Сергей Волков - Пасынок судьбы. Расплата Страница 39

Ослепительная вспышка резанула по моим и без того измученным глазам! Одновременно раздался дикий, звериный крик, сразу перешедший в пронзительный, нечеловеческий вой! Паганель, судорожно цепляясь за дверь, дергал руками и ногами, словно огромная, резиновая кукла, а его голову, вокруг которой сверкали, вспыхивая ярче сварки, искры, оплетали белые, быстро обугливающиеся провода! Он сам, сам задел головой висящий над дверью кабель, Паганеля подвел рост – нормальный, среднего роста человек проводов попросту не коснулся бы!

Я замер, глядя слезящимися от газа глазами на агонию человека, пришедшего за моей жизнью, и потерявшего свою. Паганель бился в судороге, не в силах сбросить с себя провода, он уже перестал визжать, кожа на руках и лице начала обугливаться, языки пламени побежали по одежде, резко запахло паленым, выкатившиеся глаза подернулись пеленой, с треском вспыхнули волосы на голове. Его тело, быстро чернея, словно бы высыхало на глазах, обуглившаяся кожа начала трескаться, вспышки электрических разрядов освещали эти ужасные метаморфозы, и я, еще пять минут назад переполненный ненавистью к Паганелю, сейчас со страхом наблюдал его жуткий конец…

Осыпалась пеплом рубашка под распахнувшейся, тоже трещащей, объятой огнем курткой, и на почерневшей груди засветился зловещим тусклым, могильным светом источник всех моих кошмаров – проклятый амулет!

Его глаз словно с натугой ворочался в своей орбите, словно выискивал, высматривал себе новую жертву, но постепенно слой гари и пепла покрыл амулет, и бирюзовое око скрылось из виду, как будто глаз прикрылся черным, иссушенным веком…

Я почувствовал какое-то внутреннее облегчение. Ко мне вернулась способность мыслить, чувствовать, действовать. Тело Паганеля перестало дергаться, он застыл, словно статуя, и только синеватые длинные электрические искры с треском проскакивали вокруг его головы. Еле-еле поднявшись, я подобрал валяющийся в углу ломик, взялся за обмотанную ремнем рукоять, с трудом скинул, стащил с головы уже мертвого Паганеля провода, глубоко вплавившиеся в кожу, и они задрожали в воздухе, словно жуткая, костлявая, трехпалая рука самой Смерти…

Труп по прежнему стоял, держась обгоревшей рукой за открытую дверь. Паганель напоминал страшную, обугленную огнем мумию, подобную той, что пригрезилась мне в видении. Небесный огонь, пусть и рукотворный, сделал своё дело, покарав убийцу, лжеца и преступника…

Стоя на коленях, морщась от боли, сотрясавшей все мое тело, кашляя от газа, я двумя руками рыхлил ломиком землю в углу камеры, копая могилу. Изредка я бросал взгляды на застывшую у двери страшную фигуру мертвеца. Высокий, с чуть приподнятой, словно в попытке дотянуться до меня, левой рукой, труп Логинова внушал ужас. Сгустившаяся тьма после искрящихся вспышек электрических разрядов казалось особенно густой, особенно мрачной. В голову лезли кадры из фильмов про оживших мертвецов, каждый громкий звук заставлял меня вздрагивать, и я снова опасливо косился на страшную, обугленную фигуру.

Копать оказалось легко – за тонким слоем глины пошел мелкий, мокрый песок, и я отложил ломик, взяв в руки гнутую алюминиевую миску, из которой несколько дней назад ел пельмени.

Прошло не мало времени, прежде чем я вырыл глубокую, узкую, вытянутую яму посредине камеры. Теперь предстояло самое страшное – я до одури, до потери сознания боялся прикоснуться к трупу. Животный страх сотрясал мое тело, руки дрожали мелкой дрожью, зубы стучали – мне казалось, решись я сейчас подойти к Логинову, и он оживет, протянет ко мне свои обгоревшие пальцы, сожмет их на горле…

Кое-как я все же решился. Осторожно обойдя замершую в последнем, смертельном движении фигуру, я упер ломик в спину, и чувствуя хруст раздирающейся плоти, нажал, толкнул, закрывая глаза от ужаса и омерзения.

Труп покачнулся, в падении поворачиваясь вокруг себя, на меня взглянули мертвые, выкаченные, почерневшие глаза, и то, что совсем недавно было человеком, с треском и грохотом, словно груда головешек, обрушилось в узкую могилу.

Я подошел к краю – тело лежало на спине, нелепо выгнув ноги, тускло светился на груди закопченный амулет, прямо в потолок смотрели страшные глаза, выделяясь на нечеловеческом, искореженном огнем лице. Запах гари был настолько тошнотворным, что меня вырвало. Выпавший из рук ломик соскользнул в могилу, с тупым звуком ударился о желтый ботинок Логинова.

