Сергей Дорош - Темные звезды Страница 4

Тьма в тучах. Потом серый просвет. Рябь моря, пена прибоя, волнистые береговые холмы. В земле, словно язва — громадный кратер, внутри по склонам опоясанный террасами. Капитан-лейтенант с отвращением заметил — на террасах и в центре, в мокрой ямине, что-то кишит, копошится. Как жуки в навозе. Или будто муравьи в разворошенном муравейнике.

В чаше кратера мерцали вспышки, расширялись газовые облачка. Ага, батареи бомбометов заработали!

По краям чаши ворочались, лезли на пологий вал тела, похожие на перевернутые миски. От них разлетались яркие желтые лучи — то прямые, как спицы, то прерывистые. Но батареи укрывала пелена дымовой завесы — артиллеристы били вслепую, по расчетам наводчиков.

Дольше разглядывать картину боя было некогда — командир выбрал себе мишень, наметился, сбросил фугас, а затем увел машину в сторону от кратера. Теперь молись Ветру-Воителю, чтобы враги как можно позже заметили угрозу сверху…

Позади гулко, глухо звучали адские взрывы «шестисоток». Капитан-лейтенант улыбнулся, представив, как внизу все превращается в клочья.

«И это лишь начало! Вас ждет привет от крейсерского главного калибра».

Так и случилось — получив депешу от береговых сигнальщиков, командиры «Святого Эгена» и «Варвара» приказали открыть огонь из башенных орудий.

— По чужепланетным агрессорам… по отродью тьмы… — Младший офицер чуть не задыхался от боевого восторга. — Пли!!

Стальные хоботы изрыгнули столбы огня; гром раскатился над морским простором, дым окутал крейсера — снаряды с воем понеслись к невидимому берегу, чтобы упасть в чашу, подобную язве.

В старину медицина учила — язвы надо выжигать!

— Ну-с, друг штабс-капитан, скоро конец вашим бдениям в железном колпаке! — бодро возгласил флотский старлей, с шумом войдя в каюту и стряхнув дождевые капли с фуражки. От влаги его плащ блестел как лакированный. — Если верить звездочетам, эта яма — последняя! Они клянутся, что больше никто не летит в нашу сторону. Дай-то бог! Планеты расходятся — и надолго…

— На пятнадцать лет, — резким, отрывистым голосом уточнил офицер, сидевший за столом в шлеме.

Как только корабельные ни острили по поводу его головного убора — «чугунок», «чайник», «горшок»!..

Но низкорослый коренастый штабс-капитан с круглой, рано начавшей лысеть головой (прозвище Купол было ему к лицу) реально мог связаться с «Варваром» и «Бешеным», даже когда те шли за горизонтом, в тумане. Или с береговыми частями, что важно для координации огня.

— О, это целая вечность! Я успею стать капитан-командором… И вообще чертовы гости выдохлись, а мы стали гораздо опытнее. Пусть только попробуют явиться вновь — уж мы их встретим!

— С ними надо бороться иначе. Я намерен рапортовать по инстанции, предложить кое-какие меры.

— Вы опоздали, дружище! Через час-другой от их логова мокрое место останется…

Корабль вновь дрогнул, грохот залпа заглушил все звуки — прошлось выждать, чтобы продолжить беседу. Правда, толковать с Куполом было сложно — одновременно он вел переговоры со своими собратьями в нескольких точках, отчего походил на сумасшедшего.

— …мокрое место, я сказал! Раньше они более метко запускали свои шары. Чтобы угодить в берег — такого пока не случалось. Разве что прямо в море пускать пузыри…

— Да, и мне это кажется странным, гере старший лейтенант. Так. Понял. Записываю… Сколько прорвалось? Да. У меня помехи. Нет, не от корпуса корабля… что-то иное, какой-то шорох или плеск. Кто у нас в квадрате семь? Никого?.. Если есть резервные части, пусть выдвинутся в квадрат семь. Я вас уверяю — оттуда шел сигнал. Да, шумовой, без голоса. Проверьте. Так, о чем бишь я? — обернулся Купол к старлею. — Высадка на берегу — да, удивительно. Еще удивительнее то, что они окапываются как ни в чем не бывало. Прежде они меняли место.

— Что-то не ладится на суше? — тихо спросил моряк.

— Увы. К фактории Еркен прорвалось два чуда-юда и десяток мелкой сволочи. Штурм-бригада их отбила… с большими потерями. Дело спас один поручик… бедовая голова. Обвязался взрывчаткой, вдоль ручья прокрался в тыл, успел к самой махине подбежать. Саблю обнажил, да с тем и подорвался.

—  С мечом в руке, с молитвой на устах и верой в сердце… —Старлей невольно осенился. — Живы еще меченосцы.

— Только, прошу, при бортовом попе не повторяйте.

— Да что вы, друг!

