Мари Лу - Легенда Страница 35

— Томаса?

— Именно. Томас вроде бы не очень счастлив оттого, что я целовал тебя, а он нет. Допрашивал меня о Патриотах. Очевидно, Каэдэ одна из них. Мир тесен, да?

Лицо Джун искажает гнев, словно она уже знает о недовольстве Томаса.

— Он мне об этом не рассказал. Прошлым вечером он… что ж, я поговорю с командиром Джеймсон.

— Спасибо, — шепчу я. Моргаю, чтобы отогнать от глаз воду. — А я все думал, когда ты придешь. По крайней мере, ты лучшая компания, чем все остальные здесь. — После секундного колебания я спрашиваю: — Ты слышала что-нибудь о Тесс? Она жива?

Джун опускает глаза.

— Извини, — отвечает она. — Я понятия не имею, где может находиться Тесс. Если она ведет себя тихо, то должна быть в безопасности. Я никому о ней не рассказывала. Ее имя не упоминалось в недавних отчетах об арестах… или казнях.

Я вздыхаю, чувствуя разочарование от отсутствия новостей и одновременно облегчение.

— Как мои братья?

Джун поджимает губы.

— У меня нет доступа к Идену, но я уверена, что он жив. С Джоном все хорошо, насколько это возможно. — Она снова поднимает голову, и в ее глазах я вижу неподдельное сопереживание. Это так меня удивляет, что я замираю в восхищении от того, как лицо Джун смягчилось, а в глазах утонула печаль. — Мне жаль, что тебе пришлось вчера иметь дело с Томасом, — говорит она.

Я слабо улыбаюсь и шепчу:

— Спасибо. Ты мягче, чем обычно. Есть какая-то причина?

Я не ожидал, что Джун воспримет вопрос так серьезно. Она пристально смотрит на меня, садится напротив, подогнув под себя ноги. Сегодня она какая-то другая. Немного подавленная, даже печальная. Неуверенная. Такого выражения лица я у нее раньше не видел, даже когда мы впервые встретились на улице. Конечно, Джун ведет себя так не из-за моего изнуренного вида.

— Тебя что-то тревожит? — наконец спрашиваю я.

Долгое время Джун молчит, не отрывая взгляда от пола. Потом смотрит на меня. «Она что-то ищет, — понимаю я. — Пытается найти причину мне доверять?»

— Прошлой ночью я еще раз изучила отчет об убийстве моего брата, — говорит Джун. Ее голос понижается до шепота, и мне приходится наклониться, чтобы расслышать сказанное.

— И что? — спрашиваю я.

Взгляд Джун встречается с моим. Она снова колеблется.

— Дэй, ты можешь, глядя на меня, честно сказать… что не убивал Метиаса?

Должно быть, Джун что-то раскопала. Она хочет услышать признание. Я смотрю на Джун не мигая, пытаюсь понять выражение ее темных глаз. В голове вспыхивают воспоминания о ночи в больнице… Моя маскировка, Метиас, который смотрит, как я вхожу в больницу, молодой доктор, взятый мной в заложники, отскакивающие от холодильных установок пули. Мое долгое падение вниз. Потом столкновение с Метиасом, брошенный в него нож. Я видел, как он вошел в плечо Метиаса, так далеко от груди, что просто не мог его убить. Я смотрю Джун прямо в глаза и отвечаю:

— Я не убивал твоего брата, — касаюсь ее руки и вздрагиваю от боли, которая простреливает руку. — Я не знаю, кто это сделал. Мне жаль, что я вообще его ранил… но я должен был спасти свою жизнь. Хотел бы я, чтобы у меня тогда было больше времени на размышления.

Джун молча кивает и склоняет голову. У меня разрывается сердце, и на секунду нестерпимо хочется ее обнять. Хоть кто-то должен обнять Джун сейчас.

— Я очень по нему скучаю, — шепчет она. — Я привыкла видеть брата каждое утро и каждый вечер вне зависимости от того, насколько он занят. Я ждала, что Метиас будет со мной долго. Что в течение многих лет я смогу полагаться на него. Он был единственным, кто у меня остался. А теперь его нет, и я хочу знать почему. — Джун качает головой, словно признавая свое поражение. А потом снова встречается взглядом со мной. Печаль делает ее необычайно красивой, подобно тому как снег покрывает обнаженную землю. — А я не знаю. И это самое худшее, Дэй. Я не знаю, почему Метиас погиб. Зачем кому-то понадобилось его убивать?

Слова Джун вторят моим мыслям о матери, и я едва дышу. Я не знал, что Джун потеряла родителей… хотя должен был догадаться по ее поведению. И теперь я больше не могу испытывать к Джун презрение. Это не она стреляла в мою мать. Не она принесла чуму в мой дом. Эта девушка потеряла брата, и кто-то заставил ее поверить, что его убил я. Мучимая болью, она меня выследила. Будь я на месте Джун, разве поступил бы по-другому?

