Сергей Волков - Пасынок судьбы. Расплата Страница 35

Как я не прокручивал в голове возможные варианты событий, по любому выходила: пока я молчу, я жив – Паганель не даст мне умереть, и унести с собой на тот свет тайну так манящих его сокровищ! Что же! Будем молчать!

Я лежал на спине, раскинув руки – в таком положении меньше всего болела изуродованная грудь. Мысли мои, уносящиеся в даль, виделись мне во мраке разноцветными искрами, светящимися стрелами, пронзающими тьму. Временами мне начинало казаться, что я сошел с ума, что все, что происходит со мной – лишь ночной кошмар, страшный сон, и сейчас я проснусь у себя дома или в кабине «Камаза», а веселый Саня Пеклеванный подмигнет мне и выдаст какую-нибудь жутко неприличную, но очень смешную хохму…

А потом начались видения…

Во мраке перед моим взором стали разворачиваться фантастические картины. Словно со стороны, с высоты птичьего полета, я видел огромные пространства – леса, равнины, покрытые озерами, горы, на вершинах которых лежал ослепительно блистающий снег, широкие, полноводные реки, вздувшиеся, как будто после долгих дождей, и несущие в своих мутных водах тысячи сломанных, вырванных с корнем деревьев, трупы каких-то неведомых мне животных, покрытых бурой, грязной шерстью…

А потом я увидел Огонь! Небо на севере неожиданно прояснилось, и в разрывах облаков открылась багровая, колышущаяся, выплевывающие яркие сполохи стена огня, высота которой превышала все мыслимые представления – это было ужасно! Горы на фоне Огня казались цепочкой жалких холмов, деревья – щеточкой мха, плесенью, сразу и не заметной. Большая река, шипя и извергая тучи пара, вытекала из-под беснующегося пламени. И тут я заметил людей…

По бесплодной, заболоченной равнине вдоль реки шли люди. Множество людей – мужчин, женщин, стариков, детей. Высокие, светловолосые, в причудливых одеждах, расшитых металлическими пластинками, многие вели в поводу низких, мохнатых лошадей с навьюченными на спины тюками. Потом появились телеги на огромных, в человеческий рост, колесах, которые толкали, налегая широкой, одетой в кожаные фартуки, грудью, огромные криворогие быки. На телегах лежали какие-то мешки, стояли островерхие разноцветные кибитки, сидели люди… Шум шагов от тысячи ног, копыт, скрип колес заполонил речную долину, слышались резкие возгласы погонщиков, детский плач, ржание коней. Вдруг, перекрывая все звуки, над человеческим скопищем пронесся резкий, высокий, режущий крик, почти визг – и тотчас люди бросились друг на друга, блеснули клинки мечей, наконечники копий. Миг – и множество человеческих тел упала под ноги идущим, остальные продолжили путь, топча поверженных соплеменников.

И тут я увидел того, кто подал сигнал к братоубийству – на холме, чуть в стороне от реки возвышался на коне огромный, длиннобородый человек в кожаном шлеме, с диковинным серпообразным оружием в руках. Кожаный плащ распахнуло порывом ветра, и на груди, среди множества всяких украшений я разглядел так знакомый мне амулет со злобно сверкающим глазом посредине…

Перед моим взором поползли белые, рваные клочья облаков, небо затягивалось тучами, где-то загрохотал гром. Иссиня-черная, гигантская, похожая на огромные крылья исполинской птицы туча медленно выползла из-за огненной стены, настигая людскую орду. Послышались крики, тревожно замычали быки, ускоряя шаг, человек с амулетом поднял свой серп, что-то закричал, и в ту же секунду длинная, ослепительно-яркая молния сорвалась с небес и ударила в него, осветив все вокруг! Огненная стена с ревом выросла едва ли не вдвое, словно торжествуя. Люди застыли, пораженные ужасом, многие упали на землю, закрывая головы руками – и тут хлынул ливень…

Я пошевелился, открывая глаза – темнота… В звенящей тишине отчетливо раздался звук упавшей в коридоре, за дверью капли. Я вновь закрыл глаза и спустя минуту опять провалился в сон…

Теперь я увидел уже другую картину. Берега какой-то удивительно знакомой реки. Мрачные островерхие ели окружают длинную приречную поляну. Вдоль берега на коленях стоят люди – сотни людей, одетых в грязную одежду из плоховыделанных шкур. Над каждым застыло по рослому, светловолосому воину с занесенным для удара узким полукруглым топором на длинной рукояти.

Рядом, на вершине невысокого, разрытого холма замерло несколько человек в плащах. Посредине их на высоком черном троне сидит труп серпоносца, обоженное небесным огнем, черное лицо скалит жуткие белые зубы, в провалах глазниц – мрак.

