Николай Васильев - Битва при Тюренчене Страница 39

Авто подъехало к зданию Генерального штаба, что у Дворцовой площади.

"Скорее всего, он к Целебровскому намылился, информацию по Редлю проверять. И меня на вшивость. Ну, ну... Впрочем, посмотрю и заодно узнаю, где тут у них Разведцентр".

Миновав ряд коридоров, лестниц, караулов и стальную дверь, Куропаткин, его адъютант и призрачный Карцев попали в коридор с несколькими обычными кабинетами, в один из которых и зашли. Навстречу министру из-за стола поднялся грузный седоусый полковник с обманчиво ленивым взглядом, с которым Куропаткин поздоровался за руку. Перебросившись несколькими фразами, они дошли, видимо, до существа дела, после чего адъютант вышел, а полковник позвонил по внутреннему телефону. Через минуту бритый капитан лет тридцати принес в кабинет серую папочку с литерой А и, открыв ее, стал что-то объяснять обоим начальникам. Карцев устроился над их головами и увидел фотографию вояки в характерном австрийском кепи - вполне возможно, что и Редля, только на 10 лет моложе своей наиболее известной фотографии. Оглядев напоследок разведчиков более внимательно, он счел за благо покинуть их логово.

Глава третья. Искательная девушка и всесильная женщина.

Оказавшись над Дворцовой площадью, Карцев вспомнил, что министерство финансов, которым руководит Витте, находится здесь же, рядом с Генеральным штабом и юркнул в одну из его открытых форточек. Изрядно поплутав по многочисленным коридорам, он нашел, наконец, приемную министра с неизменной секретаршей и его кабинет, в котором министра, однако, не оказалось. Он еще минут десять порыскал по другим помещениям министерства и в сердцах бросил это занятие.

Вернувшись в квартиру Городецкого на Гороховой, не застал и того.

"Что ж это за напасть? - возмутился Сергей Андреевич. - Мне что, так и летать глухой бессловесной тенью над Петербургом? Время то к обеду подступает и у меня, кажется, прорезался фантомный желудочный рефлекс... Полечу-ка я на Казанскую улицу, к Танечке Плец да и вселюсь в нее в роли ангела..."

Однако и Тани дома не было. Зато дух Карцева нанюхался аппетитнейших запахов из кухни сенаторского дома, отчего совсем извелся.

"А ведь это вовсе не прихоть у меня по поводу пищи, - сообразил он. - В Красноярске я в своем времени регулярно питался, а здесь этого лишен. Как бы не истаять ненароком... Полечу в ресторан и вселюсь в какого-нибудь обжору, он заодно и меня напитает"

Часа через два дух Сергея Андреевича покинул облюбованного им фигуранта и ресторан на ул. Воздвиженской и плавно двинулся метрах в трех над мостовой в сторону Казанской улицы. Обедом он остался доволен и вроде бы даже чуть потяжелел - во всяком случае, мчаться стремглав в поднебесье ему уже не хотелось. Общаться с фигурантом он не пытался, притаившись в уголке его сознания, и потому тот, осторожно потрогав голову, успокоился и продолжил обильную трапезу, состоявшую из многоингредиентной солянки, антрекота "с кровью" в обрамлении обильного гарнира из картошечки-фри с вкраплениями соленых огурчиков, помидорчиков, грибков, перчиков, и кольчатого лука. Передохнув, дюжий фигурант скушал мороженое из пяти шариков, запил его большой чашкой черного кофе и вознамерился закурить сигару, чего Карцев решил избежать.

Новые возможности симбиоза с реципиентом Сергею Андреевичу понравились: оказывается, можно было либо "прослушивать" тайком его мысли, либо заблокировать их и просто "потреблять" его ощущения. Можно было, конечно, и вступить в диалог, что он раньше и делал.

"Что ж, теперь можно безбоязненно подселяться и к Михаилу Александровичу (с целью, узнать, как продвигаются его дела, а также контакты с Куропаткиным, Витте и другими) и к Танечке (познакомиться с ее реальными проблемами) да и к прочим людям - по мере надобности. Вот дурень, что раньше этими возможностями не пользовался..."

На этот раз Татьяну Плец он дома застал - она как раз зашла в квартиру с улицы. Пришлось дожидаться, пока она переоденется и пообедает (не обедать же второй раз подряд!), разговаривая с матерью. Наконец, она уединилась в своей комнате, расположившись в кресле с газетой - тогда он со всей осторожностью медленно заскользил ей в уши. Уловка удалась, девушка лишь потерла виски и более от газеты не отвлекалась.

"Что за объявления печатают в этой газете? - "услышал" Карцев раздраженную мысль Тани. - Бесконечные "продам" и "куплю", "сниму" и "сдам", "даю уроки" и "репетитор"... А вот совершенная пакость: "Требуются мойщицы в номера при бане". Это же ведь точно в проститутки приглашают! Нет, чтобы дать объявление "Требуются актрисы для эпизодических ролей" или "Формируется труппа для нового драматического театра. Конкурс свободный". Зря я ее купила, лучше бы милостыню нищему подала".

