Алексей Калугин - Мертвоград Страница 36

– Но ты же ешь людей.

– Бред! Не ем я людей. Я их убиваю.

– Ты считаешь это нормальным?

– Ты ешь кур, свиней и коров. Хотя убивает их для тебя кто-то другой. Ты это считаешь нормальным?

– Это, по крайней мере, не выходит за рамки общепринятой морали.

– «Общепринятой морали», – передразнил гаст. – Ты сам-то понял, что сказал?.. Кто и для кого эту мораль принял? Может, ты сам за нее голосовал на всенародном референдуме? «Считаете ли вы, что убивать коров этично?» – «Да!» – «Считаете ли вы, что убивать людей этично?» – «Нет!» Слушай, это все таким бредом отдает!.. – Гаст взмахнул руками, будто не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить все свое презрение и негодование по поводу общепринятых норм морали. – Бунт! Вот лучшее слово, обозначающее, что сейчас происходит! Бунт разума против системы сложившихся стереотипов! Гундосам наконец-то удалось создать общественную систему, при которой большая часть населения избавлена от необходимости мыслить. Они не думают, а оперируют мемплексами, созданными специально для них и заботливо вколоченными им в мозги. Газеты, радио, телевидение, Интернет… Лучше быть богатым и здоровым? Да! Лучше синица в руках, чем журавль в небе? Да! Уничтожим гидру мирового терроризма! Да! Родина! Православие! Президент! Троекратное Да! Да! Да! Мы знаем? Нет! Мы хотим? Нет! Не знаем и знать не хотим!.. И вдруг система взорвалась. Бум! – Изображая взрыв, гаст развел в стороны руки с растопыренными когтистыми пальцами. – Взорвалась изнутри. Мемвирусы, используемые для подавления индивидуальности и аккумулирования эффекта коллективного и тупого бессознательного, дали неожиданные мутации, результатом воздействия которых на сознание стал новый взгляд на привычные, казалось бы, вещи. Мы словно переместились в иное измерение. Стали видеть то, чего прежде не видели. Стали иначе воспринимать действительность. И соответственно стали делать то, что прежде считали невозможным. Проблема заключается лишь в том, что мы никак не можем определиться с новыми понятиями. Соображаешь? Ну, смотри, никто понятия не имеет, чем красный цвет отличается от, скажем, зеленого. Длина волн, световой спектр – с этим все ясно. Но – по сути? Мы просто договорились о том, что называть красным, что зеленым, что синим, а что голубым. Чтобы не возникало путаницы и неразберихи. И вдруг – бам! – Гаст ударил кулаком в открытую ладонь. – Все перемешалось! Перепуталось! Мы не знаем, где красный, а где зеленый цвет. Каждый называет красным то, что считает красным. Но ведь другие могут называть то же самое зеленым. Кто прав?

Гаст указал на собеседника пальцем с длинным, слегка изогнутым когтем.

– Никто.

– Точно! – довольно оскалился гаст. – Потому что на самом деле нет ни красного, ни зеленого!

– А что есть?

– Есть Вселенная! – Гаст широко раскинул руки-лапы в стороны. – Огромная, необъятная, непостижимая Вселенная! А мы… Мы даже не песчинки на берегу этого могучего, безбрежного океана. Мы – абсолютное ничто, на миг вообразившее, что оно что-то из себя представляет. Нашей кичливости и гордости хватает лишь до тех пор, пока мы не начинаем вглядываться в глаза Мировой Бездны. Соображаешь? То, что происходит здесь и сейчас, не имеет абсолютно никакого значения. Даже для нас самих.

– Да… Да, конечно…

Он закрыл ладонями лицо и засмеялся. Почти истерично. С подвыванием и долгими паузами на вдохе. Он определенно спятил. Определенно! Или перебрал какой-то дури. Говорят, что те, кто употребляют дурь регулярно, в любом состоянии, вплоть до полной отключки, способны отличить реальность от кошмара. Хотя если прислушаться к тому, что говорил гаст, то получается, что вся наша жизнь – это не что иное, как попытка выбраться из бесконечного галлюциногенного бреда. Или хотя в какой-то степени систематизировать его, навесив ярлыки на понятия и образы, с которыми приходится сталкиваться регулярно… Но если гаста на самом деле нет, значит, все это его собственные мысли? Он вложил их в уста вымышленного существа, чтобы таким образом поговорить с Богом. С Анубисом, плешь на его собачью голову.

Он убрал ладони от лица.

Гаст никуда не делся. Стоит и ковыряет когтем меж зубов. И взгляд у него какой-то… Насмешливый, что ли? Или – похотливый? Так хищник смотрит на жертву, когда понимает, что ей уже не уйти.

Или это все же Анубис?

Тогда что у него в башке?

– Пойдем, – коротко кивнул гаст.

– Куда?

– Ты хочешь пить. Я хочу разорвать кому-нибудь горло.