Снова взглянув на Джун, я замечаю мокрые дорожки под ее глазами. Слабо улыбаюсь и протягиваю к ней руку. Вытираю ее слезы. Пальцы пылают от боли, но я не обращаю внимания. Мы оба молчим. В словах нет нужды… я смотрю в глаза Джун, ясно читая отраженные в них мысли, и знаю, что по моему лицу она тоже угадывает, о чем думаю я. «Джун думает… если я прав насчет ее брата, то насчет чего еще я могу оказаться прав?»

Спустя мгновение Джун берет мою руку и прижимает к щеке. От ее прикосновения по моему телу разливается тепло. Джун удивительно красивая. Мне так хочется прижать ее к себе, поцеловать и стереть эту боль в ее глазах. Черт, если бы можно было вернуться в ту ночь хоть на секунду. Я даже согласен на вторую порцию злости Томаса.

Первым решаюсь заговорить я.

— У нас с тобой может быть общий враг. И нас просто настроили друг против друга.

Джун глубоко вздыхает.

— Я пока не уверена, — шепчет она, хотя в ее голосе я слышу согласие. — Нам опасно вести такие разговоры.

Джун отводит взгляд, тянется к плащу и достает то, что я считал навсегда потерянным.

— Вот. Хочу вернуть это тебе. Мне он больше не нужен.

Я не свожу с него глаз. Хочу выхватить его из рук Джун, но меня держат цепи. На ладони Джун лежит мой медальон, гладкая выпуклость поцарапанная и грязная, но он более или менее цел. Цепочка собралась на ладони горкой.

— Медальон был у тебя, — шепчу я, пораженный осознанием. — В ту ночь вы нашли его в больнице, да? Потому-то ты и узнала меня, когда наконец нашла… Должно быть, я касался шеи.

Джун безмолвно кивает, потом берет меня за руку и кладет в нее медальон. Я смотрю на него в удивлении.

Мой отец. Я не люблю вспоминать о нем, но сейчас, глядя на медальон, не могу прогнать ожившие образы. Я думаю о том дне, когда он пришел к нам после шести месяцев отсутствия. Когда отец зашел в дом, мы занавесили окна, а он обнял маму и долго целовал ее. Рукой он накрывал ее живот, словно защищая. Джон терпеливо ждал, держа руки в карманах. Я был совсем маленьким и обнимал отца за ногу. Иден еще не родился и рос в животе у мамы.

— Как мои мальчики? — спросил отец, когда отпустил маму. Он погладил меня по щеке и улыбнулся Джону.

Джон в ответ показал все тридцать два зуба. Он только недавно отрастил волосы, чтобы собирать их в хвост. Джон показал сертификат.

— Смотри! — воскликнул он. — Я прошел Испытание!

— Ты прошел! — Отец старался говорить шепотом, но похлопал Джона по спине и пожал ему руку, словно взрослому. Я до сих пор помню облегчение в его взгляде. — Я горжусь тобой, Джонни. Значит, никаких трудовых лагерей. Хорошая работа.

Потом отец посмотрел на меня. Я был очень серьезным ребенком и в ответ глядел на отца так же пристально. Мне хотелось спросить, почему он всегда где-то пропадает, почему так долго не приходил. Но кое-что меня отвлекло.

— У тебя что-то в кармане, папа, — говорю я, видя под тканью его жилета какую-то круглую выпуклость.

Отец усмехнулся и вытащил предмет из кармана.

— Это так, Дэниел, — ответил он и посмотрел на маму. — Он растет умным мальчиком, верно?

— Да, — улыбнулась мне мама.

Поколебавшись, отец ведет нас всех в спальню.

— Грейс, — зовет он маму. Она садится рядом с ним. — Смотри, что я нашел.

Мама смотрит на предмет. Ее глаза расширяются.

— Что это такое?

— Еще одно доказательство.

Отец хотел показать предмет только маме, поворачивая его то одной стороной, то другой, однако я успел все рассмотреть. Затем отец зажал предмет в кулаке. Моя острая детская память запечатлела картинку. На одной стороне птица, на другой — мужской профиль. На одной выгравировано: «Единство в многообразии, Четверть Доллара, Соединенные Штаты Америки», на другой — «СВОБОДА, 1990».

— Видишь? Еще одно доказательство его существования.

— Где ты это нашел? — спросила мама.

— В южных болотах, на границе двух фронтов.

Когда мама пытается его укорить, отец нетерпеливо мотает головой. Мама не любила, чтобы он приближался к фронту.

— Это настоящий четвертак девяностого года. Видишь название? Соединенные Штаты. Это совпадает со всем, что я уже выяснил. Когда-то мы были единой нацией, жили лучше и свободнее, чем сейчас. А Республика отказывается это признавать. Они хотят, чтобы война продолжалась вечно. Хотят держать нас в неведении и угнетении, натравливают на врага, который… который когда-то был нашей второй половиной.