Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения Страница 34

Момент перехода через мембрану ощутился как внезапный электрический шок – но без боли. Казалось, всякий атом в теле осветили резким, все показывающим светом; как будто Верити тщательнейшим образом обыскивали, обшаривали, вертели так и сяк, словно граненый самоцвет. Обыск-переход длился вечность – но уместился в мгновение.

Оно миновало, и Верити обнаружила, что лежит на полу весьма неприличным образом: юбка задралась до бедер, свалилась туфля. К счастью, с той стороны портала кто-то заботливо подложил мягкий мат.

– Вот твоя шляпа, – сказала Маурия. – Добро пожаловать в Париж.

Ожье поднялась, расправила одежду, водрузила на голову шляпку. Комната по другую сторону портала была гораздо меньше, чем зал, куда прибыл транспорт, – но также загромождена аппаратурой и шкафами. Однако все выглядело гораздо примитивнее. Насколько Ожье могла судить, здешнюю технику или протащили разобранную на крохотные детали с другой стороны (конечно, без каких-либо сложных приборов), или, что вероятнее, позаимствовали на Земле-2 и приспособили для своих целей. Много было очевидно электрических устройств, громоздких, гудящих, заключенных в серые или зеленые металлические ящики, связанных путаницей проводов в резиновой изоляции. Светились монохромные экраны, показывая синусоиды, виднелись черные агрегаты, похожие на пишущие машинки, но, наверное, имевшие другое назначение. В углу пыхтел генератор.

– Чувствуешь себя нормально? – спросила Маурия.

– Более-менее. А что, бывает ненормально?

– Был небольшой риск, что не все машины Ниагары покинули твое тело. Но не хотелось волновать тебя из-за такого пустяка.

– Даже так? – мрачно буркнула Ожье.

– И еще кое-что. Как правило, когда проходишь цензор, ничего не ощущаешь. Но бывают исключения. Может, один проход из ста – не такой.

– Что значит «не такой»? Болезненный?

– Совсем нет. Но иногда он кажется очень долгим. Намного дольше обычного. Будто сидишь в желтом аду всю жизнь. Тогда узнаёшь и ощущаешь такое, что и не описать. И когда переход все-таки заканчивается, кажется, что пережитое можно вспомнить, если постараться, словно чудесный сон поутру. Будто прикасаешься к разумам построивших это место, ощущаешь, как они смотрят сквозь тебя – огромные, мудрые, давно мертвые, но все равно отчего-то знающие о тебе и небезразличные к тому, что ты сделаешь с их творением.

– А ты сама…

– Да, я испытала это однажды. И потому стараюсь прыгать через портал как можно реже.

– Господи… Ты могла же все это рассказать, пока я была на другой стороне! А теперь придется снова лезть через портал!

– Я просто хочу сказать, что если подобное случится – хотя вряд ли случится, – пугаться не стоит. Тебе ничто не повредит, снаружи окажешься совершенно целой. Хотя переживание довольно сильное по человеческим меркам.

– И какими же показались эти чужие разумы? – спросила Верити, чье любопытство пересилило гнев.

– Далекими, огромными и неизменными – будто горная цепь. – Скелсгард мечтательно улыбнулась и тряхнула головой, будто стараясь прогнать навязчивое видение. – Но больше такого не случалось. Я успокоилась. В конце концов, наша работа – заглядывать в неизвестное. Кстати, о работе: как тебе нравится здешняя обстановка? Это штаб всех наших операций на Земле-Два, отсюда мы держим связь с агентами.

– Покажи ей «Энигму», – предложил Бартон, сидящий за складным столом, уставленным едой и кофе.

– Характер ее задания не предусматривает знания об «Энигме», – ответила Маурия.

– Все равно покажи.

Та пожала плечами и подвела Ожье к этажерке с дюжиной черных пишущих машинок.

– Узнаешь эти устройства?

– Не совсем. Выглядят как пишмашинки, но, думаю, устроены сложнее.

– Это «Энигмы». Коммерческие шифровальные агрегаты.

– Местного изготовления?

– Да. Их используют военные, но устаревшие модели может купить кто угодно. Мы на них шифруем послания для наших агентов.

– Таких, как Сьюзен?

– Именно таких. Мы снабдили ее «Энигмой» и инструкциями насчет того, как заставить обычный радиоприемник принимать сигналы на нашей частоте. Когда Сьюзен нашла жилье, она добыла местные инструменты и детали для переделки приемника. А мы передавали ей нужные сведения, шифруя их при помощи «Энигмы», – для той или иной даты была заранее установлена конфигурация ротора. У Сьюзен был список таких конфигураций, чтобы настраивать должным образом ее «Энигму». Зашифрованные послания идут по радио обычным кодом Морзе, но без помощи шифровальной машины их смысл понять невозможно.

