Уильям Дитц - Проклятый Легион Страница 37

— Vive la Legion!

— Vive la Legion!

Мужчины осушили бокалы, поставили их на покрытый белоснежной скатертью стол и усмехнулись. Они дружили еще с тех пор, как вместе вступили в Легион много–много лет назад. Дассер отслужил свой срок и вышел в отставку, чтобы принять участие в управлении обширной семейной империей.

Сент—Джеймс остался, неуклонно продвигался по службе и стал генералом. Он улыбнулся.

— Ты хорошо выглядишь, Алекс.

— Ты тоже, Айан.

— Как семья? Торговец пожал плечами.

— Мы живем в тревожное время, друг мой. Мы крайне обеспокоены хадатанской угрозой.

Сент—Джеймс кивнул.

— Мы тоже. У меня приказ — готовиться к возможному отступлению.

Дассер мрачно улыбнулся.

— Да, я знаю. Генерал Мосби борется против этого, как и моя мать. Но адмирал Сколари продолжает долбить свое, а император слаб, если не совсем спятил.

При упоминании Мосби сердце Сент—Джеймса забилось чуть быстрее. Его глаза сузились. Он оглядел залитый искусственным светом зал. Из тридцати столов примерно половина была занята. Вроде бы никто особо не интересовался генералом или его гостем, но стоило быть внимательным.

— Осторожно, Алекс. У империи полно глаз и ушей. Даже здесь.

Дассер уклончиво кивнул и налил еще вина. Офицер спросил деланно равнодушным голосом:

— Как успехи генерала Мосби? Его собеседник хмыкнул.

— Это смотря по тому, что ты понимаешь под успехом. Генерал — яркий и очень способный офицер, но боюсь, что император больше всего ценит ее тело. Сент—Джеймс почувствовал себя мотыльком, летящим на пламя. Как мотылек, он ощущал опасность, но был не в силах сопротивляться.

— Генерал Мосби и император? Дассер кивнул.

— Да, так говорят. Моя мать надеется, что это правда.

Постель императора — единственное поле боя, на котором Мосби могла бы без труда расстроить планы Сколари. Сент—Джеймс с трудом сдержал себя в руках. Дассер не знал, не мог знать о его романе с Мосби и не хотел задеть его самолюбия. Но от этого боль была ничуть не меньше.

— Во всяком случае, — сказал Дассер, — тут тебе привет от самого генерала, — и он толкнул через стол кубик данных.

Сент—Джеймс нисколько не удивился. Легион имел свои собственные каналы связи, отдельные от тех, что предоставляло правительство. Одни из этих каналов были электронного типа, другие — роботного, но самые полезные были живыми, дышащими человеческими существами, главным образом бывшими легионерами, которые составляли часть обширной соединяющей сети, построенной на доверии и тысячелетней традиции.

Офицер протянул руку, взял кубик и сунул его в карман.

Остальной обед был сущим адом. Сент—Джеймсу страшно хотелось уйти из–за стола, хотелось броситься в свою квартиру, хотелось увидеть лицо Мосби на своем потолке. Но это было бы невежливо и, более того, просто грубо, поэтому он заставил себя остаться.

Разговор продолжался, блюда сменялись с досадной медлительностью, а кубик, казалось, давил на его кожу. Насмехался над ним, дразнил его, лишал его рассудка.

Сент—Джеймс понимал, что это глупо, знал, что содержимое разочарует его, но ничего не мог с собой поделать. Фантазия разгулялась вовсю. Он видел перед собой Мосби, виноватую, кающуюся после ее забав с императором, молящую его о прощении. Он видел, как они сходятся, женятся и заводят детей. Даже если для этого им придется отказаться от карьеры, уйти из Легиона и жить среди штатских.

А Дассер все толковал ему о Хадате, балансируя на грани измены. Он не сказал этого прямо, но намекнул на некую тайную клику, группу людей, желающих свергнуть императора.

Генерал понял намек. Легион должен присоединиться к Клике, должен выступить против адмирала Сколари или готовиться погибнуть вместе с остальной империей. Хадатане сильны. Хадатане безжалостны. Хадатане приближаются. И любой признак слабости, любой признак бегства намного ускорит их приближение.

Сент—Джеймс верил своему другу, соглашался с ним, но не мог дождаться конца разговора. Фантазии были слишком сильными, слишком захватывающими, чтобы игнорировать их.

Наконец обед закончился.

Мужчины встали, обнялись, сказали традиционное «будь здоров» и отправились каждый к себе. Дассер — чтобы добавить в свой мини–компьютер очередную зашифрованную запись, Сент—Джеймс — чтобы прослушать послание.

