Евгения Мелемина - Библия улиток Страница 4

Эту комнату оборудовали с учетом требований понтифика, который явно намеревался здесь жить и заседать в самом крайнем случае. На столе красовалась скатерть, вручную расшитая золотом, сверкали на стенах регалии и портреты деятелей Синдрома, облаченные в рамы редчайших пород дерева. Апогеем убранства являлось полотно «Устранение греха», на котором кто-то во власянице и с ликом, подозрительно похожим на фас понтифика, нещадно колотил толстую томную даму в задранных похабных юбках.

Дама завораживала: с ее помощью художник постарался изобразить и гнев, и гордыню, и зависть, и похоть, и зашел так далеко, что результат смахивал больше на гибрид свиньи и векового дуба, и только непомерно толстые соблазнительные ляжки наводили на мысль, что грех все-таки выведен посредством человеческого образа.

Под «Грехом» сидел Бенни Кроу, начальник инженерной службы, по левую руку от него – Лейтенант, тайком дожевывающий бутерброд.

Командор ему посочувствовал – с подготовкой Ворона такая гонка, не отдохнешь…

Бенни, хихикая, слез с кресла, стоящего во главе стола, и заговорщицки дернул бровями. Развлекался, изображал высокий чин. Командор сел на свое место, отобрал у Лейтенанта бутерброд и швырнул его в мусорное ведро.

– Все готовы?

Оба кивнули, и Командор потянулся к коммуникатору.

Пока устанавливалась связь, Командор наблюдал, как меняются лица подчиненных. Бенни создавал лицо значительное и умное, а утомленный Лейтенант – решительное и строгое.

Все они встали, когда экран налился светом и показал: освещенный зал, кожаное кресло немыслимых размеров, и в нем – человека в сером костюме и с вежливой улыбкой на тонких губах.

– Господин президент, – сказал Командор.

С понтификом, торчащим от президента по правую руку, повторно здороваться он не стал.

– Здравствуйте, – сказал президент и опущенными веками показал – можно сесть.

Лейтенант сел и с грохотом задвигал креслом. Ему было неудобно.

Все молча ждали, пока он устроится, и молчание это совершенно смутило Лейтенанта, он застыл в жалкой позе, покрылся красными пятнами.

– Мне доложили, что Ворон будет готов через три дня, – сказал президент. – Это достоверная информация?

Бенни и Лейтенант не шевельнулись, и Командор ответил утвердительно. Даже если и есть какие-то проблемы, никто о них никогда не доложится.

– Остальная техника подготовлена?

– Да.

– Сегодня вечером вы получите письмо – обычным путем. В нем будет дата и время начала операции.

Командор наклонил голову. Понтифик тоже наклонился, но не из вежливости, а для того, чтобы шепнуть что-то президенту на ухо.

– Да, не забудьте, – выслушав его, добавил президент, – на вашей базе должен быть организован крелий и в штат приняты двое служителей.

Ага, подумал Командор, значит, с тем, что делегация понтифика должна торжественно прибыть на секретную базу, президент не согласился. И то хлеб.

Но двое служителей на территории базы – это два шпиона, две крысы, которые будут сливать своему хозяину любую информацию, которую им удастся заполучить.

– Я не могу согласиться с расположением крелия на моей базе, – сказал Командор.

Он почти физически ощутил, как сгустилась атмосфера. Словно толстая баба с «Греха» свалилась с полотна и забила своими телесами всю комнату.

Президент молчал. Понтифик гордо выпрямился.

– Мои люди в первую очередь военные, – пояснил Командор, – и мало кому из них понравится постоянное напоминание о том, что за их работу им уготован вечный ад и мучения.

Понтифик всплеснул руками, не выдержал и кинулся вперед, чуть было не споткнувшись о кресло президента.

– Командор! – почти страдальчески выкрикнул он. – Мы же много раз говорили вам: ваши люди работают во имя жизни, они хранители и защитники ее, и всем им уготован рай и только рай.

Лучше бы Край, подумал Командор. Раем сыт не будешь.

– Прошу удовлетворить требование понтифика, – очень вежливо сказал президент.

Экран мигнул и накрылся аккуратной заставкой с изображением зеленоватого круга и надписью: «Синдром. Управляем вместе».

Командор почти телепатически уловил все, что будет сказано понтификом после окончания операции: «Ненадежен… Скрытен. Воспитывает дочь, но не женат. Нет-нет, в противоестественных связях пока не замечен, но такие посты должны занимать люди семейные… семья – наша наивысшая ценность, примером нужно быть, образцом, а то вдруг пойдут слухи…»

И сам ты их и пустишь, утомленно подумал Командор, продолжая предполагаемый диалог. Вон сидит за столом молодой смущенный Лейтенант. Чего стоит пустить одну глупую, грязную сплетню о том, почему Командор все еще не женат и всегда держит Лейтенанта при себе?

