Александр Бирюков - Человек-саламандра Страница 4

Но в этот момент, когда вся жизнь Лены, казалось, пошла наперекосяк, и здесь не всё было ладно. Большая тяжелая дверь клуба оказалась снятой с петель и стояла рядом прислоненной к стене, очень аккуратно. Внутри виделся призрачный свет.

Лена, не притормаживая, пробежала по ступеням под колонны и заглянула в дверной проем.

Бра на стенах фойе в виде свечек с остренькими лампочками были включены, но лампы горели вполнакала и мерцали немного, как настоящие свечи.

Интересно, аж жуть!

Лена вошла.

Осмотрелась.

Дверь в зрительный зал тоже была снята с петель и стояла рядом с проемом, точно как и первая, аккуратно прислоненная к стене.

«Чтобы сквозняком не захлопнуло!» – подумала Лена и отметила, что и входная и эта дверь были очень тяжелыми и высокими.

Она представила себе, как человек пять молодцов, облепив дверь, как муравьи липовый листочек, пытаются снять ее с петель и примостить аккуратно.

Дверь качается и норовит упасть, кому-то прищемляют ногу, кто-то кричит задушенно: «Осторожно, Юрик!»

Это видение позабавило ее.

В зрительном зале висел в воздухе мерцающий, сплетающийся из рукавов сноп света, отдаленно похожий на луч прожектора крейсера «Аврора» с плакатов на 7-е ноября.

«Это же кино показывают!» – заинтригованно догадалась Лена и машинально огляделась в поисках билетной кассы.

Ничего подобного не обнаружилось, ни души, но и контролерши, с мятыми обрывками билетов в кулаке, она тоже не увидела.

«Старая карга смотрит фильм!» – догадалась Лена.

Хотя совсем не имела оснований считать контролершу старой, и уж тем более – каргой.

Однако если та смотрит фильм, то сидит поблизости от входа в зал на стуле или на ближайшем кресле.

Однако масса несоответствий, типа отсутствия афиши снаружи, да и вообще… Ощущение нетипичности ситуации толкнуло ее вперед.

Она заглянула в зрительный зал.

И сразу – глазами на экран.

По экрану двигались яркие цветные кадры, завораживающие в своем цвете и величественной медлительности. Мужчины в костюмах девятнадцатого или же начала двадцатого века перемещались по улицам какого-то старого европейского города в каком-то немного замедленном ритме.

Так же неторопливо, словно текли, двигались конные экипажи с огромными колесами и черная тень, видимо от низкого облака, проплыла поперек улицы, стекая по фасадам с одной стороны и взбираясь по противоположной.

Яркость цвета поражала, но не было ни музыки, ни шумов. Однако фильм не мог быть немым. Это казалось очевидным.

– Сапожник! – рявкнула Лена во весь свой недетский уже голос. – Звук давай!

И словно спугнула фильм.

Луч погас.

Стало темно, как в гробнице.

Лена отчаянно свистнула. Это был один из немногих ее талантов, которым искренне восхищались мальчишки.

Но никто из зрителей в зале не издал ни звука. Не скрипнуло ни одно кресло, не грохнуло ни одно откидное сиденье.

А они вообще-то были – зрители?

– Ешки-матрешки, – прошипела Лена и, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, пошла через темное фойе на просвет двери.

На улице тоже было темно, но не так, как в гробнице.

– Дурдом, – качая головой, говорила Лена.

Вот и всё приключение.

Странно, но, если подумать, ничего особенного. Может быть, кто-то проверял кинопроектор. Ведь был же в аварийном клубе этот немудреный агрегат? Наверное, был. И его решили забрать и отдать какому-нибудь кинотеатру.

А отсутствие звука и противоестественная яркость цветов – оттого, что он был расстроен.

До шоссе она добралась без проблем, и они тут же начались.

– Во, дурдом! – громко сказала Лена, чтобы ободрить себя, услышав звук собственного голоса.

Однако звук этот мало кого мог ободрить.

Голос предательски дрожал от холода и обиды на всё-всё-всё.

– Это что же получается? – прочистив охрипшее горло, заговорила Лена. – Это какая-то ерунда получается! Ну не может же быть и вправду такого, чтобы всё гикнулось разом? Или может? Наверное, авария какая-то случилась…

Эта мысль ей очень понравилась. То есть ничего хорошего в большой аварии на дороге не было. Но как объяснение это было куда лучше нейтронной бомбы с ядовитыми кукрыниксами. Определенно произошла большая авария, и шоссе перекрыли с двух концов, все машины отправив в объезд! Да! Именно так и случилось.

