Владимир Корн - Восемнадцать капсул красного цвета Страница 4

Он посмотрел на Полину с Молиновым. Эдуард положил руку на автомат, девушка улыбалась своим мыслям.

— Как ты? — поинтересовался он у нее. С виду-то как будто все нормально, но мало ли.

— Не волнуйтесь, Глеб, я девушка сильная, — улыбнулась в ответ Полина. — И стрелять умею, — затем добавила. — А я о вас много слышала, представляете? И всегда хотела узнать: а это правда…

Он перебил ее:

— Позже поговорим, время еще будет.

Не до разговоров — Атас с Семеном приблизились вплотную к дому. Затем обошли его и показались с другой стороны. Было видно, как Лажев кивнул: открывай, наведя ружье на дверь. Семен зашел сбоку, ногой катнул камень, отбрасывая его, рванул на себя дверь, тут же отскочив. Тишина. Вот они оба скрылись в доме. Несколько томительных мгновений, из проема показался Атас и махнул рукой: давайте к нам. Тут же он отошел в сторону, пропуская Семена. Тот вышел, держа в руке радиоприемник, о чем-то спросил у напарника, получил ответ, выраженный в виде взмаха руки, указывающей направление.

Туда Поликарпов и закинул транзистор, далеко швырнул, от души.

— Пойдемте, — и Глеб первым зашагал в сторону дома.

Глава 2

День второй

— Атас, а что это у тебя такое стремное погоняло? — лениво поинтересовался Денис. — Поди, за твою шугливость? Кайся, пацаны твою натуру сразу просекли.

В печке весело трещали дрова, в доме было тепло, даже жарко, а на улице шел сильный дождь. Кирилл Лажев взглянул на него из-под кустистых бровей:

— Нормальная у меня бурка была, стоящая, и сам я почти в авторитете считался. А это… Твари тогда стаей из оврага вынырнули, и к нам. Ну я и заорал: «Атас!» С тех пор и прилепилось. Только не в тему базар ты развел, Дёня. Спи, пока возможность есть. Сколько раз можно повторять — не при делах я, поклеп все.

— Может и про то поклеп, как ты старушку в Мотыгино с топором грабить приходил? Раскольников, блин.

— Да не хотел я ее грабить, и даже пугать не хотел. Что пьяный был вдрабадан, это точно. Ну а участковый всю эту бодягу так развел, что загремел Киря на третью ходку.

Денис уже открыл рот, сказать непременно что-то очень язвительное, когда в дом вошел Глеб. Он взглянул на насупленного Лажева, затем повернулся к Войтову:

— Денис, больше повторять не буду. Прибудем на место, хоть на ножах выходите. Ясно? — и тот кивнул.

— А я бы вышел, сучонок, — зло прошептал Лажев. — Расписал бы как Рублев богородицу.

— Глеб, долго мы здесь будем находиться?

— Завтра с утра выйдем, Полина, к утру должно распогодиться. Отдыхай, сил набирайся, дорога будет трудной.

— Да я и так уже на полжизни вперед выспалась.

«Все мы выспались, — подумал Глеб. — Бывает же так: с одной стороны, такая погода нам должны быть в радость — твари свой нюх потеряли. Ну а с другой… Болота вспухли, везде скользко, сыро, подумаешь и вздрогнешь. По лесу пойдем — еще ничего. Но дальше начнутся поля, и пусть на них пять лет уже ничего не сеют, но дорога предстоит еще та».

Дом, довольно просторный, не был разделен перегородками. Печь, четыре двухъярусных нар, стол посередине, умывальник в углу и все. Еще, скрываясь, Лажев оборудовал чердак, чтобы с него можно было отстреливаться, заодно сделав люк в потолке. Защиту от пуль, из мешков, набитых землей, соорудил, и несколько бойниц вкруговую вырезал, ловко замаскированных в крытой рубероидом кровле.

— Живым бы я ментам ни за что не дался, — делился он. — Или последний патрон себе, или в трясину прыгнул, куда Семен транзистор выбросил, — затем, помолчав, добавил. — Кто же мог знать, что пройдет не так много времени, и все мои войны детскими шуточками окажутся.

Когда-то дом, поставленный на островке посреди Тимошкинских болот, прикрывал лес. Затем болото раздалось вширь, деревья сгнили на корню, и теперь его можно было разглядеть издалека. Но как временное убежище лучше и желать не следовало, тем более в такую сырую погоду. Люди большими отрядами сейчас не шастают. Ну а твари… Не такие уж они и неуязвимые, как поначалу о них думали. Правда, сам он, после первой же встречи с ними, только усмехался, когда слышал рассказы об их неуязвимости. С той поры он уже и со счета сбился, но за третью сотню перевалило точно.

— Глеб, а ты служил?

Чужинов кивнул: служил. Но не дослужил. Думал, вообще всю свою жизнь с армией связать, не задалось.

