Ольга Тонина - Товарищ император Страница 39

Профессор успел во время, услыхав женский крик издалека. Бросил взгляд с горы вниз и чуть не ахнул, увидев смирно стоящую лошадь с заплетённой разноцветными ленточками гривой, лениво хватающую траву под деревьями. Не обращая внимания на то, что происходило рядом, конь флегматично жевал чуть пожухлую от палящего зноя траву. Возле небольшой дикой мелкой алычи же разворачивалось главное действие: двое горцев в высоких папахах, устрашающе вращая глазами и потрясая кинжалами страшно визжали, нагоняя страх на отчаянно сопротивляющуюся Ахмету «туристку». Татарин же пытался сорвать с той уже разодранный до пупа сарафан, но северянка, не обращая внимания на вывалившиеся молочно-белые груди, ловко отбивалась оказавшейся неожиданно тяжёлой сумочкой. Наконец, кто-то из абреков не выдержал и, зайдя сзади, ухватил туристку за заплетённые в короткую косу волосы и рванул. На этот раз крик был неподдельный, от боли.

– Твою же мать!

Снова выругался Профессор. Этих гадов трое. А где же девчонки?! Впрочем, он мог их обогнать, поскольку рванул напрямик, не став пробираться по удобной, но более длинной дороге. Особенно, если они вышли часа два назад… В четырнадцать лет парень имел уже второй взрослый разряд по биатлону, несмотря на ослабленное зрение, в последнее время, впрочем, внезапно ставшее приходить в норму. Было и ещё кое-что: мало кто знает, что содержание кислорода в воздухе на Кольском полуострове соответствует таковому на высоте трёх с половиной тысяч метров. Поэтому, приезжая в Среднюю полосу мурманчане, особенно те, кто родился и вырос на Севере, без всяких усилий могли позволить себе такие вещи в физическом плане, на какие никогда не оказались бы способными у себя на Родине. Вот и сейчас Профессор, отмахав почти семь километров по горам и ущелью, был на удивление свеж и полон сил*. Чёрт, а тётеньку то того, сейчас… Дальше он не думал. Тело действовало само, исполняя то, чему парня обучали уже почти четыре года, с тех пор как в пятнадцать лет он получил повестку в армию…

Бил жестоко, во всю свою немаленькую силу. Несмотря на природную худощавость, бочку на сто пятьдесят килограмм чистого веса мог спокойно, взяв в охапку, поставить на вторую. А мешок с цементом казался пушинкой после того, как сутки напролёт выкидываешь груз посольно-свежевого траулера. Так что грабителям и убийцам пришлось не сладко. Тот из них, кто ухватил женщину за волосу, после сильного удара мосластым, набитым о доски кулаком, улетел в придорожные камни, сухо треснуло, и он дёрнувшись, затих. Но на этом удача кончилась – остальные двое разбойников схватились за кинжалы. И всё. Их преимущество. У них – длинные лезвия булатной стали. У новоявленного спасителя, ещё совсем мальчишки на вид, всего-навсего короткий, чуть больше пяди, клинок. Правда, руки длинные, но длина кинжала это компенсирует. Так им казалось. Но… Сашка крутил камбалку с десяти лет. А в тринадцать стоял за разделочным столом наравне со взрослыми мужчинами. Его лицо хищно ощерилось:

– В ножички захотели поиграть, ну-ну… Внезапно бородач, стоящий на ножах, вдруг взвизгнул:

– Вах, Али! Убил Али! Совсем убил! Смерть тебе, гяур!

Второй, татарин по виду, взмахнул своим кинжалом и… Медленно. Привыкшим к неспешному течению жизни восточным жителям может и казалось, что они делают БЫСТРО. Но по меркам обитателя двадцатого века – все их движения были сонными и медлительными. Быстрый шаг вперёд, резкое полуприседание. Кинжал проходит над головой, камбалка проворачивается уже в ЛЕВОЙ руке, хотя только что была в правой, клянусь Аллахом! И падает на землю кинжал из вдруг обессилевшей руки, а вторая тщетно пытается затолкать назад кишки, вдруг полезшие из рассечённого живота.

– Вах! Моя новая куртка! Жалко, ой, как жалко новую куртку, за которую отвалил такие деньги!

– Убью шлюху!

Землячка, при виде спасителя расслабилась и зря – абрек, поняв, что пахнет жареным, ухватил её за руку, крутанул, приставил кинжал к горлу:

– Бросай нож, гяур! Сразу чисто заговорил. Без акцента.

– Бросить нож, говоришь!

– Бросай, гяур, убью билят!

– Тогда – лови!

