Алексей Пехов - Летос Страница 35

Шерон поежилась от этих мыслей, бесшумно убрала тарелку в шкаф, подхватила со стула теплую шаль из овечьей шерсти, набросила на плечи. В это время из стоящего на очаге чайника повалил пар, и девушка поспешно сняла его с огня. В жестяной кружке уже лежали истолченные корни девясила, так что оставалось всего лишь залить их крутым кипятком. По комнате сразу же пополз горьковатый запах лекарства. Почувствовав его, она подумала, что это то, что сейчас нужно Ауше.

Ветер пошел на очередной приступ. Кинулся на стену, как попавшая на гарпун косатка бросается на рыбацкий бот, отчаянно и свирепо. Ставни содрогнулись от удара. Шерон внутренне сжалась, но наверху, в детской, так никто и не заплакал. Найли не проснулась.

Взяв книгу, указывающая села за маленький стол и углубилась в чтение. Она любила читать и учиться, часто беря у Йозефа старые фолианты, но этот оказался сложным, и некоторые абзацы приходилось перечитывать по несколько раз, чтобы хоть немного разобраться в хитросплетениях текста.

Однако сосредоточиться не получалось. Она думала о человеке, которого в самом конце ее дежурства выбросило на берег. Сейчас тот спал в доме Ирмы, укрытый шестью одеялами и даже во сне дрожащий от пережитого. Он счастливчик, в отличие от Димитра, которого море забрало у нее.

Шерон недавно исполнилось двадцать пять, но она выглядела моложе своего возраста, возможно, потому, что была невысокой и худощавой, а быть может, из-за коротких темно-русых волос, делающих ее похожей на мальчишку. Большие светло-серые глаза, острый подбородок и задорный нос только усиливали сходство. Но стоило посмотреть на ее губы, прекрасные и женственные, и это впечатление исчезало раз и навсегда.

Бесчинствующий ветер несколько раз отвлекал Шерон от чтения, она сбивалась, хмурилась, из-за чего на ее лбу появлялась морщинка, и переворачивала приятно шелестящую страницу, начиная снова.

Тихо заскрипели рассохшиеся ступени. Вниз, тяжело кряхтя, спустилась старая Ауша. Она поймала вопросительный взгляд хозяйки дома, растянула губы в беззубой улыбке и прошептала:

— Спит, слава Шестерым. Я уж думала, что до утра прокудахчем.

Шерон благодарно кивнула. Встала, осторожно взяла кружку с отваром, протянула старухе. Та закашлялась, уселась в любимое плетеное кресло и стала осторожно прихлебывать настой, изредка морщась от неприятного вкуса. Служанка молчала, Шерон продолжила чтение, но обе они слушали ветер и море, радуясь, что вокруг надежные стены, за которыми не страшна любая непогода.

— Ей уже лучше, — наконец произнесла женщина, возвращая опустевшую кружку. — Когда болеют, некоторые дети становятся несносными. Ты тоже была такой.

Шерон в ответ улыбнулась, не поднимая глаз от страницы.

— Тебе надо поспать, девочка. Вторые сутки на ногах, — укорила ее старуха и закашлялась. В ее груди то и дело раздавались булькающие хрипы.

Девушка, забыв о книге, бросилась к ней, но приступ прошел так же внезапно, как и начался.

— Со мной все в порядке. Дай мне минутку, чтобы прийти в себя. — Выцветшие глаза Ауши смотрели на огонь, плясавший в очаге. Она казалась такой же старой, как и город, в котором жила с самого рождения.

— Мне не нравится твой кашель, — вздохнула Шерон. — Не стоило тебе ездить на ярмарку на прошлой неделе. Покупка шерсти могла и подождать. Ты простыла.

Ауша виновато улыбнулась и обезоруживающе развела руками:

— Пойду, если не нужна тебе. Устала. — Старуха с трудом встала, и девушка, взяв служанку под локоть, довела до комнаты.

— Желтых фонарей, милая.

— Тихой ночи, няня.

Она закрыла за ушедшей тяжелую дверь, повернула в замке резной ключ, задвинула щеколду и намотала на ручку четки со знаком Шестерых. Каждый раз, проделывая это, Шерон испытывала жгучий стыд. Ей было неловко запирать старую женщину на ночь, но иного выхода она не видела.

Ауше минуло девяносто штормов, ее жизнь подходит к концу, и дорога, с которой нет возврата, уже зовет ее. Не дай Шестеро, чтобы такое произошло, когда солнца нет на небе. Шерон этого просто не вынесет. Старуха давно стала для нее членом семьи.

Но сейчас ночь. Долгая, ненастная, темная, жуткая. И даже указывающей путь ни к чему рисковать и подвергать опасности свой дом. Возможно, если бы наверху не спала маленькая девочка, она бы не стала так поступать. Но безопасность Найли, теперь, когда она — единственное, что осталось от Димитра, для нее важнее всего. Именно по этой причине Ауше придется сидеть под замком до рассвета.

Несмотря на усталость, спать не хотелось. Дурная привычка, появившаяся за годы работы. Многие указывающие, когда наступает их неделя дежурств, стараются выкроить время для сна днем, а ночью бодрствовать.

— Ничего, — тихо сказала она, обращаясь к старому зеркалу, которое привез еще ее отец из своей единственной поездки в герцогство Варен. — У меня есть целая неделя, чтобы пожить как все люди.

С этого вечера наступило время дежурства Йозефа и Клары, и девушка им не завидовала. В такую погоду мало радости выбираться из дому. Им придется трудно, если Шестеро не будут милостивы и где-нибудь в полупустом городе вспыхнет синий фонарь.

Она немного подумала над этим, а затем опять взялась за чтение. Толстая желтоватая свеча на столе медленно таяла, ставни вздрагивали, страницы сменяли одна другую, и Шерон не сразу поняла, что в дверь стучат. Сперва ей показалось, что это все тот же беснующийся возле дома ветер пытается ради злой шутки выманить ее наружу и плюнуть в лицо дождем. Но когда дверное кольцо стукнуло в десятый раз подряд, она вскочила с места, и почти тут же сверху раздался плач Найли.

Ругаясь сквозь зубы, призывая на головы тех, кому не сидится дома, всех заблудившихся мира, девушка подскочила к двери.

— Кого белые овцы на гребне притащили?!

И едва расслышала ответ:

— Шер! Открывай! Это Воцлав!

Она с трудом подняла тяжелый засов. Порыв ворвавшегося в дом ветра тут же пробрал до костей, притащил на своем хвосте дождевую влагу, горький запах моря, погасил свечу и перепугал огонь в очаге.

Несмотря на капюшоны и бесформенные мокрые плащи, она их узнала. Фермер Воцлав, лодочник Мик и рыбак Джун. Сегодня их очередь ходить по ночным улицам ее района и следить за фонарями.

— Беда, Шер! Кто-то у Уве помер! — просипел Джун, топчась на пороге и не решаясь войти.

— Заходите! Живо!

Она пропустила их в дом, с трудом, борясь с ветром, закрыла дверь, сердито вытирая попавшие на лоб дождевые капли.

— Давно?

— Не знаем. — Одутловатое лицо Воцдава было бледным. — Мы, как увидели, сразу к тебе бросились.