С этими словами она бросила газету на журнальный столик, и мысли ее потекли по иному руслу.

"Папа явно недоволен переездом сюда. Конечно, там он был бог, царь и воинский начальник, а здесь один из малозначащих винтиков государственной машины. Ходил с какими-то своими планами к министру Витте, а тот над ним только что не посмеялся. Правда, Витте этого тоже можно пожалеть: его жену-еврейку в свете знать не желают, хоть она, говорят, и красавица и драгоценностями увешана как елка...

Недоволен папа и Сергеем: в Красноярске каждый вечер тащил к себе в кабинет и Надино чувство к нему поощрял, а теперь почти перестал общаться. Надю же всерьез стал отговаривать от скороспелого замужества. Так она его и послушает... У них сейчас что-то вроде медового месяца, в свободной-то квартире! Даже завидно... Но мне от них лучше держаться подальше. Только вот за кого тогда держаться и где? Дела у меня никакого нет, подруг и друзей нет, даже знакомых завалящихся нет и не ожидается... Может учиться пойти на какие-нибудь курсы - например, Бестужевские? Но я там буду, наверно, самой великовозрастной... А может, нет?

Лучше бы, конечно, притулиться к какому-нибудь театру, но мест в них совсем нет. Сколько порогов я сначала оббила, кому только не показывала свои рекомендации от режиссера Красноярского театра, пьесу пыталась подсунуть, афишу демонстрировала... Везде только вежливо удивлялись и переводили разговор на себя, любимых. Один помощник режиссера, правда, клюнул на мои прелести: зазвал в ресторан, пытался споить шампанским, да сам и упился, мешая шампанское с коньяком. Тут-то его истинные намерения и прояснились: - "Надо сменить обстановку для более тщательного исследования глубин Вашей души... Пожалейте меня, милая..."

А когда мне надоело выслушивать этот вздор, и я пошла к выходу, стал кричать в спину: - "Я закрою Вам все пути..."

Хорошо бы пойти на курсы театрального мастерства, но я о существовании таких курсов в Петербурге не знаю. В Москве есть точно, но не ехать же мне туда. Или все-таки поехать? Подальше от родительского ока, на свободу? Страшновато как-то..."

Тут Карцев заблокировал девичьи самоедские рассуждения и стал перебирать, что он знает о театрах Петербурга. Выходило, что немного, но вдруг вспомнил: в апреле 1903 года на Лиговке откроется Народный дом графини Паниной с большим театральным залом! А раз есть зал, должна появиться и труппа... Вот туда и надо отвести Татьяну да убедить Панину ее принять. А может и "Любовницу" заодно ей втюхать? Значит, надо подключать к этому делу Сережу Городецкого. Тогда адью, Танечка...

Городецкий уже был дома, но, конечно, не один. Поэтому дух летучий мешать голубям не стал, а решил побывать в Лиговском доме и осмотреться. Домину эту он узрел издали и поразился ее масштабности, а залетев внутрь - ее многофункциональности: это столовая и чайная, школьные классы и библиотека, обсерватория и театр, были и еще какие-то помещения... Однако графини Паниной он в доме не обнаружил, только копошащихся кое-где отделочников (значит, открытие еще предстоит!) да немногочисленный персонал дома. Карцев, впрочем, знал (по интернету), где находится собственный дом графини-миллионщицы (совсем недалеко от дома Куропаткина!) и помчал туда, на набережную Фонтанки.

Софья Владимировна Панина решила сделать себе в этот вторник выходной. В конце концов, она его заслужила: столько дней провела в бесконечных хлопотах по устройству Народного дома! До его торжественного открытия остается две недели, а недоделок еще много. Но не они беспокоили графиню, а кое-что другое. Она не хотела себе в этом признаваться, но ей очень не нравилась публика, которой предстояло заполонить этот дом. Напрасно она убеждала себя в том, что именно для них, простых людей дом и строился, но, наблюдая их скопление около него, она все более чувствовала свою чуждость плебсу. Отмякала она только в общении с детьми рабочих: чересчур, конечно, шустрыми и шумными, но любознательными и доверчивыми. Они возвращали ей веру в будущее, в то, что ее многолетние старания и денежные вложения были не напрасны.

Для дня отдыха была еще одна причина: пришло ежемесячное женское недомогание. У Софьи оно длилось обычно не более двух дней, но и этого ей казалось чересчур много. Тем более, что сопровождалось оно любовными фантазиями, в обычные дни ей не свойственными, поскольку думать о мужчинах в этом плане она себе запретила. Слишком поучителен оказался ее недолгий брак с неистовым Половцевым, готовым терзать ее и ночью и днем. Ей и сейчас проходу не дают, потому что природа наделила ее яркой красотой, а предки - миллионным состоянием. Вот только ее любовные аппетиты оказались очень скромными...