Только лезвие свистнуло, рассекая воздух. Расстояние то – метра четыре всего. Как в том кино, где Гойко Митич играет. Из рукава. Но силушка то есть, да ещё андреналин бушует в крови, рвёт все мышцы…

Женщина вскрикнула и рванулась вперёд, вырвавшись из захвата горца. А тот стоял на месте, не в силах понять, что за квадратное украшение торчит изо лба. Старый кузнец славился своим искусством. Откованное из ещё дореволюционного рапида, да ещё пущенное со всей силы прошило толстую лобную кость, словно масло. Горец умер мгновенно, не успев понять, что с ним произошло. Профессор взглянул на застывшую в оцепенении от увиденного туристку, затем перевёл взгляд на корчащегося в луже крови и дерьма Ахмеда, посмотрел на лежащего неподвижно второго горца, и вдруг согнулся пополам…

Сашку рвало долго и мучительно, вначале шла пища, а потом выворачивало уже на сухую, желчью. Наконец он смог разогнуться, кое-как, на негнущихся ногах, бледный, словно сама смерть доковылял до ручья. Лошадь, решившая напиться, недовольно фыркнула, покосившись на фигуру в шортах и защитного цвета майке, но тот ничего не видел и не слышал. Нагнулся, плеснул обжигающе ледяной воды в лицо. Стало полегче. Чуть отпустило.

– Эй, парень, ты ведь наш? Откуда?

Спасённая, ничуть не стесняясь по прежнему обнажённой груди, стояла на дороге, глядя на неё сверху вниз и уперев руки в бока. Сашка поднял голову – ого, какой шикарный вид… Грудь молодая, торчит вызывающе. Незнакомка перехватила его взгляд, чуть усмехнулась, затем нарочито медленно прикрыла её извлечённым из сумочки газовым платком. Впрочем, тот был настолько тонок, что ничего не скрывал.

– Ну, так откуда? Повторила она вопрос.

– Старшина второй учебной роты военного училища при Комитете Государственной Безопасности Мурманской Социалистической Республики Александр Николенко. Сейчас исполняю обязанности воспитателя седьмого отряда Специального лагеря труда и отдыха «Заполярье». А вы кто?

– Марина. Марина Дьяченко. Откомандирована сюда по особому заданию. Знаешь, землячок, в одной конторе работаем…

Она вновь улыбнулась, потом взглянула на распростёртые тела и присвистнула:

– Ну… ни бана себе, да тут становиться людно! Целая толпа бежит! Парень мгновенно насторожился, но она успокоила:

– Кажется, свои. С автоматами бегут…

А ещё через пару минут томительного ожидания он оказался в крепких объятиях друзей. Но это продолжалось недолго, растолкав всех, к нему пробилась Эльвира Фридриховна, немка по происхождению, дочка одного из бывших пленных немецких солдат Великой Отечественной. Она потом, после освобождения отца, уехала в ГДР, но когда выросла и получила специальность врача, вернулась на родину, поэтому по-русски говорила с мягким милым акцентом, переходя в минуты волнения на немецкий.

– О, майн готт! Шаша, ты есть жифой? Сторофый? Тепья не ранили?

– Я – нормально, Эльвира Фридриховна. А… те?

Он кивнул в сторону дороги. Врач быстро осмотрела парня со всех сторон, торопливо ощупала, и убедившись, что в юноше действительно нет отверстий, не предусмотренных Природой, отступила назад и откинув пышную каштановую гриву с глаз, ответила:

– Они есть готофы. Им помошет только «Отше наш».

Александр невольно улыбнулся, а потом вдруг со всего маха плюхнулся в ручей – в толпу, окружившую его, вдруг ворвалось что-то визжащее и кричащее:

– Саша, Сашенька! Милый мой, любимый!

Только теперь он ощутил, что вода в ручье просто лёд! Тело обожгло, а Катерина Волконская, не обращая внимания на холод воды быстро покрывала его лицо короткими поцелуями, и сквозь слёзы повторяла:

– Сашенька, любимый мой, живой…

* * *

* Дело не только в пониженном содержании кислорода, но и в традиционных северных шутках. Например, новичкам, идущим в многодневный поход, частенько поручали таскать в рюкзаке «очень важную для создания лагеря», но офигенно тяжелую непонятную штуковину, зашитую в брезент. Что они, обливаясь потом, добросовестно и делали, таская «эту нужную фигню» туда и обратно. Как правило, этим «нужным предметом» оказывался металлический слиток весом более десяти килограмм. Пользы от него в походе не было никакой, но новичок привыкал к повышенным нагрузкам на свой организм.

* * *

– Мон-шер! С нашей дочерью нужно что-то срочно делать!

Княгиня Анастасия Волконская была уже не рада, что отправила свою дочь в этот южный лагерь. Пусть Государь и настаивал, сама Александра Фёдоровна, с которой княгиня была на дружеской ноге, просила её об одолжении, но когда дочь появилась дома после трёх месяцев отсутствия, мать схватилась за сердце и умело поставленным в многочисленных скандалах с супругом, трагическим голосом произнесла: