Владимир Березин - 89.Группа Тревиля Страница 35

Селифанов опять достал свою цилиндрическую пачку денег и вытащил оттуда три купюры.

— А вот, кстати, о сворачивании пространства, — сказал Селифанов. — Типа, вопрос: откуда пошла традиция сворачивать некоторую сумму денег в цилиндрик, а не держать их в пачке? Только, если можно, по существу — я-то фильмы тоже глядел, сам сворачивал, миф о наименьшем объёме помню. Плавали, да.

— Чтоб хранить в пулеметных лентах, — сказал я.

— …Или в газырях, — вставил Мушкет.

— А может, это что-то из мира криминала? — сказал кто-то.

— Ясен пень, от бандитов.

— Я вот что считаю, — сказал Мушкет. — Это действительно от мафии. Я в какой-то книге читал, что так в тюрьмах и на пересылках прятали деньги во время шмона. Свернул, засунул эту трубочку в зад и дело с концом. Ведь не всегда заключённым в зад смотрят…

— Точно, от бандюганов. А сам цилиндрик «торпедой» называется. Только в оригинале она ещё полиэтиленом оборачивается.

Селифанов с Петрушиным уставились на свою премию. Мне показалось, что они смотрели на свёрнутые в трубочку деньги даже с некоторым испугом.

Один молодой сталкер с очевидно интеллектуальными претензиями бросил:

— Всё, что можно свернуть, то и сворачивают. Сворачивают всё — карты, чертежи и холсты. У нас просто нет этой традиции из-за того, что в СССР у гражданина денег и на пачку не набиралось. Ни на круглую упаковку не набиралось, ни на прямоугольную.

— Я видел в телевизоре передачу про деньги, — сказал Мушкет серьёзно. — Так вот, там выдвигалась версия, что у мафии было суеверие, что нельзя перегибать, то есть — травмировать купюры. Типа, чтобы бабло не кончилось, придумали такой наименее травматичный способ его хранения. То есть закатывают в цилиндр, чтобы деньги не обижались.

— Я вот этого не слышал, — сказал Селифанов. — Уж на что сталкеры суеверны, а такого у нас нет. Я-то верю, что обычай возник у бандитов в связи с определенными суевериями и символами, а потом ушёл в народ. Тем более, тут есть тонкость — во-первых, когда мы передавали так деньги, их очень неудобно было пересчитывать. Это их имманентное свойство. Ну, а на теле-то как раз лучше прятать, распределяя тонкие пачки.

— А может, потому что в таком виде пачка выглядит внушительнее? Ну там, ещё от форсу — мол, я денег не считаю, — сказал кто-то.

— Ещё дело в размерах. Видели новые евро? Это ж простыня какая-то! Все держат деньги на карточках, поэтому бумажные деньги стали сувенирами и теперь увеличились в размерах. Многие банкноты прошлого, да и нынешние напоминают гравюру, которой место в рамке на стене. Что их, вчетверо складывать? В свиток их, в свиток!

— А у меня бабушка в кровать деньги прятала, — вдруг вспомнил Петрушин. — В кровать, да.

— Точно, — подтвердил кто-то. — Деньги в ножки кроватей стальных прятали. Отвинчивали набалдашник, и — туда, в трубу.

— Ну, да, шишечки такие были никелированные… И шарики.

— Но прятали-то куда угодно. Сворачивали в трубочку и обёртывали фольгой и впихивали в тюбик с зубной пастой. Ну, полупустой тюбик…

«Ишь, оживились, — подумал я. — Это вам не теорию струн обсуждать».

— Традиции-то этой три тысячи лет, — вновь вступил очкастый. — Свитки-то… Свиток так устроен, и он такой был, пока не надо было его тайно в автомобиле передавать. Эстетика такая.

— Если б тут была эстетика, то внушительнее было бы, если из денег выкладывали бы самолётики и фигурки животных — как в египетских отелях. Я вот в Египте был, так…

— Всё дело в том, что из-под резиночки купюры мохрятся и иногда вываливаются. Могут вообще веером растопыриться. Поэтому мы их скручиваем в рулон и поверх резиночкой. Чтоб не мохрились.

— Слышь, ты, эстет! В некие годы я, да и присутствующий тут Фимушка, имели дело с пачками разных размеров. Возили денежку так и этак, и в носках и под мышкой, и желание «чтобы не мохрилась» нас совершенно не посещало. Это всё странное желание «чем-то перевязать» — от фетишизма. От тех, значит, людей, что крупную сумму видят, только когда продают свою квартиру. Ты вот погляди — все сталкеры свои квартиры попродавали, кто в девяностые годы, кто потом. Зона нас не отпустит никогда.

Ах, зачем сказал это безвестный сталкер в очках. Есть ведь темы, о которых говорить не принято. Нельзя среди сталкеров говорить о доме, вернее, нельзя напоминать сталкеру о том, что дома у него нет. Потому что культ дома у сталкера, что работает в Зоне, важнее, чем даже культ ждущей его женщины.

