Сергей Лукьяненко - Застава Страница 39

– Понятно, – кивнул я, хоть и не слышал никогда о таких странностях. И зачем-то уточнил: – А время ты как рассчитала?

– Она должна была пройти именно в это время, – ответила Калька. Помолчала и добавила: – Она знала, что здесь буду я и в руках у меня будет винтовка. Если тебя это успокоит, Ударник, то она тоже сделала свой выбор.

– Как и ты, – сказал я. – Потому что ты – могла не стрелять.

Калька кивнула.

– Да. Думала, что смогу. Но не смогла.

То, что убитая сама шла на смерть, меня не успокоило, конечно. Только все запутало еще больше. Но все-таки мне стало легче.

Мы похоронили женщину в том месте, где она всегда совершала свои переходы. Без всяких крестов (в конце концов, у нее не было нательного крестика), без опознавательных знаков. Могила растворилась в степях Центрума.

Некоторое время я думал, что рано или поздно мы заговорим с Калькой об этом случае. Только надо будет оказаться наедине. И она, конечно же, все мне расскажет, поскольку поймет, что я заслуживаю полного доверия…

Случаи были. И отношения наши изменились, стали гораздо теплее. Однажды (так случилось, что мы были вдвоем и выпили) мы даже целовались с Калькой (впрочем, дальше поцелуев дело так и не зашло). Казалось бы – явный знак особых отношений, учитывая ее обычную неприступность…

Но она так мне больше ничего не рассказала ни про ту женщину, ни про свой выстрел.

А может быть, в этом и было «полное доверие»?

Глава 12

Смотрителя станции звали Петрайх. Был он урожденным сурганцем, о чем не преминул немедленно сообщить в разговоре, поколебав все мои представления об отсутствии у жителей Центрума какой-то национальной самоидентификации. Если Петрайх не врал, то урожденные сурганцы были народом рослым, светловолосым и голубоглазым – в общем, тот тип, который на Земле гордо называли арийским, пока не утопили это слово в крови. Впрочем, подозревать самого Петрайха в нацизме было бы странно – жена его была маленькой смуглой женщиной, прикрикивающей на мужа и ораву ребятишек. Да и Разломом Петрайх гордился гораздо больше, чем родным Сурганом.

– Тут был каньон, – говорил он возбужденно. – Маленький такой каньон, метров семьдесят глубиной, пятьдесят шириной. Через него кинули мост, еще до чумы. Хороший мост, верно?

Я кивнул, Ашот что-то согласно пробормотал. Мост был хороший – та часть, которая нависала над пропастью. Вантовый мост, широкий, на два ряда путей и две дороги… для автомобилей? Вряд ли, до чумы автомобили не настолько вошли в обиход Центрума, чтобы строить для них мост в глуши.

– Каньон всегда «дышал», – продолжал Петрайх. – Поэтому в конструкцию изначально ввели повышенную пластичность в расчете на то, что если провал расширится – мост выдержит. Я смотрел старую документацию, архитектор, великий Ристан Ингила из Тиаба, гарантировал, что мост уцелеет при подвижках до пяти метров! А в неофициальном примечании написал, что и десять метров его не разрушат! О, если бы Ристан видел итог!

Да, я был согласен, архитектор был бы удивлен.

Весьма.

– Первая подвижка была на семь метров, – торжественно объявил Петрайх. – Сразу после чумы, тогда пошла волна землетрясений… говорят, что это из-за разложения нефти в почве… вы же знаете, что такое нефть? Ну конечно знаете! Итак – семь метров! Мост выдержал! Демпферы растянулись, тросы на барабанах размотались, выдвижные закладки начали скользить друг по другу… и чудо! Мост устоял! Ну, пути порвало, конечно, так их за сутки заменили…

Я смотрел на мощные бетонные пилоны, вздымающиеся на краю пропасти. Высотой они были метров в двадцать. Немало, конечно. Но по сравнению с Разломом в его нынешнем состоянии пилоны казались крошечными. Тросы крепились не напрямую к бетону, а были намотаны на огромные, порыжевшие от ржавчины стальные барабаны. Когда-то, похоже, на этих барабанах был изрядный запас тросов. Теперь они были размотана до предела… и даже больше.

– Тросы нарастили, – пояснял Петрайх. – Никто не ожидал, что Разлом продолжит ползти… но на всякий случай. Это ведь была самая короткая и удобная дорога из Клондала в Сурган и Краймар. А Разлом все увеличивался. Постепенно. На несколько метров в неделю, – Петрайх хихикнул. – Нет, конечно, тут даже гений Ингилы Тиабского ничего бы не поделал! Почти ничего… Он уже был стар, на место не приехал, но дал совет. Наращивать старый мост прекратили… а вместо него сделали времянку. И вот она-то продержалась. Все эти годы. Все эти километры!

Петрайх торжественно взмахнул рукой, будто отдергивая невидимый занавес и демонстрируя нам мост в его нынешнем виде. Словно мы не изучали его уже с полчаса…

Старый мост, бетонно-вантовый, как единое сооружение уже не существовал. Остался кусок с нашей стороны Разлома – пятьдесят метров путей, зависших над пропастью на стальных канатах. Трамплин в пустоту. Вероятно, с другой стороны Разлома было то же самое.

А между бетонными трамплинами висела «времянка».

Со стороны она выглядела лесенкой из рельсов и шпал. Подойдя по остаткам старого моста ближе мы увидели, что рельсы, конечно, не висели в полной пустоте. Там тоже были тросы – два толстенных троса, между которыми крепились шпалы, а уже на шпалах лежали рельсы. Крепились тросы не к пилонам – те не выдержали бы такой нагрузки, а прямо к скальному краю каньона.

Чудовищные тросы. Толстенные. Сплетенные из более мелких тросов. Две «косички», кинутые через пропасть, уходящие в прорубленные в скале отверстия.

– Там вырублены камеры, – сказал Петрайх. – В них бухты тросов и крепления, заглубленные в камень. Теоретически, тросы можно еще подтравить, если случится подвижка. Но их давно не было.

Я посмотрел на «времянку». Она, конечно, не была ровной, как обычный мост. Это был тот классический висячий мост, который любят показывать в приключенческих фильмах, – натянутый над пропастью, сильно провисающий посередине. Только этот мост был не из веревочных канатов и досок, а из стальных тросов и рельсов. Он провисал, уходя вниз под углом градусов в десять-пятнадцать, но насколько глубоко – в темных, заполненных туманом глубинах Разлома даже не было видно. Как и другого конца моста – он тянулся километра на три-четыре.

– Ужас какой, – сказал я. – И по этой… этой штуке… едет поезд?

– Ну что вы! – искренне удивился Петрайх. – Как можно! Он и так на пределе прочности висит. Были бы тут ветра – рухнул бы…

– А ветров нет? – поинтересовался я. – Здесь? В таком каньоне? Тут аэродинамическая труба готовая!

– Нет тут ветров, – мрачно сказал Ашот. – Место… такое. Своеобразное.

Он передернул плечами, будто вспомнил что-то очень неприятное.