Андрей Буторин - Клин Страница 35

Короче говоря, мыслей в моей голове носилось много, но большого толку от них пока не было. В конце-то концов, не устраивать же двоюродному брату допрос с пристрастием! К тому же, скорее всего, он и сам пока ничего толком не знает. Сказал же вот, что не уверен ни в чем. Но, с другой стороны, о чем-то подобном наверняка думал и он. Причем, кто знает, не помогала ли ему найти верные ответы сама Зона, ну, или пусть ее Ноосфера? Если да, то лучше ему пока не мешать. Когда придет к окончательным выводам — сам расскажет. Если сочтет нужным, конечно. А если и не расскажет — не столь важно. Главное, пусть вернет нас домой!

Вспомнив в очередной раз о доме, я почувствовал вдруг такую ностальгию, что не смог удержаться от слез. Нет, я не заревел, конечно, навзрыд, но отчетливо ощутил, как увлажнились глаза. Я очень соскучился и по своему времени, и по родному городу, но в первую очередь, конечно, — по людям: по друзьям, по маме с отцом… Причем я только сейчас отчетливо осознал, что не только я скучаю по ним, но ведь и они по мне тоже! И ладно, я хоть знаю, что именно произошло, где сейчас я и где они. А ведь они-то этого не знают! Мне даже сделалось страшно, когда я представил, в какой панике сейчас пребывают родители. Мама наверняка обзвонила все больницы и морги Украины, отец по своим связям поднял на ноги тамошнюю милицию… Интересно, дало ли это что-нибудь? Рассказал ли милиции однорукий контролер со своей ворчливой напарницей о странном безбилетнике, сгинувшем в заснеженном поле под заревом пурпурных зарниц? Наверняка рассказал. И что тогда? Где их в таком случае ищут? Ведь если к той поре не замело следы, то получилось, наверное, так, что эти следы вдруг просто оборвались в чистом поле. Будто два человека попросту растворились, растаяли или… г-м-мм… как еще выражаются священники — вознеслись. Но советская милиция не верит ни в это самое церковное вознесение, ни в прочие чудеса и мистику. Да и не позволит никто на полном серьезе заниматься чертовщиной. Это уже будет, что называется, подрыв устоев. Так что дело, скорее всего, вскоре закроют, сделав вывод: пропали без вести. Ну, пообещают, возможно, поискать по весне оттаявшие тела…

Я даже шмыгнул носом. Маму было очень жалко. Да и отца тоже. Я где-то читал или слышал, что материнский инстинкт — он даже сильнее чувства самосохранения. То есть родители скорее согласятся умереть сами, чем дадут погибнуть своему ребенку. Не знаю, во всем ли животном мире так, но у высших животных — точно. А уж у человека — и подавно. Хотя кто его, этого человека, знает… Слышал я и про такие случаи, когда матери отказывались от своих детей, оставляли их в роддомах… Тут я разозлился на себя и даже сплюнул — мои-то мама с отцом не из таких, они-то понятно, что ради меня пошли бы на все! А вот, кстати, наоборот — я бы ради них пошел?..

Ответить на этот непростой вопрос мне не дал Серега.

— Чего плюешься? — хмуро спросил он.

— Да так, — не стал вдаваться в подробности я, — мысли дурацкие лезут.

— Не грусти, — подобрел брат. — Выберемся.

От этой поддержки мне стало чуточку легче. Все-таки здорово, подумалось мне, что я здесь не один, что рядом есть родной человек. По-настоящему родной, хоть мы и увиделись с ним впервые всего лишь несколько дней назад. А если вдуматься — то вовсе даже не дней, а десятилетий!.. Но думать об этом совсем не хотелось. К тому же тогда, семьдесят лет назад, Серега был вообще не тем, кто он есть на самом деле.

Мне так вдруг захотелось поговорить с ним — не о чем-то конкретном, а просто — по-дружески, по-братски, но момент для этого был откровенно неудачным. Хотя бы из-за лязга и грохота, что производил неисправный вездеход, который то какое-то время двигался вперед, то начинал вдруг дергаться, словно припадочный, то сдавал назад, чтобы повернуть в нужную сторону вопреки сломанному фрикциону…

Так продолжалось достаточно долго, а потом наша лязгающая колымага вдруг резко дернулась и заглохла. Мы с братом переглянулись.

— Все? — спросил я. — Приехали?

— Смотря в каком смысле, — пожал плечами Сергей.

— Ты думаешь, вездеход окончательно сломался?

— Откуда я знаю! Сейчас дойду до Штейна, спрошу.

Но никуда идти не понадобилось. Дверь вдруг открылась и мы увидели Анну.

— Гусеница лопнула, — развела руками девушка. — Очень резко затормозили.

— А чего ж вы так резко тормозите? — буркнул Серега. — Знали ведь, что на ладан дышим.