Ничего не стоит. Ложь подается бесплатно, но действует как миллионная взятка.

Придется уйти на пенсию.

Что ж, не так уж и плохо – отдохнуть. Взять билет на поезд и поехать туда, где до сих пор нависает над черной рекой полуразрушенный мост, страшное зрелище для тех, кто видит его в первый раз, а для Командора – зрелище, которое способно снова разбудить в душе боль. Дом. Место, где он родился.

Глава 2

Командор родился полвека назад в маленькой деревне, боком прижавшейся к излучине реки. В деревне выращивали яблоки – белые, зеленые, красные, крупные и маленькие, с тугой кожицей и без малейшего изъяна.

Звук падающих яблок, глухой стук, чудился Командору всю жизнь. Кроме яблок в деревне были: две улицы, две дороги и тайна.

Тайну скрывали под землей. Там ночами ворочалось так, что дрожала мебель, туда изредка подгоняли запыленную технику, и ее водители не останавливались покурить и поболтать с местными.

Иногда под землю сбрасывали металлические короба, иногда – вывозили оттуда что-то, завернутое в брезент и несколько раз обернутое тросами.

Командор рос в преддверии войны и помнил, что раньше к ней относились иначе. Люди ловили каждую новость, подолгу обсуждали каждый слух, собирались вместе, чтобы поговорить о политической обстановке.

Во время этих сборов много пили и мало ели – уже тогда начались перебои с обеспечением. Матери держались позади и, слушая мужчин, обычно принимались хватать своих детей, сжимать их до боли в ребрах и обливать слезами.

Командора тоже так тискали и тоже поливали слезами, и мокрый шепот: «Все будет хорошо, у тебя есть я» – первое, что он потом постарался вытравить из памяти.

Обсуждения грядущей войны сводились к двум нехитрым тезисам: «нас не победить» и «мы им покажем».

И все-таки в глазах и лицах людей читался страх, и его было отчетливо видно – жизнь еще имела настоящую, полновесную цену, и никому не хотелось терять ее и видеть, как ее теряют другие.

Родной деревеньке Командора не довелось принять на себя вражеский удар, она погибла еще до начала войны. Погибла вместе с яблоками, двумя дорогами и отцом Командора, вызванного на помощь устранять неполадки в подземном бункере, где его и засыпало щебнем так, что камни оказались даже в желудке.

Свернутое брезентом железное чудовище показало характер, вздыбило землю, обрушило подземные коридоры и залы.

Так представлялось Командору в детстве – только огромный монстр мог сотворить такое, монстр, который проснулся и решил потянуться спросонья.

Конечно, это были детские фантазии, превращавшие любую реальность в сказочную, но теперь, глядя на Ворона – колоссальную машину, наделенную уникальным оружием, Командор вспоминал ту детскую выдумку и усмехался: казалось, монстр прошлого воплотился здесь и сейчас, на его базе, под его контролем.

Любимое слово, любимое понятие – контроль. Любая война – умение наносить контролируемый ущерб и добиваться своих целей ради светлого будущего. Командор хорошо знал лики войны и знал своего противника – Сэтто Тайгер, теперь охранявший Край, попался ему когда-то еще подростком.

Командор тогда служил лейтенантом в полицейском участке, который именовали Холодильником. Холодильник торчал на холме и смахивал на крепкий коренной зуб. Стены так и остались белыми, потому что каждое утро констебль Винни, вздыхая, выходил на улицу с ведром и тряпкой и принимался оттирать их от угольной пыли. Он усердствовал – забирался на стремянку, тщательно намыливал тряпку и успокаивался только тогда, когда Холодильник начинал сиять.

Никто на Винни обязанности мыть стены не возлагал. Полицейские вообще мало интересовались местом своего обитания. Окурки, плевки, обрезки, обертки, кровь – все это смешивалось в чудовищную кашу и хлюпало под ногами в узких коридорах. Если бы в Холодильнике температура была бы десятком градусов повыше, то констебли и дознаватели задохнулись бы. Но Холодильник вырабатывал в своих невидимых недрах кристально чистый холод, особенно усердствуя в выдвижных камерах-гробах. Ходили слухи, что пару раз заключенного забывали в «гробу» и вынимали уже мертвым, прямым и твердым, как палка копченой колбасы.