Вячеслав Тимонин - Тринадцать граней (сборник) Страница 35

– Понятно. То есть, я типа того, буду первопроходцем? Ну звезданавтом…

– Ну… формально, вы не летите в космос. Вас поместят в поле стазиса на сутки локального времени. Для вас они пролетят незаметно. Почти мгновенно. А у нас – как и положено.

– Ха! То есть вы украдёте у меня как бы лишний день из жизни?

– Ну грубо говоря да. Хотя, скорее наоборот. Если… – профессор вздохнул.

– Что «если»? – напрягся я.

Капсула остановилась у разверзшихся врат саркофага. Профессор наклонился надомной и прошептал.

– Если эксперимент завершится удачно.

Ох как не хорошо ёкнуло у меня внутри. Слишком уж безнадёжно произнёс эти слова профессор Браун.

– Мне говорили, что почти все предыдущие опыты завершились хорошо.

– С точки зрения науки – да, – учёный сморщил нос, – Но для испытателей – совсем наоборот.

Нечестно сообщать о таких вещах буквально за минуту до начала эксперимента.

– Сколько осталось в живых?

– Все, но…

– Но что?

– Но они обезумели.

– А всего сколько было попыток?

– Шесть.

Меня захлестнула паника, но я вспомнил про Айрона, моего сына. Мальчишка будет жить, если я рискну. Даже если я умру.

– Это значит я седьмой? Ну что ж, цифра семь – счастливая цифра, – заявил я с уверенностью, которую не испытывал. – Давайте побыстрее закончим с этими вашими статическими анабиозами.

– Простите, я записал все ваши слова на карту памяти. Не обессудьте, они могут понадобиться на суде, – извинился профессор и ободряюще кивнул, – Удачи, мистер Дарвин.

– Да пошёл ты со своими извинениями, – грубо ответил я.

* * *

Я лежал в напичканной электроникой капсуле, замотанный проводами, как мумия бинтами, и слушал позвякивание, еле слышно доносившееся снаружи. Это лаборанты прикручивали капсулу к держателям внутри гирокомплекса.

Сердце стучало как бешеное. В левом предплечье заныла старая рана, полученная при неудачном приземлении три года назад. Собственно, тогда я чудом выжил, но разбил жутко дорогой вертолёт. Кроме руки я повредил спину. Незаметное в повседневной жизни замедление реакции перечеркнуло мою блистательную карьеру лётчика испытателя. Небольшое смещение позвонков защемило ствол спинного мозга.

Лаборанты закончили возиться с креплениями и ушли. Наступила тишина.

Минуту или чуть больше того ничего не происходило. И вдруг моргнул свет. Этого ещё не хватало! Остаться в темноте в узком тесном гробу не самое приятное времяпровождение.

Шорох и хруст, донёсшиеся из динамиков, напугали меня до смерти. Кажется, кто-то проволок гарнитуру с микрофоном по столу и только потом нацепил на голову.

– Аллё, аллё, меня слышно, – раздался голос профессора.

– Да, – огрызнулся я, – Вы меня напугали, блин! Чуть разрыв сердца не устроили. Нормальные люди сначала одевают наушники, а потом уже включают микрофон.

– Простите, не знал, – нисколько не расстроившись, ответил Браун. Он несколько секунд помолчал и спросил, – Вы готовы, мистер Дарвин?

– Да готов я, готов… – проворчал я. – Включайте уже свою адскую машину!

– Не адскую, мистер Дарвин, а скорее машину Морфея. Хотя, правильнее будет утверждать, что вы находитесь в машине времени. Ведь ваше остановится, ограждённое от всего мира энергетическим коконом.

– Да, неважно, в какую хренотень вы меня засунули. Главное, чтобы быстрее из неё вытащили и заплатили мне деньги… Включайте уже!

– Хорошо, – согласился профессор. – Мы начинаем эксперимент…

Не знаю, чего там он «начал», но у меня ровным счётом ничего не изменилось. Я лежал не шелохнувшись в ожидании хоть каких-нибудь ощущений. Наверняка они будут неприятные.

Насколько я понял из обучающих видеороликов, моя капсула, находящаяся внутри гиросистемы, должна была оставаться неподвижной относительно горизонта. А вокруг неё, вращаясь с бешеной скоростью, три сверхсильных магнита должны были создать шарообразное электромагнитное поле, на которое воздействовали бы конусообразные излучатели саркофага. Разность векторов сил, по замыслу профессора Брауна, породила бы некую аномалию, теоретически прервавшую нормальный ход времени. Профессор, что-то упоминал про какие-то тахионы, но я, естественно, пропустил эту ахинею мимо ушей.

Наконец, появился гул. Он нарастал подобно набирающему обороты двигателю авто. Периодическое мерное позвякивание и попискивание нарушало его плавность. С каждым звяк-звяком гул усиливался. С каждым писком тон становился выше. В ладонях и ступнях появились «ёжики», как от долгого лежания в неудобной позе.