— Во-первых, претензия не ко мне, — проворчала в ответ Анна, но сообразив, видимо, что сваливать вину на другого нехорошо, перешла от защиты к наступлению: — А во-вторых, легко возмущаться, сидя тут и ничего не делая! Мы едва в «жарку» не влетели, хорошо Штейн вовремя среагировал.

— Мы сидим тут потому… — начал было возмущаться Сергей, но я вовремя пресек зарождение новой ссоры, быстро спросив:

— Куда мы едва не влетели?..

— В «жарку», — сердито зыркнув на Серегу, сказала девушка. — Аномалия куда покруче «зыби», между нами, девочками. Из этой, коли вляпаешься, не выбраться — температура вокруг тебя повысится сразу до полутора тысяч Кельвинов.

— До скольки?!.. — переспросил, думая, что ослышался, я.

— До полутора тысяч, — повторила Анна столь торжественно, будто именно ей лично удавалось достичь столь высоких показателей. — Даже от костей вмиг одна зола останется.

— А посмотреть можно?.. — сглотнул я.

— Вообще-то я пришла за вами, чтобы вы помогли Штейну починить гусеницу. Ну да ладно, посмотреть — это недолго. Пойдем, покажу!

Мы выбрались наружу. Там было весьма неуютно — небо, и без того хмурое, затянуло черными тучами так, что, казалось, наступил поздний вечер. Изредка посверкивали далекие молнии. Шел дождь. Еще не такой, чтобы хотелось немедленно укрыться, но и не мелкая морось, на которую я привык не обращать здесь внимания.

Штейн уже крутился возле лопнувшей гусеницы. Фонарь на шлеме его комбинезона был включен, и его яркий свет ослепил меня, когда ученый обернулся к нам.

— Понимаете, — извиняющимся тоном заговорил он, — лязг, грохот, я не услышал писк детектора…

— Мы не услышали, — поправила его Анна.

— Да, мы, — кивнул Штейн. — Еще тучи эти сгустились… В темноте очень трудно заметить «жарку». Даже в свете фар…

— Ее и днем-то заметить не всегда получается, — опять вставила свое слово девчонка.

— Ты обещала показать, — напомнил я.

— Иди за мной, — сказала она. — Вперед не лезь, поджаришься.

Мы двинулись к носу вездехода. Сергей неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал и принялся помогать ученому.

Отойдя от кабины всего метра на два, Анна подняла руку.

— Все. Стой и смотри.

Я замер, пристально вглядываясь вперед. Фары вездехода высвечивали прямо перед нами негустой кустарник. Вокруг, похоже, также были кусты, но на контрасте с ярким светом глаза различали их лишь как темные сгустки.

Анне тоже не понравилось такое освещение.

— Сейчас выключу фары, — мотнула она головой. — А ты пока стой, где стоишь, и не двигайся.

Девушка пошла назад. Я услышал, как она сказала о своем намерении Штейну, но в ответ услышал сердитый голос брата:

— Вы бы лучше помогли, а не мешали!

— Чем же я тебе помешала? — вновь раздался голос Анны.

— Тем, что и так темно, а ты еще темнее хочешь сделать.

— По-моему, фары светят совсем в другую сторону, и выключить я их собираюсь всего на пару минут.

— Да пусть выключает, — вступился за девушку Штейн. — Ненадолго же! Чего ты, Матрос, на нее взъелся? Да и локализовать аномалию все равно ведь нужно, если мы дальше собираемся ехать.

— Или идти, — пробурчал брат.

— Или идти, — будто увидел я, как закивал ученый. — Тогда тем более нужно. Выключай, Анна, выключай.

Вскоре фары погасли, и в первые несколько мгновений мне показалось, что наступила глухая ночь. Но глаза быстро привыкли к смене освещения, и вокруг стало даже лучше видно, чем при электрическом свете. Во всяком случае, теперь я вполне отчетливо различил, что нас действительно окружает негустой кустарник, а чуть дальше впереди, на фоне хоть и мрачного, но все-таки более светлого неба, чернели кроны деревьев.

— Это и есть тот самый лес? — показал я на них подошедшей ко мне Анне.

— Да. Мы совсем чуть-чуть не доехали. А теперь смотри внимательно… Нет, давай-ка отойдем к вездеходу.

Мы отступили к самой кабине. Девушка достала горсть болтов и швырнула их вперед. В полумраке сложно было определить точное расстояние, но мне показалось, что вспыхнуло как раз там, где мы только что стояли — раз, другой, третий… Болты словно превратились в маленькие солнца, шаровые молнии, а потом с шипением брызнули в стороны искрами электросварки. В лицо пыхнуло жаром. Я невольно зажмурился, продолжая видеть плавающие перед глазами разноцветные пятна.