Вот один из стоящих поднимает руку, вновь звучит знакомый визг – и сотни топоров, блеснув в лучах заходящего солнца, падают на головы обреченных. Воины берут отрубленные головы за волосы, и несут к кургану, складывая из них страшную, кровоточащую кучу. Несколько человек подтаскивают громадные долбленые колоды и поливают жуткий холм желтой, вязкой жидкостью. Опять – визжащий приказ, и на кучу голов падает факел. Вспыхнувшее пламя так яростно пожирает человеческую плоть, что кажется – это не пламя, а какой-то дикий, огненный зверь набросился на добычу.

Трон с мертвецом подтаскивают ближе к костру, и ставят его так, чтобы дым обволакивал сидящую фигуру. Вокруг в почтительном молчании застыли воины, склонив головы в островерхих кожаных шлемах…

Наконец костер догорел, оставив после себя лишь пепел и прах. Трон торжественно опускают в могилу, укладывают поверх ямы огромные плахи из целых лиственничных стволов. Затем каждый из воинов, проходя мимо кургана, бросает горсть щебня на дерево. Идущие следом женщины кидают белый, сыпучий песок, а дети, после них – землю. Лишь старики неподвижно застыли в отдалении, но вот приходит и их черед. С трудом сгибая больные спины, узловатыми пальцами черпают они пепел, оставшийся после костра, и посыпают им свежую могилу…

Все, церемония завершена! Звучит приказ – и люди вновь устремляются вперед, на юг, убегая от ползущего по их пятам Огня, который словно притух, начал опадать… На берегу реки остается свеженасыпанный курган и множество обезглавленных тел, кровь стекает на камни, смешиваясь с чистой водой реки, и уноситься прочь…

Не знаю, мой ли разум, измученный болью и темнотой, родил в своей глубине эти видения, или это были болезненные галлюцинации – но когда я проснулся, совершенно разбитый, сотрясающийся от озноба, я помнил все в мельчайших подробностях. Значит, вот как погиб тот, чью могилу нашли Николенька и Профессор! Но Огонь, стена огня! Что это? Гнев природы, вулкан, пожар, или гнев неведомых богов? И что за народ привиделся мне? Народ, убивавший сам себя, чтобы избавиться от лишних ртов на долгом и трудном пути или приносивший таким образом жертвы темным богам? Арии это были или совершенно неведомое племя? А высокий властитель с серпом, владелец амулета, отдававший приказы, по которым брат убивал брата – кем он был? Жрецом? Вождем? Колдуном?

Что-то было в этом высоком знакомое… На кого-то он походил, это убитый молнией вождь или жрец… Но на кого?

Я, не смотря на дрожь, сотрясавшую мое тело, на ломоту в суставах, все же чувствовал себя после сна получше. По крайней мере, мне хотелось есть, а это – хороший признак, значит умирать еще рано!

Поднявшись, я глотнул воды – в бутылке осталось на самом дне, ощупью отыскал крюк, который терзал до того, как уснул, и вновь принялся за работу, терпеливо расшатывая холодный железный брусок.

Время не существовало, мысли исчезли, я, словно механизм, совершал только одно, бесконечно повторяющееся движение – вправо-влево, вправо-влево…

Иногда мне казалось, что за моей работой кто-то наблюдает – я поворачивал голову и мне мерещился исчезающий во тьме глаз амулета, злобный и алчный до человеческой крови.

– Смотри, смотри, проклятый! – шептал я запекшимися, обметанными жаром губами: – Твоего первого владельца покарало само небо, а твоего нынешнего хозяина убью я, убью, чего бы мне это ни стоило! Огонь, свет всегда сильнее земли и мрака!

В какой-то момент я замер, бессильно повиснув на крюке, потом в отчаянии дернул его – и полетел на пол, крича от боли, вновь полоснувшей по с хрустом раскрывающимся струпьям. Что-то сильно ударило меня по голове, загремев рядом. Победа! Я вырвал-таки этот крюк! Теперь у меня есть какое никакое оружие!

Отлежавшись, я медленно встал на четвереньки, отыскал железяку, зажег зажигалку, в которой уже почти не осталось газа, и осмотрел свое приобретение.

Был крюк, а скорее не крюк, а слегка гнутый ломик или толстая арматурина, сильно ржавым, сантиметров сорок в длину, плоским, и грубо заостренным с одного конца. Я попробовал заточить свое оружие о кирпичи, но быстро сдался, поняв, что на это уйдут месяцы тупого, механического труда – мягкий красный кирпич крошился, почти не оставляя следов на железе.

Доковыляв до двери, я попытался подковырнуть ее, действуя дрыном, как монтировкой, но дверь стояла крепче монолита. Наконец, я сел на пол, обессиленный и раздавленный собственной немощью. Все! Все кончено! У меня не хватит сил свалить здоровенного Паганеля с одного удара, а второй он вряд ли даст мне нанести! Я снова проиграл! Хотя, почему – снова? Крюк был моей единственной и последней надеждой, и она оказалась призрачной…