Панцирь - Андрей Гардеев Страница 35

Пустошь сжевала меня.

Боевая форма была выстроена из недостатков. Холод, незапланированная голодовка, сожженные в пути мышцы, утерянная гибкость, множество микротравм и травм что серьёзнее, заканчивающийся ресурс шаблона и, в конце концов, оружейный дефицит.

Как же быть?

Как победить эту дрянь?

Я ожидал всего: и конструктов оракула, давящих меня геометрическим совершенством, словно угловатого скального жука; и сверхбоевой дух, захваченного тела, что выпотрошит в прямой схватке, но Идол не сделал и движения. Не было и ментального давления. А я приближался.

Почему?

Потому что по воле обстоятельств, я фаталистический механизм.

Так он и стоял, сложив руки сверху мушкета. От основания и от ствола вились две тонкие струйки дыма.

Наглая ухмылка на молодом бледном лице. Глаза горели лавовой ржавчиной, следили за мной безотрывно. Он не моргал, нужды не было. На лбу мясной барельеф – метка Идола. Вспомнил, в ней, как он утверждал, посмертный чертог. С правого рукава, с одной из лент, свисало рыжее семечко безобразным браслетом-цепочкой. Семечко, тошнотворное, исчерченное линиями, шипастое.

Белесая личина фурката болталась на поясе, прикрывала промежность. Если бы она была надета на живого хозяина, мой разум называл бы его, не иначе как Улыбчивый, но теперь, когда лицом пользовался Идол, в голову не приходило никакого другого слова кроме как тварь.

Остановился в пятнадцати шагах.

– Мы приветствуем тебя, – произнесло тело.

Мой ответ не очень уверенный.

– Ну, здравствуй.

Пространство точно скрипело. Как будто сошлись две железки. Давление исходило со стороны каменного массива, обтянутого рыжей сетью. Из-под снега, закрывшего часть гранитного ложа, на меня пялилось еще одно рыжее семечко. Я увидел: все нити вились к нему. Пульсировали.

Что это было: нервная система, может вены?

Семечко алтаря такое же как то, что свисало с рукава Идола, но шипы торчали из мясистого глаза в центре. Глаз не был залит лавовой ржавчиной полностью, он метался смотрел везде и всюду.

Мерзость.

– Что ты, Бездна, такое? – спросил, потому что должен был.

– Танцор, мы десятки раз обсуждали это, – он качнул головой. – Не начинай старую песнь. Мы есть Бог. Как бы ты не спорил, истина она одна. Суть есть суть.

– Чушь, отродье.

– Отродье? – он улыбнулся шире, до неестественного. – Грубый бесхребетный малёк, мы идеал. Это доказано. Ты опоздал.

– Боги заперты и забыты.

– Пока заперты, – он кивнул. – Но забыты? О, солнце, нет. Твои данные устарели. Да и ты устарел. Мы радуемся, что ты, славный Кхунский Чемпион, вылез наконец-то из своей заблеванной от ужаса норы. Тебе должно быть стыдно, ты так долго прятался. С другой стороны, у тебя были какие-то причины. У тебя всегда были какие-то причины, этим ты и вызывал интерес.

Даже у Короля не поднялась рука на первых, спасенных нами, а тебя ничего не смутило. Мы навсегда в восхищении. По поводу Богов, старые заперты, а новые, – он скинул мушкет с оружейного упора, сделал шаг в сторону камня и расправил руки в стороны, будто крыльями обняв мир; улыбка его стала шире. – Новые, как видишь, самые свободные существа этого мира. Видящие, гордые, славные.

– Много болтаешь, тухлоглазый.

– Тухлоглазый? Обнуление забрало и твои манеры, – качал головой. – Мы объясним, пустышка. Убитые спасенные. Ты их убил, когда они наслаждались нашим посмертием.

Не помнил.

– Не трать силы. Буду отрицать. И мне на самом деле все равно.

Я врал.

Он смеялся.

– Обнуленный. Такой пустой, что нам даже как-то неудобно шарить по твоей голове. Пустота, пустота, шрамы, осколки и костяки шаблона. Как на пустую жилу уставились, но то ничего не меняет. Лезть в твою голову нужно. Ты же, малек, понимаешь? Готов? Наша “кирка” уже жаждет.

С лица Идола ушло всякое выражение, а затем он подкинул свисающее с запястья семечко, схватил и сжал в кулаке, обратив в жижу.

Мир превратился в оранжевый отцвет. Короб разума сдавило, в одной из точек его пробило ржавым ментальным гвоздем, который тут же начал травить мыслеплоть.

Моды моментально перегрелись, обжигая лицо холодом.

Я вздрогнул.

Из недр памятного кладбища вытянуло два воспоминания. Понимая, что с их помощью Идол пытался нащупать