Юрий Брайдер - Гражданин преисподней Страница 34

— Помню, — едва заметно усмехнулся Змей. — Я все помню. А вот вы кое-что забыли. То, что вы называете фактами, на деле оказалось набором небылиц. Туфтой, как любят выражаться наши соседи-темнушники.

— Здесь моей вины нет, — развел руками Кузьма. — За что купил, за то и продал.

— Если бы только небылицы… — вздохнул Змей. — Не брезговали вы и откровенной дезинформацией.

— Де-зи… Чем? — Чтобы лучше слышать, Кузьма даже ладонь к уху приложил. — Чем я не брезговал?

— Дезинформацией. Распространением заведомо ложных слухов.

— И про что, интересно, я эти ложные слухи распространял?

— Например, про Грань, — произнес Змей с очень-очень мягким упреком.

— Про Грань я вообще ничего не знаю, — почти искренне возразил Кузьма. — И вас тогда сразу предупредил, что говорить буду с чужих слов.

— Хорошо, а что вы рассказывали на эту тему представителям святокатакомбной церкви?

— Когда?

— Недавно. Вам точный день назвать?

— Ничего особенного я им не рассказывал. Что вам, то и им.

— Ой ли! У меня имеются иные сведения.

— Если имеются, то пользуйтесь на здоровье.

— Пользуемся… Но хотелось бы знать и вашу версию.

— Послушайте, на каком основании вы меня допрашиваете? — Похоже, пора было переходить к тактике горячего возмущения (придерживая полную прострацию в резерве). — Разве я преступник?

— Не допрашиваем, а расспрашиваем, — поправил его Змей вкрадчивым голосом. — Улавливаете разницу?

— Не улавливаю! Сначала выпустите меня отсюда, верните личные вещи, а потом расспрашивайте.

— Выпустить не могу, не имею такого права. Сейчас вы находитесь в карантине. Таков обычный порядок, и вы должны были заранее знать об этом.

— Раньше ваш карантин таким строгим не был!

— Раньше и зараза была не такой прилипчивой.

— Друзья мои тоже в карантине?

— Какие друзья? — Вопрос Кузьмы если и не огорошил, то по крайней мере озадачил Змея.

— Бросьте дурака валять! Со мной на Торжище еще двое было. Светляк и темнушник. Их ваши люди еще раньше меня прихватили. Пока не увижусь с ними, вы из меня и слова не вытянете. Даже клещами. Зарубите это у себя на носу!

— Успокойтесь, — сказал Змей, машинально трогая нос. — Торжище находится в ведении отдела снабжения. Им и поручен был непосредственный контакт с вами. Я не в курсе. Но обязательно постараюсь навести справки.

— Вот и наводите. Только попрошу представить эти справки в натуральном виде. Живьем, так сказать… После и поговорим.

— Без небылиц?

— Без небылиц, — пообещал Кузьма. — И даже без заведомо ложных слухов.

— Тогда до скорой встречи. — Добравшись до люка, Змей особым образом постучал, и его сразу выпустили наружу.

На приличную кормежку Кузьма даже не рассчитывал. С этим у метростроевцев всегда было туго (не в ту сторону они, наверное, туннели рыли).

К сожалению, его предчувствия сбылись. После жаркого из ящериц, которым его угощали на Торжище, тюря из мха, и к тому же недоваренная, просто не лезла в горло. Такой обед заслуживал разве что помойного ведра.

Неплохо было бы вволю отоспаться, но Кузьма понимал, что покоя ему не дадут. Если метростроевец говорил «Сделаю!» — это означало, что его лопата (отбойный молоток, топор, нож, половой член, взгляд — без разницы) через мгновение вонзится туда, куда надо. Если Герасим Иванович Змей обещал навести справки, результат нужно ожидать в самое ближайшее время. Так уж были воспитаны здешние люди. Сказано — сделано! Пусть даже ради этого придется пробить головой глухую стену.

Так оно и случилось. Лязгнул люк, обрушив вниз очередную порцию ржавой трухи, и чей-то незнакомый голос произнес:

— К вам посетитель. Время свидания — до ужина. Нога в драном башмаке еще только нашаривала верхнюю скобу лестницы, а Кузьма уже догадался, кто именно к нему пожаловал. Эх, зря Венедим не воспользовался его подарком! Будет скоро босой ходить. У метростроевцев обувка положена только передовикам производства, а вновь выбраться на Торжище уже вряд ли доведется.

— Бог в помощь! — Спустившись вниз, светляк перекрестил Кузьму.

— Спасибо, конечно, только помощь нужна в деле, — ответил тот. — А здесь, кроме суходрочки, и заняться-то нечем.

— Я имел в виду помощь духовную, — пояснил Венедим. — Ту помощь, которая позволяет стойко переносить все ниспосланные судьбой лишения, в том числе и неволю.

— А мне что воля, что неволя — все едино. Весь Шеол большая тюрьма.

Тут Кузьма, конечно, слегка покривил душой. Одно дело, когда стены тюрьмы, как сейчас, буквально давят на тебя, и совсем другое, когда ты этих стен даже и не видел никогда.

