Между Явью и Навью - Мазин Александр Владимирович Страница 36

Остановить его надо, и как можно скорее.

На причале грузили ладью: катили бочки с медом, укладывали связки соболиных и лисьих шкурок. Рассаживались по лавкам гребцы. Гвалт стоял невообразимый. Веягор ступил на мостки и окрикнул капитана:

– Найдется место для полутора человек?

Капитан взглянул на него, затем на Гаврилу и ухмыльнулся:

– Сколько платите?

Веягор подцепил цепочку на шее, явив амулет.

– Великий князь меня в Киеве ждет по важному поручению. А прокорм нам не нужен, свою провизию имеем.

Капитан поморщился, глядя на оберег, но возражать не стал. Устроили их на корме, в тесноте и без навеса. Помимо команды в десять гребцов и корабельной охраны, к жрецу с мальчонкой присоседились еще двое путников: один говорливый, не заткнешь, а из второго и имени выудить не удалось. Но оба они опасливо косились на подсохшие бурые пятна у Веягора на груди.

Чуть отошли от берега, поднялся попутный ветер. Спешно натянули парус, убрали весла. Капитан радовался удаче, а Гаврила восхищенно шепнул Веягору:

– Это ведь вашей милостью?..

– Говорю же, в добром настроении Стрибог.

Шелестели разбегающиеся волны. Берега здесь были крутые, густо поросшие тальником и ракитой, и хоть ладья шла давно проторенным путем, а Веягор все равно отчего-то тревожился.

– А вы, значит, княжеские избранники? – поинтересовался вдруг молчун.

Он носил серый шерстяной плащ, сколотый фибулой тонкой ковки. Такую за гроши не купишь. Молчун был из знати, но лицо прятал под низко надвинутым на лоб худом[7].

– Один из нас, – кивнул Веягор. – А ты почто интересуешься?

– Слухи ходят, – пояснил молчун. – Хотел знать, правдивые аль нет.

Веягор насторожился: теперь в любом незнакомце будет мерещиться буреглавский наемник.

– А ты куда путь держишь? – спросил он молчуна. – И почему лицо скрываешь?

Молчун повернулся, чуть приспустил худ на затылок. Лицо у него оказалось изрыто шрамами, а правый глаз закрывало бельмо.

– Иваном звать, – ответил он, надвинув худ обратно. – Не хочу добрых людей пугать. А ты серебром лучше не козыряй, штучка дорогая, кто угодно польститься может. Заберут, а самого за борт кинут.

– Ну, пусть попробуют, – ухмыльнулся Веягор, хотя слова молчуна ему не понравились.

– Стой! – вдруг крикнул с носа капитан. – Спустить парус, сесть на весла!

«Да что там стряслось?» – недоумевал Веягор, глядя поверх забегавшей команды. Подошел к борту, вытянул шею и увидел, что поперек реки встали две ладьи. На обеих – княжеские гриди. Борта увешаны щитами. Обходить их было рискованно: или на берег налетишь, или корабли зацепишь. Веягор про себя отметил, что преградившие путь ладьи стояли почти неподвижно, будто прикованные ко дну.

– Что надо? – крикнул капитан.

– Мыт[8],– коротко крикнули в ответ. – К берегу пристаньте, там поклажу вашу пересчитают – и пойдете с миром.

– И с каких это пор здесь налог взымают? – возмутился капитан. – Сколько хожу в этих водах, ничего подобного не было.

– Больно много вас таких ходит, – огрызнулся гридь. – Наша земля здесь. И река – наша. А не хочешь платить – разворачивайся и ищи другой путь.

Скрипя зубами, капитан дал команду причаливать.

На веслах развернули ладью к берегу – там торчал из воды наспех сколоченный причал, еще не потемневший от сырости. По причалу разгуливали пятеро гридней, вооруженных луками и мечами. Они сыто ухмылялись, глядя на приближающийся корабль, а оберег на груди Веягора вдруг нагрелся и неистово задрожал.

– Дурное, – шепнул он Гавриле, задвинув мальчишку себе за спину. – Укройся.

Едва закрепили швартовочные канаты и капитан ступил на причал, послышался свист, и из леса на купеческую стражу обрушился град стрел. Веягор мигом присел за бортом, пока стрелы пронзали запаниковавших гребцов. Некоторые схватились за щиты, кому-то повезло умереть мгновенно. Выжившие бросались в воду, но далеко им было не уйти – лучники расселись по всему берегу, и тела с торчащим из спины оперением теперь быстро сносило течением вниз.

