Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина Страница 36

БАМС! Вторая пуля пришлась в живот.

БАМС! Идальго упал. И убийца увидел телохранителя с оружием. Чуть сместил прицел. БАМС!

Немного позже врачи скажут, что ранение не смертельно, однако в ту минуту шоферу показалось, что его душа уже отлетела… Шофер-телохранитель падает лицом на брусчатку и не шевелится. Видимо, это и спасает ему жизнь.

Стрелок рывком разворачивает бумагу. И над застреленным Домингосом Идальго некоторое время развевается яркий красный плакат: «Смерть капиталистам! Революция освободит народ!» Этих мгновений достаточно, чтобы репортеры запечатлели картину во всех деталях.

Потом плакат падает, накрывая убитого. Стрелок швыряет пистолет в толпу журналистов и бежит к деревьям парка.

Вся эта сцена длилась каких-то несколько секунд, но Антону показалось, что вечность. Он вздрогнул, только сейчас услышав крики ужаса, плач перепуганной экскурсоводши, визг случайных прохожих. До этого момента были только выстрелы и буханье крови в висках.

Ракушкин дернулся вперед, стрелка еще можно было догнать, схватить… Но чья-то крепкая жесткая рука ухватила его за плечо.

– Не делайте глупостей! – Знакомый сигарный перегар ударил по ноздрям, как нашатырь. – Ему уже ничем не поможешь!

Обалдевший Антон некоторое время рассматривал человека, который держал его за предплечье.

– Вы же… Вы же умерли…

Пожилой человек пожал плечами.

– А еще я стал персонажем ваших анекдотов. Давайте не будем задерживаться, тут людно.

И он кивнул в сторону лестницы.

46

Генрих Мюллер. Он родился 28 апреля 1900 года. В городишке, который он одновременно будет и любить, и которого немного стесняться. Пазинг. Неподалеку от Мюнхена. Отец, прожектёр и неудачник, тем не менее нежно любимый сыном, возлагал на мальчика большие надежды. Впрочем, на самого себя Алоиз Мюллер тоже надеялся, иногда даже слишком. Сменив множество профессий, он так и не нашел себя. Зато сын превзошел его самые смелые ожидания. Когда в 1946 году Алоиза таскали на допрос хмурые ребята из американской разведки, тот только презрительно кривил губы.

– Где мой сын? Если найдете, скажите мне. Если я до того времени не помру!

Власть победителей над побежденными была полной, почти абсолютной. Однако старика не били. Побаивались, что единственный сын, похороненный сразу в двух могилах, все-таки не покоится ни в одной из них. Алоиз часто посещал кладбище Берлин-Нойкельн, садился возле памятника и молчал. Жене он говорил: «Я катаюсь туда просто так. Надо же иметь место, где можно пообщаться с сыном. Пусть даже это и не его могила, но все-таки…» Дом он покидал не часто. На журналистов спускал большого и злобного овчара по кличке Адольф.

– Поговорите с Адольфом, придурки! – кричал старик и угрожающе махал палкой вслед убегающим писакам.

Слава богу, Алоиз не дожил до того, как могилу на Берлин-Нойкельн вскрыли. Старик помер бы от смеха. Кости в могиле принадлежали шести разным людям.

За два года до своей смерти, 17 мая, в День отца, Алоиз Мюллер обнаружил на крыльце своего дома огромную охапку тимьяна [4]. Хмурый Адольф меланхолично выглядывал из своей будки. Шел дождь, дурная примета на День отца. Но Алоизу было все равно. Он стоял под холодными струями, держал в руках охапку тимьяна, которую потом высушит, чтобы заваривать иногда, по воскресеньям, и плакал. Алоиз Мюллер был счастлив.

Что бы там ни говорили о Генрихе… но это был его сын.

В тот год умер Берия. А Генрих Мюллер на огромном, пропахшем морем, угольным дымом и потом корабле прибыл в Буэнос-Айрес.

Эти два события, казалось, были ничем не связаны между собой. Но… кто знает?..

– Я полагал, что вы умерли… – повторил Антон, закрывая за собой дверь.

– Многие полагали, что я умер, – ответил Генрих. Он подошел к окну, отодвинул плотную штору и выглянул наружу. – Я и сам так думал.

– А что же вас… Что же… вас убедило… – Ракушкин вдруг понял, что не может подобрать слова.

– Воскреснуть? – Генрих повернулся к Антону. – А скажите, каким образом получилось так, что вы меня узнали? Неужели я совсем не изменился?

Антон пожал плечами. Первый шок прошел, на его место пришла собранность.

– Ваш портрет входит в один из тренингов визуальной памяти.

– Если не ошибаюсь, там их два. Разного возраста.

– Откуда вы знаете?

– Я один из тех, кто этот тест составлял. – Генрих присел на стул около окна, периодически поглядывая за штору. – Я вас не шокирую своими заявлениями?