Он все еще не мог поверить, что это происходит на самом деле. Ну, ладно, говорящий гаст – это еще можно понять. И даже принять. В какой-то степени. Жесть с ним, нехай себе разговаривает. Пусть философствует, рассуждая о черных дырах, струнах и бранах. Ну, хорошо, он даже готов был смириться с тем, что гаст вполне себе прилично одет и от него не воняет собачьей мочой и трупной гнилью, а пахнет каким-то дорогим парфюмом. Все бы ничего, если бы не одно. Если бы это был настоящий гаст, он первым делом загрыз бы его. Разве нет?

– Нет, – качнул головой гаст. – На всех подряд бросаются только сырцы. Главным образом потому, что сами до смерти напуганы. Ты даже представить себе не можешь, на что, по мнению сырца, похож человек.

– А полностью сформировавшийся монстр снова видит человека?

– Нет, но я приспосабливаюсь к новой ситуации. Я вешаю на то, что вижу, бирку «Се Человек».

– И как? Помогает?

– Отчасти. Зависит от конкретного человека.

– То есть мы способны сосуществовать? Я имею в виду, люди и твари?

Гаст в задумчивости почесал шею:

– Не думаю.

– Тогда, чем все это закончится?

– Я тебе кто, прорицатель? – насмешливо взмахнул руками-лапами гаст. – Прежде подобного не случалось. Вернее, случалось, конечно, но не в таких масштабах. Случаи были по большей части единичные и носили локальный характер. А знаешь, почему? Потому что мозги у людей не были промыты так, как сейчас. В те времена, если человек хотел объясниться в любви, он открывал томик Петрарки. А сейчас заучивает какой-нибудь дурацкий рекламный слоган. Самое отвратительное, что это никого не пугает. Хотя должно бы.

– Я что-то не улавливаю связи между гастами и Петраркой.

– Ты можешь прочитать хотя бы пару строк из Петрарки?

– Нет.

– На вид тебе лет семнадцать…

– Восемнадцать.

Он удивился.

Ага! Он начал вспоминать.

И повторил:

– Мне восемнадцать лет.

– У тебя есть девушка?

– Конечно.

– Как ее зовут?

– Светлана.

– Блондинка.

– А что?

– Светлана – подходящее имя для блондинки. Вот Галина, скорее всего, брюнетка. Ведь так?

– Так.

– И о чем вы с ней разговариваете?

– Ну… – Он задумался. – О разном…

А в самом деле, о чем?

Гаст направил на него кривой, выщербленный коготь и в усмешке оскалился.

– Подумай на досуге, откуда шогготы появляются.

– А откуда они появляются?

– Я же сказал, подумай.

Гаст повернулся к нему спиной, чуть наклонился и подался вперед, чтобы выглянуть из-за ствола дерева, служившего ему укрытием. Оценив обстановку, он удовлетворенно кивнул и глянул через плечо на собеседника:

– Ну, что, идем?

– Идем, – согласился тот.

Он не раздумывал, потому что знал, был уверен в том, что на самом деле гаста не существует. Что это всего лишь плод его воображения. Видно, он все же чего-то перебрал. Все придет в норму, встанет на свои места, вернется, куда положено, как только он убедится в том, что никто, кроме него, не видит этого гламурного гаста. Черт возьми, тогда-то ему точно придется исчезнуть!

Он все еще чувствовал слабость, его слегка подташнивало, но это не могло помешать ему дойти до ларька и купить бутылку воды.

– Идем, идем! – помахал он рукой припавшему к стволу дерева и почти слившемуся с тенью гасту.

Может быть, он там и останется? Растворится во тьме?

Он негромко хохотнул, решив, что это было бы забавно.

Хотя – почему?

Может быть, он ошибался и ничего забавного в этом не было?

Он оглянулся.

Гаст следовал за ним. Их разделяли два шага.

Со стороны, если особенно не приглядываться, гаст походил на человека. Только шел немного странно – ссутулившись, разведя руки в стороны, как будто они ему мешали. И – шлеп! шлеп! – хлопал по асфальту резиновыми вьетнамками.

Ладно, подумал он, давай, шлепай, посмотрим, что ты запоешь, когда мы на свет выйдем.

Ларек грязно-зеленого цвета с аляпистой, окантованной елочной гирляндой из мелких разноцветных лампочек вывеской «Торговое товарищество Барыгин и Нелюдимов» стоял напротив входа в продовольственный магазин, запертый по случаю ночного времени. У двери, закрытой стальной решеткой с навесным замком, топтались четверо ребят в широченных штанах, в разноцветных майках, облепленных дурацкими наклейками, и в узбекских тюбетейках, на которые в последнее время мода пошла, как в предвоенные годы. У одного из парней на шнурке, перекинутом через шею, висел то ли эмпетришник, то ли переделанный под плеер тифон, издающий совершенно непотребные завывания. Вроде мартовских котов, только еще нуднее, заунывнее и противнее. Называлась эта вывернутая нудь синти-стрип-поп-группа «Стиратели» – новый молодежный музыкальный проект-однодневка не то из Минска, не то из Бишкека. Целевая аудитория – второгодники из профтехучилищ. Поглядывая вскользь да искоса на приближающегося к ним чужака, ребята старательно делали вид, что им нет до него никакого дела. И это было плохим признаком – значит, собираются докопаться. Ждут, когда он ближе подойдет. А пока делают вид, что о чем-то разговаривают, и нарочито громко ржут.