— Я так и поняла: Викентьев о тебе очень уважительно отзывался.

«Еще бы ему не отозваться: сутки его на себе по зеленке пер. К тому же автомат тогда еще майора и свой ПКМ. Думал, сдохну, настолько тяжело было», — Глеб уселся за стол и налил в алюминиевую кружку остывшего чая.

Полина заняла дальние от входа нары, именно оттуда ее голос и раздавался. Вернее, сам Глеб, осмотрев помещение, именно на них девушке и показал. Последнее место, куда твари, если им суждено в дом ворваться, доберутся. Да и люк на чердак рядом, на всякий случай открытый, хоть и сквозит. Скучно девочке, выспалась, теперь разговорами себя развлекает. Наверстывает все то время, что молчать приходилось, для женщины это трудно.

— А потом что делал? Учился?

Глеб кивнул снова: учился. Но не доучился.

— А уже затем?

Уже затем все и началось, когда для всех сразу жизнь прахом пошла.

— А правда говорят, что у тварей кровь ядовитая? Что, если она внутрь человека попадет, то он непременно умрет?

— То, что ядовитая, правда. Насчет остального не знаю.

Кровь тварей, это не кровь угрей, значительно ядовитей. Ну а об остальном слукавил: умрет человек, еще как умрет, ровно через шестнадцать дней, когда закончатся капсулы. Или чуть позже. Как там красноармеец Сухов говорил — лучше помучиться? Чтобы жизнь хорошенько запомнить. И Глеб невесело усмехнулся.

— Глеб, мне рассказывали, что ты их очень много убил.

— Много, Полина, много. У Семена да и у Дениса их тоже немало на счету будет. Так что ты не волнуйся, все будет хорошо.

Первую убитую тварь Глеб Чужинов помнил так, как будто произошло все только вчера. Он гостил у Егорыча — егеря Федора Егоровича Филатова.

Вырвался с работы посреди лета, несмотря ни на что, на две недели, так по рыбалке соскучился. Вероятно, именно это Глеба и спасло, ведь находись он в то время в городе… Хотя самому Филатову не помогло.

Егорычу в тот день серьезно прихватило спину, непонятно с чего: и жара стояла, и ничего тяжелого он не поднимал. Федор Егорович жил при охотничьей усадьбе постоянно, лишь изредка, раз-другой в месяц, наведываясь к семье. Он даже хозяйство здесь держал: козу, с десяток курей да кудлатого пса Мирона, такого же старого, как и он сам.

Дед передвигался, согнувшись пополам, изредка виновато поглядывая на Глеба. Сам же и пригласил заглянуть, обещая пару клевых мест показать, и тут на тебе, такая незадача. Чтобы не маяться от безделья, Глеб решил помочь по хозяйству. Усадьба пустовала, это ближе к осени народу здесь будет — не протолкнись, все-таки элитные охотничьи угодья.

Лужок выглядел небольшим, с виду на пару часов работы. Но косарь из Глеба был еще тот, и потому за день ему управиться не удалось. На другой, с утра, все и случилось. Тело от бесконечного махания косой накануне, болело, и тут не помогали даже регулярные занятия в спортзале. Глеб уже проклял, что вообще взялся за это дело, пожалев, что не взялся рубить дрова. Все-таки навыков нужно меньше, да и такое нехитрое занятие развивает удар.

Когда от дома, называемого Егорычем флигелем, где тот и проживал, раздался яростный лай Мирона, внезапно перешедший в визг, Глеб обернулся на звук и обомлел. Обомлеешь тут, когда на тебя несется существо размером едва ли не с теленка, да такое, что не привидится и в самых кошмарных снах. Особенно когда самые жуткие создания из фильмов ужасов, покажутся по сравнению с ним милыми домашними зверушками. Существо, а тогда он еще не знал, что это и есть первая встреченная им тварь, неслось к нему неуклюжими, но огромными скачками, забрасывая задние конечности далеко в сторону.

Разинутая пасть на огромной голове, полная гнойного цвета пены, хриплое дыхание, несуразное тело, казавшееся до невозможности уродливым. Зубы поражали своим размерами: каждый из них был величиной с большой палец.

Чего уж тут — Глеб на миг оцепенел. Благо, рефлексы не подвели: когда существо распростерлось в прыжке, явно намереваясь вцепиться ему в горло, руки сработали сами собой. И длинное, на совесть правленое Егорычем лезвие косы впилось в загривок. Тварь, несмотря на почти наполовину перерубленную шею, все еще дергалась, и затихла только после того, как Глеб несколько раз подряд с размаху вонзил в нее лезвие, напоследок надавив на косовище сверху ногой, наваливаясь всем весом и даже подпрыгивая.

Рассматривать чудовище было некогда — во флигеле, где Егорыч готовил обед, явно что-то происходило, и Глеб метнулся туда, на ходу прихватив стоявшие у задней стенки сарая вилы.