Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!] Страница 4

— Йерикка! — увидев друга через головы, Гоймир поднял руку в перчатке — краге с широким раструбом. — А ему что здесь положено? — глаза князя из возбужденных превратились в отчужденные..

— Хочу идти в твоей чете, князь-воевода, — миролюбиво и почтительно, но как с почти незнакомым заговорил Олег. Глаза Гоймира расширились, словно между век вставили спички. Казалось, наглость землянина лишила его дара речи. Но еще больше его ошеломил тон, каким было высказано пожелание: — Ты же знаешь, что я хороший стрелок…

— То нож в свежую рану, — отчетливо сказал кто-то.

Гоймир метнул в ту сторону свирепый взгляд.

Может быть, эта реплика и решила судьбу просьбы. Горцу непереносима оказалась мысль, что его могут посчитать человеком, неспособным сладить со своими чувствами

— Добро, — кивнул он. — Семьнадесятый — Вольг Марыч.

…Четы уходили верхами. Коней отпустят потом, и они доберутся домой. Они уходили рядами и выстраивались в квадрат уже за воротами Рысьего Логова, чтобы проститься — теперь уже по-настоящему — с домом. Надолго. А кое-кто — навсегда.

На стены высыпали те, кто оставался. Смотрели вниз и молчали… Олег тоже сидел верхом в строю. Его пальцы зачем-то ощупывали шероховатую кожаную поверхность жилета — того самого, что был на Бранке в свое время, с прокладкой из непроницаемого и легкого данванского металла. Бранка сама одела на него этот жилет у ворот — и крепко обняла свесившегося с седла мальчишку. Сейчас Олег искал ее взглядом на стене… и так увлекся этим занятием, что вздрогнул, когда Гоймир, выехавший впереди строя, вскинул руку:

— Хвала! — выкрикнул он. И продолжал. глядя в сторону родного города: — Мы, бессмертные духом, дети Дажьбога, внуки Сварога — клянемся!

— Клянемся! — поддержал строй: — Клянемся землю любить горячо, жизней своих от вражьего оружия не таить, не страшиться силы врага — за-ради закона Рода, племени и родичей наших! Клянемся!

Гоймир первым повернул от стен, уже не оборачиваясь — и, подгоняя коня, громко, торжественно запел — песню, как и клятву, подхватили остальные:

Хвала тебе, Дажьбог Сварожич,Солнце Пресветлое!И тебе хвала, Перун Сварожич,Гром Небесный!Хвала племени Сварогову:И вам, навьи-предки,И вам, люди-потомки,И всей Верье славянской —Хвала ныне и ввеки…

Четы вытягивались походной колонной — уходили дальше и дальше по дороге через торфяники. А те, кто оставался, молча стояли на стенах, до боли в глазах вглядываясь в уходящих, стараясь не потерять фигуру СВОЕГО, единственного — сына, брата, любимого… Но все равно наступал момент, когда люди становились неотличимы один от другого… а потом исчезали совсем. И этот момент был горше, чем расставание у родных порогов. И все-таки песня звучала.

Славы преданья веками стояли!Славная память славным героям,Павшим за Верью, за веру славянства —Славная память и ввеки, как часом!Труд их и подвиг,Вера, преданьяИ нашему братству —Одно окреп и защита!Станем же смело, как встарь вставалиПредки, нам жизнь охранившие!Станем же смело, не устрашившисьЗависти, злобы, ков вражьих!Бури проходят — одно сияетЩит Дажьбожий, солнце славянства!Братья, знамя нашеПусть разовьется над нами —Жив дух славянский!

Мальчишки не оглядывались. Оглядываться нельзя, нельзя показывать свое лицо марам, что летят за уходящим отрядам. Да и жестоко молодое сердце. Воспитанные среди воинов, с мыслями о боях и подвигах, они стремились в долгожданное дело, достойное мужчин — и это было главным. Мало нашлось бы среди них тех, кто мучил себя мыслями о смерти и поражении — почти всем светила над видящимися курганами изрубленных врагов Победа, заслуженная и великая. И не с них ли начнется дело освобождения всего Мира от поганой власти данванов? Почему не с них?! Это другим не повезло! Нам — повезет!

Они были бессмертны, эти идущие в бой. И знали: если сильно хотеть, если очень желать — сбудется то, о чем мечтаешь.