– У меня зуд в руках и ногах, – заявил я в микрофон.

– Это нормальная реакция организма на высокое напряжение, – успокоил меня профессор Браун.

Через пару минут гул превратился в рёв. Капсула начала трястись мелкой дрожью. Волосы на моём теле встали дыбом буквально везде. Лёгкое покалывание в конечностях потихоньку переросло в резь. Довольно-таки сильно ломило поясницу.

Сквозь шум я услышал голос профессора.

– Через несколько секунд ваша связь с внешним миром прервётся. Вы хотите что-нибудь сказать?

– Скорее бы это кончилось!

– Понятно… Вероятно, неприятные ощущения скоро закончатся, вы и глазом не успеете моргнуть, как снаружи минуют сутки… Ну что ж, удачи вам!

Рёв перерос в дикий шквал, а зуд стал нестерпимым. Капсула трепыхалась как лист на ветру и опасно скрипела на стыках. Во рту пересохло, голова наполнилась тянущей болью, словно кто-то пытался её разорвать пополам.

Стало очень холодно, а потом сразу очень жарко. По телу прям волна прокатилась. Жар стал нестерпимым. Мне показалось, что ещё чуть-чуть, и кожа начнёт лопаться. Я попытался встать, но не смог даже шелохнуться. Я закричал. От боли и безысходности. Но никто мне не ответил. Горячий липкий воздух окружил меня со всех сторон, не давая возможности даже вздохнуть. В спину словно раскалённую спицу вставили. Волна боли накрыла меня с головой и наступила тьма.

* * *

Шелестел ласковый летний ветерок. За окном весело и звонко смеялись дети. Упруго шлёпал по асфальту мяч. Тёплый, ласковый солнечный зайчик играл на моём лице. Я почувствовал, как он перескочил с одного века на другое. А потом на губы. Кому это пришло в голову баловаться зеркальцем в лаборатории?

Я вздохнул полной грудью. Но вместо чистого прохладного воздуха я втянул удушливый смрад. Горячий, вязкий, с примесью тухлятины и серы он оцарапал лёгкие, и я зашёлся в хриплом кашле.

– Что, за хрень?! – крикнул я прокашлявшись, и открыл глаза.

Вокруг была темнота. Только тускло блестели металлические нити вокруг. Изоляция оплавилась, стекла вниз, заливая остатки капсулы, которая превратилась в чёрную хрустящую сажу.

Я разворошил паутину, в которую превратилась проводка. Вонь горелой изоляции снова заставила меня закашляться. Похоже, произошла авария. Нужно выбираться.

Капсула лежала среди обломков гиросистемы вместо того чтобы висеть в метре от поверхности. Я встал на пол и ежесекундно натыкаясь на конусы излучателей, стал пробираться к серой вертикальной полоске, которая мне представилась выходом из саркофага. Так и оказалось. Тяжёлые гермоворота были приоткрыты, но недостаточно широко, чтобы я просто вышел. Мне пришлось приложить немало сил чтобы сдвинуть створку, но она наконец подалась, и я выполз в ангар, на развалины лаборатории.

Мусор, паутина, кучи грязи вокруг. Я оглянулся. Толстый слой пыли покрывал некогда сверкающую чистотой лабораторию. Сейчас она казалась заброшенной лет десять назад.

Сквозь обвалившуюся крышу проглядывало мутное серо-сизое небо.

Паника лучший друг ужаса. А кроме как ужасом не назвать того состояния, что я испытывал глядя на эти развалины.

– Э-эй! – крикнул я вполголоса, понимая бесполезность этого занятия.

В паре десятков метров я увидел выход из ангара. Кажется, там раньше была камера дегазации. Я как мог быстро пробирался к ней. Мне безудержно хотелось покинуть это мёртвое место и спустя пять минут я выбежал наружу…

У входа в лабораторию стоял автомобиль. Точнее, его ржавый остов. Множество брошенных давным-давно и полусгнивших машин вжалось в заросшую странной колючей травой мостовую. Напротив меня возвышалась груда камней разрушенного дома. Собственно, вся улица представляла собой кадры из военной хроники.

Охвативший меня шок заставил присесть на ближайшую бетонную плиту. Поражённый увиденным, я не знал, что делать дальше.

Я провёл грязной пятернёй по пыльным волосам ото лба к затылку и обратил внимание на сложные наручные часы, выданные в лаборатории. Секундомер шёл, он включился автоматически в тот момент, когда пропала связь с компьютером лаборатории.

На маленьком экране были цифры: 3 часа 46 минут.

Это что же получается? Судя по хронометру я был без сознания примерно три с половиной часа, если считать с момента запуска электромагнитной установки. А как же все эти разговоры о том, что для меня время должно было остановиться?