Лена даже мысленно видела эту аварию, в которой фигурировал автобус «Икарус», большой грузовик и много легковушек.

А толстые и недовольные гаишники в больших перчатках с белыми раструбами и с полосатыми палками ходили вокруг и размахивали руками, словно под действием этих пассов автомобильная свалка могла расползтись, разобраться, и все бы поехали своим ходом, куда им надо.

Но тем не менее вопрос о том, как ей теперь быть, оставался открытым.

Она знала, что приди она сейчас обратно на дачу, так первое, что она увидит, это залитый светом во всех окнах дом… Это – родителей на кухне за столом у окна, покрытым клеенкой с красно-коричневыми клетками и грубо нарисованными корзинками фруктов, и их глаза – растерянные и злые.

И тогда будет либо новый скандал, пуще прежнего, с несправедливыми упреками, что хуже всего на свете, либо угрюмое сопение обиженных ежиков, что угнетает не менее любого скандала.

Но час езды до Москвы, пустая квартира с всплескивающей руками не проснувшейся бабушкой и тяжелый телефонный разговор с предками тоже не грели ее. Всё казалось авантюрой и преступлением.

А домой уже хотелось.

Пустое шоссе было хуже скандала.

Но гордость не давала вернуться.

Пока еще не давала.

Лена уже решила, что достаточно помучила себя и довольно доказала родителям, чтобы уже можно было вернуться.

– Что я клоун, что ли, здесь торчать? – сказала она большой и будто полупрозрачной Луне, похожей на мятую белую сковородку, начищенную до одурения.

Но она еще не решила.

Она просто с обреченностью начала понимать, что придется вернуться. Придется, и всё тут.

И уже мысленно отмеряла обратный путь мимо палисадов и темных остекленных террас к залитому истерическим светом дому у оврага.

И она уже почти направилась прочь от этого дикого шоссе, почти сделала шаг, как появились фары.

«Ближний свет!» – машинально отметила Лена.

Фары действительно были очень неяркими. Как свет фонарика с подсевшими батарейками.

И свет был каким-то неровным.

И несмотря на то, что фары быстро приближались, Лена не слышала звука мотора за шумом ветра.

От этого делалось тревожно и дико.

Словно к ней приближались два огромных глаза. И глаза мерцали, как блуждающие огни на болоте.

На берегу лежала довольно сносная лодка. Именно такая, как он себе представлял. Может быть, чуть тяжелее. Может быть, она была несколько более ветхой, чем ему хотелось. Но это была именно та лодка, которую он напряженно представлял себе вот так лежащей на берегу.

Он так сфокусировался на этой лодке, что не будь ее здесь – прибрежный песок должен был породить ее. Море должно было принести ее и выбросить на берег.

Но как бы то ни было, а лодка, вполне реальная, лежала на берегу.

Он перевернул ее и потащил к воде. Плыть еще нельзя. Впереди широкая полоса водорослей. Им не видно конца, и они вяжут по рукам и нотам. Не хотят отпустить на волю.

Беглец вступил в заросли водной растительности без сомнений и промедления. Водоросли склизкие, колючие, режущие кожу. Это очень неприятно. Даже более неприятно, чем он представлял. Такие, как он, не любят воды. Но идти нужно. Нужно продираться сквозь водоросли, то плыть, то брести.

И он продирался сквозь вонь и гниль, окрашивая воду кровью. Спасение только в лодке, которую он толкал перед собой. Она вовсе не казалась ему лишней обузой.

В ней – его единственная надежда. И он толкал ее к чистой воде. Если бы не лодка, то не стоило бы вообще пускаться в этот трудный путь.

Очень трудно угадывать направление, когда твоя голова торчит из вонючих водорослей из-под бока лодки, которая не хочет двигаться вперед и норовит свернуть куда угодно, только не плыть в том направлении, куда ты ее толкаешь.

Но беглец двигался как заведенный, не давая себе передышки не на миг. Когда-то водоросли кончатся. Это непременно должно случиться. Он выйдет на чистую воду и поднимет парус.

Парус наполнится ветром.

И вот нос лодки вырвался из водорослей. Они сделали последнюю попытку удержать беглеца, но наконец отпустили лодку. Неимоверно длинные узловатые плети отделились от киля и стали с обреченностью погружаться в черную воду.

Перед лодкой была чистая вода.

Отчаянным усилием беглец выпутался из водорослей и резкими толчками отодвинул лодку и себя вместе с ней от прибрежного болота.

Вонь немедленно отступила.

Будь только крепок духом.

Будь сильным и продолжай путь.

Он верил, что однажды он пройдет весь путь.