— Слушаю… Как? Громче! Я почти не слышу! Кто… Козырь! Козырь! Отвечайте!.. Срочно, — посмотрел он на старлея в крайнем волнении, — немедленно доложите вахтенному помощнику… капитану — на «Варваре» катастрофа.

— Сейчас же идем к нему, — заверил старлей, словно лично собирался повернуть штурвал.

— Нет! ни в коем случае! — Купол внезапно перешел на крик. — От него, и как можно скорей! полным ходом! «Варвар» погиб, там спасать некого. Я вам говорю, они уже мертвы!.. Мундштук, Мундштук, — заговорил он уже для связиста на «Бешеном», — передай своим — поворот на запад и полный вперед! «Варвар»… ты тоже слышал? А я разобрал — угроза снизу. Кто ждал? никто! надо всегда ждать!..

— Да объясните наконец!

— Хорошо. Еще полчаса промедления — и вы встретите на дне друзей с «Варвара». Устраивает? тогда садитесь и закуривайте.

— Но… на берегу ждут огневой поддержки!

— Без нас управятся. Обычное сражение. И не последнее, вы поняли?

СЕЗОН 1

МЯТЕЖ

И пусть неведом будет нам страх ни перед другом, ни перед врагом, ни перед тем, кто с нами, ни перед тем, кто вдали от нас.

И пусть повсюду будут у меня друзья.

Через пятнадцать лет

1843 ГОД ЭРЫ ГРОМА. ЗВЕЗДНАЯ ВОЙНА

Звездопад.

Был месяц полевик, второй свояк-день. Скучный день-постник миновал, по стране вновь открылись все театры, все мясные лавки и торговля табаком.

На этой станции полуденный поезд останавливался для заправки. Пассажиры пользовались случаем, чтобы размяться, заглянуть в станционный буфет и полюбоваться окрестностями.

Тут было на что взглянуть. По обеим сторонам долины возвышались зеленые лесистые холмы, с виду словно бархатные. У веселой голубой речушки красиво расположился опрятный поселок. При ясном небе, под ярким солнцем он смотрелся как игрушечный: бело-желтые домики с охряными черепичными крышами, сады, чистые улочки, украшенное башенкой с часами здание окружной управы и церковь со шпилем. День разгорался, становилось душновато, но от реки тянуло прохладой, и стоянка всем нравилась.

— Должно быть, жить здесь одно удовольствие! — заметил, раскурив сигару, толстяк-иностранец. Цепочка от часов пересекала его брюшко, будто немного провисший экватор на глобусе.

Дети кушали пирожки с печенкой, дамы лакомились суфле и пили шипучий лимонад, буфетчик откупоривал бутылки с пивом для господ. У вагонов третьего класса публика попроще раскуривала трубки, разворачивала платки с припасенной снедью и поглядывала, как торговец вкручивает насос в пивной бочонок.

— Кажется, в одно время приезжаем, и всегда ждать приходится, когда пивняк наладит свою помпу.

Отцепленный локомотив, с шипением пуская белые султаны пара, подъехал к водокачке. Загремел желоб транспортера, нагружая тендер углем.

— Какая пыль, фу! Дети, вернитесь ко мне! Иначе вы станете черными как трубочисты, — волновалась гувернантка. Но мальчики не слушали, зачарованные рокотом механизма и усатым человеком в промасленной робе, который колдовал с рычагами, направляя поток угля.

— Минита Эль, кто эта девочка? — тихо спросила гувернантку дочь хозяев. Она была постарше братьев, уже думала о своей внешности, не ротозейничала попусту, а любознательно поглядывала по сторонам и все-все замечала.

— Которая?

— Вон та, минита. В наручниках. Рядом с женщиной в темном платье.

Гувернантка строго выговорила воспитаннице:

— Барышня, вам не пристало обращать внимание на разных негодниц. Если юную особу заковали в кандалы, значит, она нарушила закон и поэтому наказана. Возможно, она воровка. Останьтесь здесь, я должна увести ваших братьев от этого угольного кошмара.

Нарядная девочка продолжала разглядывать странную пару, стоявшую в тени под деревьями, за решетчатой оградой перрона.

Гладко зачесанная дама в длинном платье цвета крепкого кофе носила форменную шляпку с кокетливо подогнутыми полями и кокардой на шелковой ленте. Издалека было не разобрать, что изображено на серебристой бляхе. Кожаный пояс дамы напоминал солдатский ремень, к нему подвешены ключи и кошелек. Девочка рядом с дамой была немного взрослее наблюдавшей за ней барышни, худощавая и скуластая, похожая на грустную птицу. Поля ее мятой матерчатой шляпы обвисли, покоробились от бесчисленных стирок, а грубое бурое платье, казалось, только что вынули из вошебойки. Портрет завершали уродливые башмаки с толстыми подошвами и, что самое ужасное, каучуковые браслеты на запястьях. Витая смычка мешала рукавам полностью скрыть это позорище.