Иван Петров - Все, о чем вы мечтали Страница 34

  Опять же - но! Надо учиться у графа. Даже свою короткую щегольскую накидку Монтихо носит так, что в голову сразу приходит слово - мантилья. Именно - мантилья! Испанец! Гранд! Надо как-то бороться со своими немецкими привычками.

   Пока все бедно, но чисто.

   Чисто! Не мять! Слышишь, Снег?

  За окном начинался дождь, по стеклу окна и подоконнику ударили первые крупные капли, я еще раз осмотрел себя, вздохнул и отправился вниз. Сдаваться. Отстаивать свое право, поджидая обидчиков, сидеть и смотреть на пузырящиеся под ливнем лужи у входа в ресторан - воли не хватило.

  Съезжу в город. Потом поглядим.

  В отличии от Невы, Сена пока почти не знает тисков гранита. Чаще всего ухоженные плавные склоны берегов до самой воды покрыты короткой слежавшейся травой. И лишь кое-где, по-верху, у нависающего над рекой обрывистого берега, вдоль тротуара, идет металлическая решетка ограждений, на которой не посидишь. Разве что - иногда, вот так, спиной опереться, постоять, рассматривая дома вдоль набережной. Рассеянно скользя взглядом в ожидании - вдруг что-то в них меня заинтересует, привлечет. Но... Поскользил, поскользил, и - опять переводишь взгляд на Сену. Зима. Сырость. Слякоть. Лучшее время для туризма.

  Граф определил в ежедневные поездки с нами Кугеля и одного из испанцев по его выбору. Наверно, чтобы самому не бегать за мной, если неожиданно сорвусь с катушек. Как бы там ни было, но смотреть на меня все они избегают. Видимо, неприятно. Стараются, делают свое дело, но общение идет по необходимости. Не смытое пятно труса сияет нимбом над моей пока еще ценной головой.

  Остается гордо шагать с высоко задранным подбородком, не обращая внимания на декабрьские лужи. Следить за малейшими признаками виноватого заискивания, уныния, попыток как-либо оправдаться в глазах испанского сообщества, проявляющиеся с моей стороны, и - пресекать! Мгновенно и жестко! Учет и контроль. Дождь и слякоть только способствуют испытаниям.

  Приехав в гостиницу, поднимаюсь к себе в комнату - еду мне теперь приносят. Протираю штаны у окна. Ночью сплю плохо, во сне проигрываю день позора, пытаюсь найти выход, не нахожу - и так продолжается по сей день. Видимо, прогулки не так уж и помогают.

  Но сегодня - солнце. Париж! Волей-неволей хочется улыбаться.

  Время лечит?

  Что здесь, на набережной д"Орсэ, что на прочих улицах и площадях - людей почти нет. Вчера и позавчера - нисколько не удивляло: редкие прохожие, попадавшиеся нам навстречу, старались не задерживаться под косыми струями дождя, стремясь как можно быстрее нырнуть под крышу. Это мы с графом - гуляли. Вот и не удалось толком рассмотреть парижан в их природной естественной среде. Спокойно, не морщась под плетями дождя, передвигались только офицеры. А может, и не офицеры? Уверенно, хотя и быстро, шагали люди в мундирах: воинская гордость не позволяла им, высоко подкидывая зад, причудливо подпрыгивая, выписывать кренделя на лужах, пытаясь не поскользнуться. Прочих ничто не сдерживало.

  А сегодня - солнце, небо, радость. Но народа на улицах все равно почти нет. Мало людей. Где все? Ведь - Париж!!!

  Королева Марго, Д’Артаньян! Ведь с этих улочек, с этих дворцов Дюма написал то, чем я буквально зачитывался в детстве. Даже - нет! Еще не написал. Возможно, даже не родился, его папа был генералом у Наполеона. Я первый, я раньше все это вижу!

  Пытаюсь осторожно, сохраняя выражение вежливой скуки на лице, рассматривать прохожих. Есть даже хорошенькие!

  Пристальный взгляд сразу привлекает внимание, тут же вопросительно заглядывают в глаза, на лице появляется недовольное выражение. Понимаю их. И взгляд отвожу. Чего петушиться, я уже себя достаточно проявил, со мной все понятно. Новая дуэль ни к чему, старые долги не погашены. То есть - извините, случайно в вашу сторону засмотрелся, что-то там подальше заинтересовало, ничего другого в виду не имел. Бонжур, экскюзе муа, пардон, оревуар и мерси. И еще раз - мерси, что расходимся без скандала. А краем глаза - что можно заметить? Могу сказать, что парижане в своих одеждах смотрятся более яркими, праздничными, радостными, чем мы, немцы. Монтихо черный, я, естессственно, во всем коричневом. Все яркие, многоцветные - и офицеры, и лавочники, и штатские непонятно кто. Единственное, что мне не нравится - у дам: их шляпки или платки, стилизованные под полотенце, завязанное на голове, как у прачки. Ассоциации у меня такие возникают от общего смысла дамских головных уборов, от течения моды, царствующей на улицах вне зависимости от ведомственной принадлежности и богатства хозяек. Простит их такой головной убор. Упрощает. Пусть простят меня дамы. Экскюзе муа, миль пардон.