Офицер заставил себя быть терпеливым, идти медленно, отвечать на приветствия, войти в квартиру так, будто у него на уме ничего нет, будто ничто не прожигает дыру в его кармане, будто ничто не побуждает его бежать и впихнуть кубик в плейер.

Но наконец он был у себя в комнате, лежал на кровати и смотрел вверх. Потолок затуманился, распался на миллион световых крапинок и слился в образ Марианны Мосби.

Она была красива, как всегда, но слишком деловая и ни капли не виноватая. Ее слова перекликались с тем, что он услышал за обедом.

Положение неуклонно ухудшается. Хадатане захватили еще несколько дальних планет. Сколари продолжает настаивать на отступлении. Отступлении, которое оставит все пограничные миры беззащитными перед лицом врага, которое заставит Легион уйти с Альгерона и которое сконцентрирует власть в руках адмирала. Что думает император и что он в конце концов решит, никто не знает, но ничего хорошего ждать не приходится.

Запись закончилась, потолок вернулся к своему нормальному виду, и Сент—Джеймс дал волю слезам. Он плакал не об империи, не о Легионе, а о самом себе.

Анжела Переса, ныне известного под псевдонимом Сал Салазар, разбудили без особых церемоний. Только что он был ничем, бессмысленной, бесформенной, бесцветной пылинкой, плавающей в море темноты, а в следующее мгновение снова стал собой, киборгом, сознающим системы, возникающие вокруг него, и терзающим фокус, чтобы увидеть лицо мед–техника. Им оказалась женщина средних лет, со шрамом на лице и словами «режь здесь», вытатуированными вокруг шеи. Она посмотрела в его видеокамеры, будто знала, что он смотрит на нее.

— Добро пожаловать на Альгерон — родной дом Легиона, ну и так далее.

Тут он все вспомнил. ВА, вступление в Легион и отправка в Высшую Боевую школу на Альгероне. Отправка, осуществленная простым добавлением его мозгового ящика на стеллаж, рассчитанный на пятьдесят боргов, где его подключили к контролируемым компьютером системам жизнеобеспечения и послали к сказочной земле на волне наркотиков.

В конце концов, зачем возить туда–сюда по всему космосу большие, громоздкие тела бойцов II, когда в этом нет необходимости? Дешевле и проще перевозить мозговые ящики и вставлять их уже на месте.

Салазар собирался ответить на приветствие медтехника, когда понял, что что–то не так. Страшно не так.

Обратная связь, цифровые данные, сенсоры — все было неправильным. Он приказал своей левой руке подняться и вместо пулемета 50–го калибра с воздушным охлаждением увидел киберруку с тактильной обратной связью и противостоящим большим пальцем.

— Какого черта?

Медтехник сочувственно покачала головой:

— Не паникуй, парень. У нас небольшой дефицит бойцов II, только и всего. Должны получить партию со дня на день. — Женщина выпрямилась и уперлась руками в бедра. — Ну–ка скажи мне, что лучше? Побыть биформой или проваляться на полке все это время?

От одной мысли, что он будет сидеть беспомощным в своем мозговом ящике, слушая нейроподаваемую музыку или играя в электронные игры, по несуществующей коже Салазара побежали мурашки.

— Согласен на биформу.

Медтехник кивнула: — Так я и думала. Теперь помолчи, пока я проверю твои системы. Через пятнадцать минут проверка систем закончилась. Салазар получил временное назначение в 1–й полк и отправился в управление. Найти дорогу в лабиринте коридоров форта Камерон ему не составило труда, благодаря схемам из базы данных биформы. Нет, трудно было приспособиться к своему несолидному телу.

Предназначенная для легких утилитарных работ и совершенно невооруженная, биформа весила двести пяτьдecяτ фунтов — одна четвертая веса полностью вооруженного бойца II — и потому была намного подвижнее. Салазар чувствовал себя как водитель грузовика в спортивном автомобиле.

Поначалу он был немного неуклюжим и имел тенденцию к сверхреакции, но скоро приспособился. Он скучал по массивному телу бойца II и по ощущению силы, которое оно дает. Особенно когда видел ветеранов–боргов, с важным видом идущих по коридорам. Салазар понимал, что большинство из них такие же ничтожества, как те мужчины и женщины, с которыми он познакомился в учебном лагере. Но это не мешало ему восхищаться их стилем, их поношенной броней, бережно сохраняемыми рисунками на корпусе, модулями снаряжения — всеми теми мелочами, которые ставили их особняком. Салазар хотел стать таким же, а значит, ему нужно будет отделить суть от позы и сохранить ту часть, которая имеет ценность.