Не оглядывался и Олег. Хотя его и тянуло. А вот Бранка смотрела ему вслед то тех пор, пока идущий конный строй не слился в однородную туманную массу. Тогда она закрыла глаза и зашептала еле слышно; так, что стоявший рядом мальчишка, с восторгом смотревший вслед уходившим, расслышал лишь отдельные слова:

— …по утру на заре стоит конь на дворе.Докуда скакать? Сречу где сыскать?Часом для кого мне коня седлать?А кому любовь — что глоток воды: горло промочите, промочить — забыть.А кому любовь — что пожар лесной: не пройти, не уйти, не унять…

Горная война обусловлена рядом правил не менее жестких, чем спортивное фехтование. Верх берет тот, кто, оседлав перевалы, заняв тропы, сумеет навязать противнику активную партизанскую войну, заставив его бесконечно воевать со своей тенью. Тот, у кого лучше качество солдат. Превосходство в технике особых преимуществ в горах не даст; перепады местности не позволяют полноценно использовать авиацию, масса естественных укрытий — тяжелое возимое вооружение. Как когда-то в штыковом бое, войну в горах выигрывает тот, чьи бойцы лучше подготовлены индивидуально, смекалистей и имеют больше решимости и лучшую мотивацию. Эти правила, наверное, являются общими для всех мест Вселенной, где есть горы и война.

Горцы спешили. Часами их выносливые лошадки шли ровной рысцой, пронося своих хозяев горными тропами, лесистыми долинами, дорогами, проложенными чужими племенами, мимо водопадов, узкими карнизами над пропастями, через торфяники, похожие на торфяники Вересковой… Люди встречались редко — отсюда уже все ушли воевать на закат. Но возле стен чужих городов отряд щедро снабжали продуктами, позволяя сберечь припасы, подготовленные для долгого хранения. И так же смотрели вслед, как смотрели вслед родичи со стен Рысьего Логова — такие же женщины, старики, дети, девушки, говорившие на том же языке, только в головных повязках других цветов, с вышивками другого вида…

Настал час, когда Гоймир остановил своих и, соскочив наземь, вынул изо рта лошадки мундштук. Молча. Это был знак того, что — приехали. Все. Остальные тоже начали спешиваться… вот тут-то откуда-то слева появился второй отряд.

— Орлы! — выкрикнул кто-то.

Да! И головные повязки — алые с черным силуэтом птицы — говорили о том, что нежданно-негаданно с Рысями повстречались их кровники. А Олег без удивления узнал во главе колонны в вооруженном старым «калашниковым» парне своего соперника-поединщика, внука князя Орлов. Значит, старый князь остался дома? Но не успел Олег это подумать, как увидел и могучую фигуру. Старый Яр Туроверыч, кажется, тоже передал главенство над лишившимся мужчин, как и Рыси, племенем, своему внуку. Но и сам дома не усидел…

В напряженном молчании оба отряда делали свои дела, поглядывая друг на друга. Искоса, настороженно. И Рыси замерли, повернувшись все в одну сторону, когда молодой князь Орлов, шлепнув своего конька ладонью по крупу, направился прямиком к Олегу. Тот положил руку на рукоять меча и ждал — спокойно, неподвижно, только сузил глаза.

— Меня зови Вийдан, — неожиданно сказал Орел, подходя вплотную и показывая обе руки ладонями вверх. Потом добавил: — Станем вместе. Не стать добра, коль промеж собой котора. Я сказал… — потом повернулся к Гоймиру: — И тебе, князь, так говорю. Не по-первой — одно потому, что с ним обиду имел, — он склонил голову в сторону Олега.

— Станем вместе, — кивнул Гоймир. — Добрые слова, благо тебе за, них, Орел.

…Чета Гоймира остановилась на привал в скалах, неподалеку от чистого ручейка, выбившего себе ложе в граните. Олег оглядывался с тоскливым недоумением. Близость океана Ан-Марья делала эти места сырыми. Серый мир окружал их, непохожий ни на долины юго-восточнее, теплые и солнечные, ни на Вересковую — прохладную, но тоже пропитанную солнечным светом и ветром. Небо — низкое и мокрое, как разбухшая от влаги губка. Одно образные россыпи камней. Вереск. Какие-то колючие кусты, таких вроде бы нет на Земле. Редкие деревца. Вдали унылой пеленой сеялся из туч, проткнутых горными вершинами, дождь.

— И тут нам воевать придется, — невольно вздохнул он, принимая от кого-то свою кружку с горячим травяным взваром.

— Выше поднимай — жить, — откликнулся Ревок, тот мальчишка, что купил плейер на ярмарке. Он и сейчас сидел с плейером, прицепленным к громоздкой деревянной кобуре древнего "маузера"

— И помирать тож, — сверкнул улыбкой Тверд, — коли оченно возжелается.

Морок и Богдан, самые младшие в чете, затеяли возню среди камней, как два шаловливых щенка. Гоймир, расстеливший на этих камнях самодельную карту — старую, как мир, — не глядя, вытянул их ножнами.