Агентство ’ЭКЗОРЦИСТ’: CRYPTIDIS - Михаил Ежов Страница 39

— Негусто. Надеюсь, на месте удастся узнать больше.

— Само собой. Но урон уже нанесён. Насколько я могу судить, никто из местной полиции не удосужился толком допросить людей, обнаруживших тела. Экспертиза была проведена поверхностно. Отсутствуют точные и подробные описания мест, где были найдены убитые. Спасибо хоть фотки по электронной почте прислали. В общем, мы едем не просто на пустое место, а на загубленное!

— И без моих особых способностей придётся туго, да?

— Боюсь, что так, — не стала отпираться Глория. — Думаю, нужно составить план предстоящей работы. Она достала лист бумаги и ручку. Для начала допросим тех, кто обнаружил тела. Я составлю список, — девушка прервалась на минуту, чтобы записать имена пастухов, горничной и егеря. — Затем побеседуем с родными убитых и с теми, кто близко знал жертв. По всей видимости, ими окажутся леди Треверс и Отто Генбах. Кэтрин Арман тоже, наверняка, жила в поместье не одна, хотя в отчёте местной полиции об этом не сказано ни слова. Да, ещё нужно составить список местных жителей, лично знавших убитых.

— Как здорово, что тебе есть, чем заняться, — кивнул я, сделав погромче арию Каспара из оперы Карла Вебера «Вольный стрелок». — Не буду мешать.

На данном этапе меня интересовало только одно: связаны ли убийства с колдовством, или придётся таскаться с Глорией, пока она станет расследовать банальное преступление, не требующего моего участия. Про себя решил, что уеду, если окажется, что в деле никакой мистики нет. С обычными убийствами лейтенант справится сама, а у меня есть, чем заняться в Лондоне.

Глава 35

Доркинг, где разыгралась трагедия, был маленьким городом — одним из тех, о которых в прессе пишут, называя «старая добрая патриархальная Англия». И в нём имелась только одна гостиница. Называлась она «Серый пони». Очень по-провинциальному. Даже на душе теплее делалось.

В ней мы с Глорией и остановились. Сняли соседние номера, распаковали багаж и спустились в обеденный зал перекусить с дороги.

Вдоль стен располагались длинные столы, покрытые свежими скатертями, крепкие стулья были словно доставлены из средневекового замка, а на шторах, сейчас раздвинутых, извивались геометрические узоры. Свет шёл от хромированных люстр, привинченных к низкому потолку. А в дальнем конце зала виднелся сложенный из плоских булыжников камин с огромной чугунной решёткой, покрытой толстым слоем сажи. Повсюду на маленьких полках стояли безделушки, которые владелец, наверное, купил на блошином рынке. Некоторые показались мне довольно занятными.

Мы с Глорией плотно поужинали свининой с жареной картошкой и пудингом. Девушка заказала кофе, а я — горячий шоколад.

Пока мы поглощали десерт, меня заинтересовала висевшая над камином картина. Она выглядела очень старой и производила неприятное, если не сказать зловещее, впечатление. Трудно объяснить причины, но полотно, украшавшее зал, казалось осколком древней эпохи, жестокой и тёмной, когда мракобесие обуяло даже самые мощные церковные умы, а население впадало в массовые психозы, то гоняясь за ведьмами, то разоряя могилы в поисках вампиров. От холста буквально веяло средневековьем, причём в его самых отвратительных проявлениях. Что странно, ведь, судя по одежде, люди позировали для него в семнадцатом веке.

Я пил маленькими глотками горячий шоколад, откусывал от рисового пудинга по кусочку и смотрел на холст в тяжёлой раме.

Это был семейный портрет. В центре находился мужчина с суровым взглядом светло-голубых глаз, тонкими, почти прямыми бровями, коротко подстриженный. Справа от него стояла высокая рыжеволосая женщина, очень худая, с таким же спокойным и суровым взглядом. На переднем плане, перед мужчиной, сидела девушка, почти ребёнок. Её тёмные волосы были заплетены в толстую тугую косу, спускавшуюся на небольшую, только формирующуюся грудь. Большие зелёные глаза смотрели прямо и чуть насмешливо.

Портрет буквально заворожил меня, и я невольно огляделся в поисках того, кто мог бы рассказать, чья семья на нём изображена. Однако поблизости не оказалось ни официантов, ни хозяина гостиницы. Поэтому я решил обратиться с вопросом к человеку, в одиночестве сидевшему за соседним столиком. Он был одет в куртку камуфляжной расцветки, штаны с накладными карманами и высокие кожаные ботинки на толстой подошве. На вид ему было лет шестьдесят, и я подумал, что он вполне может знать историю появления здесь старого полотна.

— Прошу прощения, сэр, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Не могли бы вы удовлетворить моё любопытство по поводу картины, что висит над камином?

Мужчина вытер длинные усы рукавом и кивнул.

— Это портрет семьи Зальм, немецких князей. Они жили в Доркинге, правда, давненько — ещё в семнадцатом веке, вроде. Сейчас-то никого не осталось. Как дочка их померла, так Зальмы и уехали. Наверное, вернулись в Гегемонию. А вообще, не знаю.

— Вы помните имена этих людей? — спросил я, глядя на лица, потемневшие от времени, не щадившего краски.

— Отца звали Вольдемар, а мать — Астрид. Это они тут и нарисованы, — мой собеседник ткнул пальцем в картину. — А девушка на переднем плане — их дочь Виолетта. Ей было всего шестнадцать, когда она умерла.

— Отчего? — вставила Глория.

Мужчина пожал широкими плечами.

— Неизвестно. Это ведь было давно. Однако существует предположение, будто она зачахла он несчастной любви. У нас это вообще вроде местной легенды. Я её с детства знаю.

— И кто был избранником девушки? — поинтересовалась Глория, пока я вглядывался в тонкие черты рано умершей княжны.

Чем-то холодным и жёстким, властным веяло от них. Совсем не так, казалось бы, должна выглядеть та, чью жизнь сгубила несчастная любовь. Гораздо больше она походила на роковую красотку из тех, что отбивают чужих мужей, а затем бросают их, отдавая предпочтение молодому любовнику.

— Кто был избранником? — ухмыльнулся наш собеседник. — Да её папаша! Поговаривали, что Виолетту отравила собственная мать. Из ревности.

— Ничего себе! — покачала головой Глория. — Вот так нравы тогда были. Хотя и сейчас чего только не случается.

Я перевёл взгляд на рыжеволосую женщину. Да, в ней действительно ощущалась болезненная страстность, возможно, граничащая с нервной болезнью или даже серьёзным психическим недугом. Особенно обращали на себя внимание глаза — в них виднелся маниакальный блеск. Наверное, такие же были у древних вавилонских цариц, не ведавших жалости. Пожалуй, она могла и отравить. Даже родную