— Нельзя так говорить. Если свободна душа человека, свободен и он.

— Ты найдешь, чем утешить… Ладно, не будем про это. Лучше скажи, где Юрок?

— Представь себе, он благополучно избегнул нашей участи. — Венедим уселся напротив Кузьмы. — Едва ты отлучился, как те подозрительные люди, с которыми Юрок уже затевал ссору, услали куда-то корчмаря и без всякого предупреждения накинулись на нас, аки дикие звери. Я даже заступничества у святого Егория не успел попросить. Связали меня и бросили на пол… Зато с Юрком пришлось повозиться. Пока ему одну руку крутили, он другой пистолет вытащил. Пуля, правда, в потолок угодила, но шума сделалось немало. Супостаты с испугу отпрянули, а Юрок сразу из корчмы вон. Четверо вслед за ним кинулись, но тут снаружи поднялась какая-то кутерьма, и Юрок в толпе сгинул. Это они так потом говорили: сгинул, дескать, ловкач проклятый, наживем мы из-за него неприятностей.

— Успел, значит, выстрелить, — с одобрением произнес Кузьма. — Что молодец, то молодец… А почему я пороховой гари не учуял, когда в корчму вернулся?

— Наверное, из-за очага. Уж больно он смердел.

— Возможно. Но все равно это мое упущение… Как тебе на новом месте живется? Не обижают метростроевцы?

— Для меня любая обида только во благо. Я ведь дал обет смирять гордыню. На кого мне роптать? На себя? На людей? На Бога?

— А все-таки? Вид у тебя неважный. Как у заблудшей овцы, которой сатана задницу подтирал.

— Притомился с непривычки. Я как сюда попал, мне сразу кайло в руки вручили и велели какую-то стенку долбить.

— Продолбил?

— Где уж там! Как ни старался, а ямка получилась такая, что даже кулак не засунешь… За что и был наказан лишением пропитания.

— Вот драконы поганые! Ну я им это припомню!

— Зачем же? Правы как раз они, а не я… Кто не работает, тот не ест. Так Спаситель сказал.

— Доешь за меня, а? — Кузьма пододвинул ему нетронутую миску тюри. — Я до местных блюд не большой охотник.

— А мне сойдет. — Всегда щепетильный Венедим на этот раз не стал отказываться. — Братия наша подобную пищу не приемлет, но меня Бог простит. Святым отшельникам приходилось даже акридами питаться, а это ведь та же самая саранча, которую Создатель насылал на землю египетскую.

— Ешь, не рассуждай, — перебил его Кузьма. — А то еще подавишься.

Пока светляк деликатно доедал давно остывшую тюрю, Кузьма размышлял над зигзагами своей судьбы, то и дело сводившей его с самыми разными людьми.

Ну кто, спрашивается, для него этот Венедим? Святоша, брюзга, начетчик, человек не от мира сего, едва ли не силой навязанный Кузьме в духовные пастыри. Слабак, неумеха, мошка зудящая. А вот случилась с ним беда — и душа не на месте.

Или взять того же Юрка. Тот еще деятель! Пустозвон, хам, блудодей, пьянь. Не он ли еще совсем недавно грозил Кузьме и Венедиму жестокими карами? А сжились, свыклись — и вроде бы ничего.

Теперь на Юрка только и надежда. Уж если он не выручит, то и рассчитывать больше не на кого. Пиши пропало! Придется Венедиму махать кайлом до скончания века, а уж какая судьба ожидает Кузьму, можно только догадываться. Ясно, что подобру-поздорову его отсюда не отпустят. Зачем тогда, спрашивается, было похищать… Метростроевцы от своих планов просто так не отступятся. Или заставят служить себе верой и правдой, или посадят на цепь, как раньше сажали собак.

Венедим между тем закончил трапезу и аккуратно облизал железную ложку.

— Сыт? — коротко осведомился Кузьма.

— Благодарствую. На том свете зачтется.

— Тогда пора бы о делах наших нынешних потолковать. Влипли мы, конечно, капитально. От темнушников ушли, от людоедов ушли, а на метростроевцах сгорели. Ты про такую несправедливость когда-нибудь слышал?

— Я про справедливость мало что слышал. А про несправедливость — предостаточно. Справедлива ли была участь Иоанна Предтечи? Справедлив ли был суд над Спасителем? Справедливо ли поступали языческие правители, преследуя первых христиан? Справедливы ли деяния тех, кто из корысти, гордыни и по собственному недомыслию исказил истинную веру? — Венедим от избытка чувств даже задохнулся. — Справедливость — как здоровье. Его не ощущаешь. А несправедливость — как боль, которая заставляет людей стонать и корчиться. И тем не менее боль дана живым существам во благо. Чтобы жаждать света, надо изведать мрак. Вкус сухой корки может оценить только тот, кто изведал голод. Лишь страх смерти пробуждает в душе стремление к вечности… Несправедливость — такая же неизбывная сторона нашей жизни, как боль, мрак, голод и смерть. Все это существует по воле Бога, а раз так, мы должны все это безропотно принимать.