Это очкастый сказал совсем напрасно. Известно, что все мужчины занимались когда-нибудь онанизмом, но говорить об этом в обществе нельзя. Все знают — но нельзя. И уж отменили слепоту у онанистов и выросшие на ладонях волосы — но всё равно нельзя.

Вот рассказать анекдот можно. Мушкет обычно рассказывает свой любимый анекдот про человека, который спрашивает своего друга:

— А тебя жена ловила в тот момент, когда ты занимался онанизмом в туалете?

— Да не-е-ет, — испуганно говорит приятель.

— И меня нет! Правда, классное место!

Так и здесь — сталкер человек очень обидчивый, он всегда романтик. Сам-то он всегда рассуждает. Что он изгой, рискует жизнью, что ходит по краю, а как скажет кто ему со стороны, что он неудачник-изгой, что ходит по краю, потому что сделал неудачный выбор, что рискует жизнью, потому что рисковать ему больше нечем, что ничего он больше не умеет… Если всё это сказать, так начнётся нормальная драка, хорошо если ещё без стрельбы.

Но эту ужасную паузу прервал крик Мушкета.

Мушкет был всё-таки хоть романтик, пьяница и бабник, но понимал, как и куда идёт разговор.

Он всё это время смотрел в большой монитор, на котором посетители обычно смотрели футбольные матчи, и где теперь показывали новости с приглушённым звуком.

— Ух ты! Опять! Знаете, братья, весь телевизор набит инженером из Урюпинска — это как раз к нашему разговору о современной физике. Вот показывают, как он приклеил к гостиничной стене чуть выше фикуса два плаката, и теперь хвастает, что ему удалось доказать теорему Ферма…[23] Эндрю Уайлс оказался шарлатаном! Гипотеза Таниямы-Шимуры — на мыло! Вот истинная правда — всё возникает в русской глубинке. Теперь стало понятно, что великие тайны прошлого повсюду. Ключ к доказательству оказался скрыт между строк в романе Дэна Брауна «Код да Винчи». Если кому интересно — в сцене на могиле Ньютона.

— Да. Инженер упорно называет француза Ферма — Фермой.

— Наверное, косит под мужичка из глубинки.

— Ну, только довольно напористого.

— Да что там ваш Ферма, а вот про Пушкина тоже самое читал — бог и пророк, от него чёрт отступился, а вы тут про теорию суперструн нам парите, — вступился кто-то из задних рядов.

— Пушкин — точно гений, без базара, — поддержали его.

— Вы всей правды не знаете, — важно сказал Мушкет, — а я этим занимался. У этих любителей Пушкина есть своё братство, довольно сплочённое, с несколькими пророками. Дошло дело до того, что батюшки на них начали покрикивать, чтобы те не разводили уж совсем откровенного сектантства и мистики.

— Офигеть.

— Это что, раньше у них денег не было, а как завелись, так они тут же начали издавать подмётные письма и прельстительные брошюры. В частности про то, что Пушкин, как Настрадал Предсказамус, в «Евгении Онегине» зашифровал всё, что будет. Но главная тайна всё равно ещё не прочитана, потому поля слишком узкие, чтобы… А они — суперструны, понимаешь. Пушкин и зомби. Картина маслом «Пушкин побеждает кровососа».

— Мы-то отвлеклись, — всё-таки прервал этот поток пушкинистики Мушкет. — А ведь говорили о важном. Вот тут я битый час рассказывал о теории струн, и непонятно, удачно ли рассказал. Вот с теоремой Ферма всё забавнее, ведь вопрос — понятно ли доказательство Уайлса?

— Вы это серьезно? — возмутился Базэн.

— Ну ладно: можно ли его понять?

— Я лично — нет, и не пытался, — сказал Базэн. — Это не совсем моя область математики, я-то занимаюсь куда более интересными вещами. Теорему-то все знают, а вот доказательство не из моей области, а из смежной: там слишком много модулярных форм, а я их совсем не знаю. Но прорва народу из моих коллег понимает. Я думаю, что число математиков, полностью разобравшихся в доказательстве примерно сто человек. Это — большое число. Да и популярных книг много вышло…

— Как бы популярных, — вставил Мушкет.

— Не важно, сейчас это вообще пройденный этап. Есть немало работ, основанных на тех же идеях и идущих гораздо дальше. Но, коллеги, если бы работы Уайлса никто не понял, то много бы что не возникло: работы Дармона и Мереля, модулярный метод Беннета-Скиннера-Сиксека… не говоря уже о великой работе Брёйя-Даймонда-Тэйлора, которые доказали модулярность всех эллиптических кривых, а не только полустабильных, как Уайлс. Я имею в виду именно две работы Уайлса, в которых доказывается модулярность полустабильных эллиптических кривых.