Отдышавшись, я опустился на колени, и с трудом, превозмогая боль в груди, начал ссыпать песок в яму…

Глава двенадцатая

«…Темнота впереди. Подожди!»

Покончив с погребением, я, словно во сне, вышел из камеры во мрак внешнего коридора. Действуя, как автомат, я взял с собой одну лишь зажженную свечу, и побрел, спотыкаясь, куда глаза глядят.

Резь в глазах, ощущение удушья, отступившие было, вновь вернулись, и я двигался, ничего не видя, как робот. Иногда передо мною возникали из мрака стены, я поворачивал, шел вдоль стены, останавливался, возвращался…

Кажется, временами я просто терял сознание, измученный заточением и болью мозг ни как не направлял мое истерзанное тело, и я, как слепец, кружил по подземельям, пока не потухла свеча, а затем, оказавшись в кромешной тьме, я просто остановился, сполз по стене на земляной пол и забылся тяжелым сном, а может быть, потерял сознание…

Очнулся я от боли. Разошедшиеся ожоги на груди страшно дергало и резало. Во рту пересохло, безумно хотелось пить. Подняв голову, я огляделся – мрак. Непроницаемый, беспросветный, тяжелый мрак окружал меня со всех сторон. Где я? Что со мной? Куда мне идти? Я не мог дать ответ ни на один из этих вопросов…

Я медленно поднялся. В голове разом ударили тысячи крохотных молоточков, виски пронзила острая боль. Держась рукой за стену, я мелкими шагами двинулся вперед, вытянув свободную руку, чтобы не наткнуться во тьме на какое-нибудь препятствие.

Постепенно память возвращалась. Я с содроганием вспомнил весь кошмар, произошедший после возвращения Паганеля. Вспомнил его ужасные, мертвые, выкаченные глаза, вспомнил пепельное веко, навсегда погасившее неистовый взор амулета, вспомнил глубокую могилу, выкопанную мною для мумии убийцы. Но куда я пошел потом? Почему не взял воду, свечи, еду?

Видимо, потрясение мое в те минуты было так велико, что я просто стремился покинуть страшное место, из камеры моего заточения превратившееся в погребальную камеру Логинова…

Так или иначе, но теперь я был свободен, я был жив, в конце концов, и мне оставалось только выбраться из темных катакомб. Легко сказать!

Боль в голове спустя некоторое время утихла. Я присел на корточки в каком-то грязном коридоре и решил выработать план своих дальнейших действий.

Уйти далеко от своей темницы я вряд ли смог – не в том состоянии я прибывал, чтобы пройти много. А раз так, значит я нахожусь где-то в окрестных тоннелях. Эх, если бы я мог сориентироваться по сторонам света!

Наконец, так и не придумав ничего путного, я решил воспользоваться старым, как мир, правилом «одной стены», для того, чтобы выбраться из лабиринта.

Если все время идти, касаясь, правой, к примеру, рукой стены, следуя за всеми ее поворотами, то, как бы не было велико подземелье, в конечном итоге все равно придешь к выходу – я помнил это из какой-то детской книги про средневековых кладоискателей.

И я пошел…

Первое разочарование ждало меня часа через полтора после начала моего похода – я уперся в завал.

Сплошная стена из сырой, глинистой на ощупь земли, перемешанной с каменными обломками, перегораживала проход. Скорее всего это были последствие того самого обвала, вызванного миной-ловушкой Паганеля.

Меня охватило отчаяние – я практически никуда не ушел от своей темницы! Ну почему, почему я, трижды дурак, не взял свечи в запас?! Почему не прихватил фонарик?! Имей я свет, я бы быстро разобрался, что к чему, и куда мне идти!

Ругая себя последними словами, я развернулся, и двинулся обратно…

Теперь я двигался вдоль закругляющейся кверху кирпичной стены назад, оставив обвал за спиной. Я шел и вспоминал, что этим путем вел меня Паганель тогда, неделю с лишним назад, а я, как последний лопух, покорно шел в расставленную для меня ловушку…

Вскоре правая рука ощутила пустоту. На лице моем задрожал холодный, сырой, но все же удивительно свежий сквознячок. Я обрадовался – дуть могло только с улицы, значит, направо от меня находился коридор, ведущий к свободе в прямом и переносном смысле! Я решительно повернул и двинулся сквозь непроглядный мрак вперед.

Боль, так терзавшая меня после пробуждения, отступила, голова прояснилась. Правда, я здорово замерз, но дух мой в предчувствии скорого освобождения воспрял от уныния, и я бодро шагал, от нечего делать считая шаги.

«Триста девяносто три. Триста девяносто четыре. Господи, когда же это кончиться? Триста девяносто восемь. А это что такое?»