  По-нашему - на улицах и нет никого. Но считается, (все наши считают), что жизнь в городе бурлит и то, что я вижу - это те самые толпы парижан, праздно и непраздно шатающихся по переполненным народом улицам. Примерно по одному человеку через каждые десять метров. Изредка - парочки. И уж совсем редко - собравшиеся в партию больше трех горожане. Сегодня - веселые, поддатые, шумные. Мрачных, целеустремленно движущихся вперед колонной или россыпью, до десятка и более - нет вовсе. Мы с графом проходим по линии фланирующих бездельников. Я пялюсь во все стороны. Иногда. Граф рассматривает носки своих сапог, стараясь не наступать в грязь и на конские яблоки, если пересекаем улицу. Мне почти нормально. Ему муторно.

  Сзади, метрах в пятидесяти, ползет наша карета. На козлах Кугель с Гонсало. Когда в голову приходит очередной парижский адрес и я, покатав его за щекой языком, называю, решив, что к этому времени он вполне уже может быть, наша пешая прогулка завершается, мы лезем в карету и едем туда. А там опять вылезаем, смотрим, маемся и бредем куда-то в сторону. До следующей достопримечательности, название которой взбредет мне в голову черт знает из каких глубин памяти. Париж маленький город, почти все рядом.

  И так до двенадцати часов. Утренняя прогулка заканчивается. Скоро меня повезут в гостиницу, а граф отправится по делам. Хотя, мне по жизни казалось, что всех чиновников можно застать только с утра, потом они разбегаются. Но - граф принял решение и тратит на меня все свое отпущенное для этих целей драгоценное утреннее время: с момента завершения завтрака и до полудня. Чтобы, судя по всему, потом убить оставшуюся часть дня и весь вечер на поиск нужной графу местной шишки, застать которую на работе можно только в течение получаса, с утра, а потом - ищи-свищи до завтра. Но граф упорен. Лицо у него такое.

  Выдержка (пока!) замечательная. Когда я вчера от Люксембургского дворца попросил его съездить к Сакре-Кер - глазом не моргнул. Съездили. Походил, посмотрел. Откуда же я знал, что так далеко? А теперь, говорю, к дворцу Бурбонов. Только веко дернулось. Я же не специально. Все равно вчера время заканчивалось, сегодня посмотрели. Я еще хочу в Булонский лес. В Венсенский лес. Хотя зима. Не сегодня, потом как-нибудь. Еще в Версаль.

  - Не скажете ли, граф, как, потеряв память, вы смогли сохранить в ней столь много названий парижских достопримечательностей?

  - По моему указанию слуга поинтересовался у прислуги. Я постарался запомнить.

  - Странно, что сам он смог запомнить столь много...

  Я пожал плечами, но Монтихо не видел жеста, он рассматривал что-то глубоко заинтересовавшее его вдалеке. В глубине улицы, по которой мы ездили к Сорбонне. Пришлось ответить.

  - Не так уж и много, граф, не более десяти. Нотр дам де Пари, Лувр, Тюильри - известны всему миру. У Кугеля было время запомнить. Ему почти шестьдесят, французский ему родной - он наполовину швейцарец.

  - У нас осталось не так уж много времени. Хотите, я покажу вам места, о существовании которых знают не многие? Это в Латинском квартале.

  - С удовольствием, граф.

  Садясь в карету, Монтихо бросил Гонсало.

  - Латинский квартал, улица Арбалетов. Граф желает выйти в самом ее начале.

  И оглянулся на меня. Я кивнул. Я уже понял, что здешние улицы часто называются по вывескам расположенных на них лавок. Похоже, граф решил познакомить меня с продукцией местных оружейников. Пара кинжалов мне бы ох как пригодилась. Может, решил мне купить?

  Улочка оказалась действительно чудесной - узкая, кривая, замечательный уголок старого Парижа, буквально пропитанный его духом. Граф без объяснений, не отвлекаясь на описания окружающей нас старины, шел на пол шага впереди. Я тоже помалкивал, боясь спугнуть удачу, выглядывая нужную вывеску. Она обнаружилась сразу, как только мы завернули за угол. Обвитая плющом стена дома, на фронтоне которого висел кованый арбалет, примыкала к небольшому скверу. Всего десяток деревьев, но летом здесь так хорошо. Несомненно... Будем надеяться, тут уж никакому беженцу с Кавказа не удастся воткнуть свой "Французский двор", спилив всю красоту, разрушив очарование места. Солнце освещает голые, причудливо изогнутые ветви, могучие стволы... Хорошо...