– Погодите-ка, – попросила Ожье, поднимая руку. – Я кое-что припоминаю об этих машинах. Они, кажется, сыграли важную роль во Второй мировой. Что-то связанное с подводными лодками…

– Да, – подтвердила Скелсгард. – В конце концов «Энигму» взломали. Это потребовало нескольких прорывных достижений в методах криптографии и создании электромеханических счетных машин. Фактически именно задача расшифровки кода «Энигмы» и дала тот начальный толчок, без которого не произошла бы компьютерная революция. Но здесь толчка не было. На Земле-Два не бушевала Вторая мировая война.

– Я это поняла, когда рассматривала присланную Калисканом карту. Но что про это думать, так и не решила.

– Думай что хочешь. История Земли-Два сильно отличается от истории нашей Земли. На Земле-Два война затухла в сороковом. Был фронт в Арденнах, кровь, атаки – и все. Наступление захлебнулось. Затем государственный переворот – к нему приложили руку и Штауффенберг, и Роммель. Через два года национал-социалистическая партия развалилась сама. Здесь люди еще говорят о Первой мировой как о самой страшной в человеческой истории. А без Второй мировой не было и взлома «Энигмы». Вычислительная техника застряла на уровне тысяча девятьсот тридцатого года – то есть по большому счету на уровне тысяча восемьсот тридцатого года. Это для нас и хорошо, и плохо. С одной стороны, мы не можем наложить лапы на сколько-нибудь передовую технику. Тут не знают транзисторов, интегральных микросхем и микропроцессоров. С другой стороны, можно не сомневаться: на Земле-Два зашифрованное «Энигмой» не расшифруют.

– То есть вы использовали эту машину для контактов со Сьюзен?

– Да. Но разговор был сугубо односторонним. Одно дело – сделать радиоприемник, и совсем другое – передатчик нужного диапазона и мощности. К тому же очень трудно работать на нем, не привлекая внимания. Конечно, со временем она смогла бы сделать и передатчик, необходимые инструкции мы дали, но Сьюзен куда больше интересовали ее собственные исследования.

– Которые ее и погубили.

– Я хорошо знала Сьюзен. Она бы не ввязалась в опасное дело, если бы риск не стоил того.

– Хочешь сказать, она что-то обнаружила? Но Авелинг говорил… – Ожье осеклась, покосилась на Бартона – тот глядел на женщин с интересом, наверное услышал имя Авелинга.

– Он говорил, – продолжила Верити вполголоса, – что Калискан хочет забрать те бумаги лишь потому, что их могут заграбастать местные.

– И эту опасность нельзя недооценивать. Один толчок в нужном направлении, и они поймут, что находятся внутри АБО. Иллюзия пространства тут хороша, но не идеальна.

– И ты считаешь эту причину единственной? Серьезно? Кажется, здесь все наилучшего мнения о Сьюзен. И если она сообщила, что наткнулась на что-то важное…

– Может, и наткнулась. Мы не узнаем, пока не вернем бумаги. Надеюсь, там окажется достаточно информации.

– Но я все еще не понимаю одного, – произнесла Ожье все так же тихо. – Почему я? Если ты не хуже меня знаешь Париж, почему бы тебе не прикинуться ожидаемой блудной сестрой, а не тащить меня за пол-Галактики?

– Тут есть закавыка.

– Еще одна? А-а, ну конечно! Думаю, мне стоит их коллекционировать.

– Отчего – не знаю, но Сьюзен хотела представить своей сестрой именно тебя. Об этом она писала в последней открытке, дошедшей до нас.

Ожье нахмурилась. Ведь со Сьюзен Уайт она поддерживала лишь сугубо профессиональные и далеко не самые близкие контакты. Если не считать академического соперничества, никаких чувств она к Уайт не питала, о ее жизни не знала ровным счетом ничего.

– Не понимаю, – пожала плечами Верити.

– Мы тоже не понимаем.

– Разве кто-нибудь из вас не смог бы прикинуться ее сестрой? Ведь имя – это всего лишь имя.

– Думаю, именем не ограничилось. Сьюзен могла оставить Бланшару твое описание. Ведь она знала тебя в лицо?

– Ну да, – подтвердила Ожье, вспоминая мимолетные встречи на конференциях. – Если подумать, мы довольно похожи.

– Вот именно. И мы не можем рисковать, посылая человека, не соответствующего оставленному Бланшару описанию. Если он заподозрит неладное, сочтет гостью обманщицей, то, скорее всего, мы не увидим бумаг Сьюзен. Поэтому нам необходима ты.

– Значит, Калискан солгал и я была единственной кандидатурой!