Антон не нашелся что ответить.

– Эту квартиру я прикупил относительно давно. Когда только-только прибыл в этот город. Не поверите, но мне, сменившему массу лиц, стран, паспортов, Аргентина кажется чем-то родным. Хотя, казалось бы, у таких, как я, не может быть Родины. Но… – Генрих снова выглянул из-за портьеры. – Я не пользовался этой квартирой, наверное, год. Да и до того наведывался сюда, только чтобы прибраться. Как вы считаете, этого достаточно для конспирации?

– Не слишком.

– Вот и я так считаю.

– Было бы более правильно, если бы за квартирой следил кто-то третий.

Генрих кивнул.

– Вы все хорошо помните. Когда я работал с вашими ребятами, я с удовольствием читал ваши учебники. Все толково, все по делу. Мне вообще нравится ваша страна.

– Странно звучит.

Мюллер покачал головой.

– Если вдуматься – нет. Вы, коллега, должны понимать, что такое долг и что представляет собой наша работа. Так что никаких противоречий в том, что я говорю, нет.

– А я читал какие-то материалы о том, что вы работаете на ЦРУ.

– Все верно. Есть такие материалы… Я же их и придумал. – Генрих вздохнул. – Впрочем, ерунда это все. Не о том мы с вами говорим.

– Боитесь разболтать секреты…

– Да какое там! – Генрих отмахнулся. – Всю эту, – он потряс в воздухе руками, словно стряхивая с ладоней тяжелые капли, – шелуху вы можете вычитать в любой желтой газетенке. Я не затем притащил вас сюда. Я просто даю вам возможность прийти в себя после такой… неожиданной встречи.

– Считайте, что уже пришел. И скажите мне сразу: мы что, кого-то ждем? Вы так часто выглядываете в окно, что я уже начинаю беспокоиться.

– Это хорошо, что вы пришли в себя. Сразу вас проинформирую, что у этой квартиры есть два запасных выхода. Один вот там. – Мюллер ткнул пальцем в сторону прихожей. – За платяным шкафом. А второй на кухне. Около мусорного ведра. Учтите это, если придется уходить в спешном порядке. Мы, конечно, никого не ждем. Я просто опасаюсь…

– Чего?

– Сейчас, уважаемый коллега, очень многого. Когда ведешь игру на два фронта, всегда приходится опасаться. Причем обеих сторон. Ну да ладно, перейдем к делу. То, что вы видели сегодня, коллега, это политическое убийство. Парня, который сделал это, уже скорее всего нет в живых. Убитый, Домингос Идальго, человек крупный на местной политической арене. Точнее, был крупным. Его убийство – это серьезный удар, и парламент ответит на него однозначно.

– Каким образом?

– Уже готов текст заявления, с которым сегодня выступит парламент. Это письмо. Оно будет напечатано во всех газетах, там и ознакомитесь. Более того, письмо будет отправлено одному аргентинскому генералу.

– Что за письмо?

– Приглашение взять власть в собственные руки, заменив президента, неспособного управлять страной. Формальный повод – убийство сеньора Идальго. Все-таки парламентариев убивают не каждый день и далеко не всегда прямо у порога президентского дворца. Потом генерал возьмет власть.

– Зачем вы мне это рассказываете? Разве это не внутреннее дело Аргентины?

– Внутреннее! А вам, коллега, я рассказываю потому, что те парни в серых плащах, которые устроили бойню в квартале Гонсалесов, были посланы за вами. И сделано это было топорно и нелепо. Специально! – Мюллер стукнул по столу кулаком. – Специально! Вам понятно? Чтобы вы увидели это и поверили мне, когда я приду к вам со своими абсурдными рассуждениями.

– А в доме у… Вольке?

– Они же! И тогда вам крупно повезло. Зато вы представляете, в общих чертах, с чем имеете дело. И этот несчастный паренек, этот… Аркадио Мигель…

– Тоже вы?

– Не я! – Генрих выглянул в окно. – Не я… В этом-то и дело. Я мирно доживал свой век на своей вилле. Попивал холодный чай и ни о чем большем не мечтал. На кой черт мне нужна вся эта чехарда? Если даже Симон Визенталь думает, что я застрелился… – Мюллер усмехнулся. – Все было хорошо. Пока не появился этот псих, доктор!

– М… Менгеле? – Антон совсем обалдел.

Генрих окинул его удивленным взглядом.

– Вы бы лучше присели. И выпили чего-нибудь прохладительного. К сожалению, могу предложить вам только воду из-под крана. Менгеле умер! И черт с ним. Утонул. Это информация точная. Уж не знаю, евреи его утопили или он сам… Другой доктор и один чертов выскочка-барон… В общем, эти парни – дело рук нашего дорогого Зеботтендорфа.