Александр Машонин - Посредине ночи Страница 4

– А, ну, да, нас всё равно никто не поймёт. Кроме других тогрута и людей ари, верно?

– Не всех тогрута и тем больше не всех ари, – качнула головой Осока. – Я говорила тебе: то язык бреганцев и несколько иных планет. Другие ари, например, набу, давно-давно не помнят словиоски, ни Храмового, говорят на базик, стандартном языке. И мой народ так же. Незачем, базик понимают почти всюду.

– Выходит, мне с тобой несказанно повезло?

– Не обязательно, – скромно ответила Осока. – На моём месте у другого капитана был бы лееркаст,1 он сумел бы лучше.

– Что такое лееркаст?

– Переводная машина, говорить с видами, язык которых недоступен.

– И мне пришлось бы разговаривать с ящиком? Пардоньте, бояре, благодарю покорно! Ты не в пример симпатичнее.

– Ящика-то? Надеюсь.

В ангаре резко пахло озоном и какими-то химическими веществами, не то минеральным маслом, не то растворителем, деловито сновали многорукие роботы, кто на ножках, кто на гусеничных тележках, а кто и просто парил в воздухе на разной высоте. Живые существа передвигались более неспешно, я бы сказал, с достоинством. У меня сложилось впечатление, что это своеобразная традиция. Ну, как у нас «полковники не бегают, ибо в военное время это вызывает панику, а в мирное – смех». Палуба под ногами состояла из крупных рифлёных металлических квадратов, судя по звуку – довольно толстых. По металлу выпуклой, как дорожная разметка, краской-мастикой были нанесены многочисленные разноцветные линии и обозначения из непонятных символов. Из той же самой мастики состояли широкие, слегка пружинящие под ногами тёмно-зелёные полосы, назначение которых стало мне ясно, как только мы ступили на одну из них. Пешеходные дорожки. Некоторые участки дорожек выделялись перемежающимися тускло-жёлтыми линиями – знакомый символ пешеходного перехода. Символика, понятная любому мыслящему существу, обладающему цветовым зрением: идти можно, только осторожно, ворон не ловить. Освещался ангар квадратными матовыми панелями, подвешенными на пересечении тонких ферм, расчертивших пространство над стоянкой. По краям взлётно-посадочной дорожки проходили более массивные конструкции, поддерживающие пару сплошных световых линий с каждой стороны. Потолок ангара, подсвеченный лишь слабым отражённым светом, скорее, угадывался, чем виднелся в полумраке.

Через широкий низкий портал-ворота, по сторонам которого я заметил мощные сдвижные створки, мы попали в коридор. По дальней от нас стороне то и дело скользили летающие платформы, проезжали колёсные экипажи и дройды, для пешеходов же отводилась полоса у ближней стены, отделённая линялым красным бортиком высотой несколько сантиметров.

– Господи помилуй, а это кто такой? – я не религиозен, но в тот момент ничего, кроме божбы, на ум не пришло. По коридору мимо нас шествовал… чёрт. Красноватая кожа, два изогнутых костяных рога над ушами, оскаленные в ухмылке острые зубы. Ухмылка была обращена к собеседнику, довольно обыкновенному, на мой взгляд, негру в сером с желтоватым отливом комбинезоне, снабжённом множеством карманов и ремешков не вполне понятного назначения.

– Дэвиш с Деварона, – пояснила Осока. – Похож на древнего злого духа, да?

– Один в один.

– На деле они не злые. Но верить им не верь. Постоянно забывают, что обещали.

Более узкий коридор, куда мы свернули, определённо считался непроезжим, слишком узок он был. Дройды, впрочем, попадались и тут, они старались держаться ближе к середине и двигались с уменьшенной скоростью, дабы не налететь на кого-то из прохожих. Несколько раз коридор пересекался с другими, столь же узкими или, наоборот, широкими, как тот, первый. Осока уверенно ориентировалась в этом унылом однообразном лабиринте, сворачивала на перекрёстках, пока не привела меня к небольшому холлу, где по сторонам широких складных дверей переливались оттенками розового и сиреневого непонятные мне надписи. Буквы мне были уже знакомы – точно такими же были сделаны все обозначения на корабле Осоки, да и в ангаре. По-видимому, разнообразием шрифтов здесь не увлекались.

– Местный бар? – предположил я.

– Бар у нас значит другое. Это харчевна, если по-словиоски.

– Правильно, правильно. У нас его так называют из-за стойки, за которой стоит хозяин.

– На базик говорится «кантина». А бар – то действительно стойка или пульт, который возможно обходить кругом. Войдём.