Болтуну рядом с Веягором стрелой пронзило грудь, и он свалился на жреца, погребя его под собой. Гаврила тоже упал, но вроде бы не пострадал, только огромные глаза таращил на Веягора.

Судя по лязгу, на причале шла резня на мечах. Веягор видел край сечи в уключине: большая часть купцовской охраны укрылась от стрел щитами, и тогда встречавшие их разбойники обнажили клинки. Рубились они яростно и умело, отсекали руки с размаху, раскалывали щиты и пробивали броню. Веягор лихорадочно размышлял: по воде не уйти, живо застрелят, на суше уж тем более… Одной заговоренной стрелой тут не поможешь. Разве только…

– Как велю, прыгай за мной в воду, ясно? – сказал он Гавриле.

Тот кивнул.

Веягор громко свистнул. Взметнулось над лесом воронье и галдящей тучей полетело к ладье. Жрец поднялся, и тут же возле уха просвистела стрела: кто-то в лесу явно держал его на прицеле. Но воронье, кружа, снижалось и зависло над палубой, закрыв стрелку обзор.

– ЗА МНОЙ! – крикнул Гавриле Веягор, но тут кто-то схватил его сзади и приставил холодное острие к горлу.

– Не спеши, – прошипел молчун ему в ухо и поднял свободную руку над головой.

«Не стрелять», – понял жрец. Он-то думал, что молчун давно за бортом и совсем упустил его из вида!

Воронье расселось на мачте, ждало указаний, но толку от него теперь не было никакого. Дернется рука у Ивана, и прощай жрец. Веягор видел, что из всей купеческой стражи держались еще двое, но их взяли в круг, и теперь выбор их был невелик: сдаться или умереть с честью.

– Все глазам своим верят, – посетовал Иван. – А не стоило бы…

Веягор заметил, что ладьи, преградившие путь, исчезли. Но не могли же они так быстро скрыться с речного простора, который на пять верст вперед проглядывался? В заводи укрылись? Или вовсе их не было?..

– С нами пойдешь, – сказал Иван. – Разговор к тебе есть, так что давай не рыпайся. Побрякушки свои сними и мне отдай. Ну, живо!

– Сам снимай, раз так хочется, – огрызнулся Веягор, понимая, что если до сих пор его не убили, то зачем-то он нужен живым.

Иван хмыкнул. Он-то чувствовал себя победителем, держа жреца на острие и под прицелом едва различимых лучников. Поддел сразу две цепи – амулета и рога – стащил с шеи Веягора и толкнул того вперед, к борту.

– Дернешься – застрелят, – предупредил Иван, рассматривая трофеи.

Глаза его горели алчностью. Рог он повесил на грудь, а амулет сперва рассматривал на весу, держа за цепь, а затем подтянул в ладонь и вдруг неистово зашипел: серебро выпало из руки, а на коже мгновенно вздулись пузыри. Иван схватился за запястье здоровой рукой и уставился на нее в ужасе: пузыри лопались, и из них текла сукровица. Веягор же глаз не мог свести с его лица – оно менялось! Исчезло бельмо, кожа стала гладкой и волосы поменяли цвет. Да что же это за колдовство?..

Веягор тихо свистнул, и ветер ударил ладью волной сзади. От рывка все, кто стоял, повалились на доски, но жрецу только то и требовалось – он обрушился на скулящего Ивана, стащил рог с его шеи и крикнул Гавриле:

– ДАВАЙ!

Одновременно взлетело воронье с мачты, замельтешило над палубой, накрыло тучей и жреца, и мальчишку, оцарапав им лица и руки. Но неразбериха спасла их: не видя Ивана, стрелки опасались его задеть.

Стоило Веягору уйти под воду, воронье ринулось обратно в лес, прямо на врага, рассеявшись по всему берегу. Засвистели стрелы, посыпались черные перья, но, пока лучники отбивались от птиц, жрец с мальцом доплыли до мелкой безлюдной заводи, покрытой кувшинками, и прислушались – их явно потеряли из виду.

– А я тоже так смогу… с птицами? – шепотом спросил Гаврила.

Веягор вздохнул.

Какой усердный ученик!

Лес тут был густой и темный, солнце едва пронизывало его. Веягор зацепился за корни росшего под уклоном деревца, и едва оказался на осыпающемся склоне, вытянул следом Гаврилу. Чуть перевели дух, как жрец зашептал молитву. В горле у него словно скреблись птичьи когти, кашель рвался из груди, но нельзя было издать ни единого громкого звука. На молитву откликнулся ветер: закачал густые кроны, наполнил лес шелестом и скрипом.