Ох, подумал я, перешагнув порог. Давешний «чёрт» уже через минуту стал казаться мне милым и симпатичным по сравнению с чудищами, которые расслаблялись в этом заведении. Ну, морды, ну, хари! Что там рога, рога это ерунда… Глазные стебельки, щупальца, присоски, коленчатые хитиновые конечности, подсказывающие, что обладатель их произошёл от насекомых… Люди на этом фоне инопланетной живности как-то терялись, хотя в зале их было, пожалуй, больше половины. Присутствовали и дамы: вот та, например, похожа на самую обычную земную секретаршу, эти две одеты в комбинезоны техников, ещё одна в полувоенного вида жакете, брюках и остроносеньких шнурованных ботинках викторианского стиля… Скорее всего, были женщины и среди негуманоидов, только я не знал, чем они отличаются от мужчин.

Осока решительно направилась к круглой барной стойке, где обслуживали клиентов два блестящих многоруких андроида и рослое мохнатое существо ярко-синего цвета. Курносая, как у собаки-пекинеса, мордочка-лицо, пышные бакенбарды, длинная зачёсанная назад грива. Приглядевшись, я обнаружил, что у бармена четыре руки! М-да, я как-то привык, что шесть и больше конечностей бывает только у членистоногих. Осока заговорила с ним на том самом тарабарском языке, на котором впервые обратилась ко мне на планете степей. Мохнатый оскалился – получалось это у него не только нестрашно, а довольно мило, несмотря на клыки во рту – пригладил одной из рук синий мех на макушке и ответил. Вот когда я ощутил резкий, похожий на спазм, укол одиночества. Вокруг были только инопланетные чужаки да люди неизвестных национальностей, долдонящие на непонятном наречии, а я стоял среди них, словно в пустыне. И не имел ни малейшего представления, что со мной будет дальше. Осока, видимо, вспомнив обо мне, бросила взгляд в мою сторону, ободряюще улыбнулась и сделала жест рукой: ещё капельку подожди. Удивительно: приступ тоски тут же отпустил. Я более спокойно стал вслушиваться в разговоры окружающих. А язык-то не настолько уж непонятный, если разобраться. Определённо, глаголы в пресловутом базике были из английского. Часть существительных – тоже. Уловил я и пару-тройку слов явно немецкого и испанского происхождения. Что до артиклей, то я не услышал вообще ни одного «an» или «the», не иначе, отмерли за ненадобностью.

– Алекс, Гаргану говорит, что мой заказчик пока не явился, – наклонившись ко мне, сообщила Осока. – Придётся ждать. Тут есть свободные столики, сядем. Ты голоден? Местная готовка пускай и вызывает сомнения, а концентраты хуже в любом случае.

– На самом деле, я очень хочу пить, – признался я. – С самого утра.

– Никаких вопросов, датарии имеются. Какого рода алкоголь хочешь?

– Не алкоголь. Воды.

– Ох, прости. Когда мужчина говорит «дрынк», он обычно имеет в виду не воду, вот я и… – не закончив, она повернулась к бармену Гаргану. Тот, услышав просьбу, приподнял кустистые брови, хохотнул и смолк: Осока что-то добавила довольно резким тоном. Бармен произнёс два коротких слова и поставил перед нами штоф из чего-то, весьма напоминающего стекло. Внутри плескалась прозрачная жидкость, а в толще стеклянной массы был впаян зелёный лист неизвестного растения, на котором лежал воздушный пузырёк, словно капелька росы. Другая рука Гаргану сняла с полки тонкий стакан. Второй такой же стакан бармен наполнил чем-то рубиново-красным и поставил перед моей спутницей.

– Превосходная вода, – сказала Осока. – Кармелианская фабрика очистки. Идём вот туда в угол, посмотрим, что поесть.

– Скажи, «сорри, лэд» ведь означает «извини, парень»? – вспомнил я слова, брошенные мне Гаргану.

– Точно.

– Хм, получается, и базик ваш не совсем мне незнаком.

Круглый столик возле стены зала был рассчитан на четверых, именно столько сидений-табуретов располагалось по его периметру. Нетрудно было догадаться, что сиденье без спинки наиболее универсально: вдруг у посетителя хвост, как у чешуйчатого субъекта за соседним столиком, или какой-нибудь гребень сзади. В центре стола в углублении тускло поблёскивала крупная линза, окружённая металлическим на вид кольцом. Усевшись, я первым делом откупорил бутыль, налил полстакана воды и утолил жажду. Осока, поставив свой стакан на стол, притронулась к кольцу, и над линзой в воздухе сгустилось голографическое изображение – прозрачный шар с висящими внутри разноцветными кубиками и надписями. Касаясь разных его сторон и погружая пальцы в глубину, Осока «открывала» кубики, изучая текст.