Акси Старк - Серплы Страница 4

Chapter two

Love Me When i Gone

Тусклый свет, белый потолок, светло-серые ширмы и прозрачные трубки, торчащие из меня, словно я вышла из фильма ужасов. Я лежала в палате интенсивной терапии – все вокруг было бесцветным и холодным. Белые стены палаты, белый халат медсестры, белые простыни и белый пол… Вскоре у меня перед глазами все слилось в одно белое пятно. Я замычала и попыталась повернуть голову. Затекшая шея и отвыкшие мышцы заныли – даже от незначительного движения все поплыло и меня затошнило.

Совсем рядом издавал писк аппарат, он медленно оповещал о ритме моего сердца. Я попыталась сфокусировать взгляд хоть на чем-то имевшем цвет: бледно-зеленое одеяло цвета трупной ткани, красный огонек на мониторе и опять белое… лицо мамы – изнеможенное, испуганное. В палате стоял запах остывшего кофе, хлорки и медикаментов, но самым отвратительным был другой запах – здесь пахло разбитым сердцем и мертвыми мечтами.

Мама привстала на стуле и поправила помятое платье. Ее глаза наполнились слезами, когда она нежно накрыла мою руку своей. Я умоляюще посмотрела на нее не в силах разлепить потрескавшиеся губы, пытаясь найти в ее глазах ответ на один единственный вопрос раздирающий мою душу на части.

– Кейл, – прошептала я. Губа лопнула и во рту появился соленый привкус боли. Мама чуть заметно поджала губы.

Мир рухнул… я стала падать в бездонную пропасть. Кто сказал, что ада нет?! Я издала дикий визг, обожженные связки полыхнули огнем, слезы ядовитым потоком потекли по щекам на подушку, прожигая меня насквозь. Аппарат тревожно запищал, отдаваясь резью в ушах. Послышался звук открывающихся дверей и быстрые шаги медсестры. Снова укол… снова туман.

Я слышала рядом голоса, видела скользящие тени и не могла пошевелиться, находясь словно в чистилище – тюрьме мой души, где всегда темно и пусто. Я кричала пытаясь вырваться наружу, скребла ногтями по невидимым стенам, но мое тело лежало бездвижно, а губы даже не пошевелились.

Зачем они это делают со мной?! Зачем запирают меня в моем сознании?! Я сбилась со счета сколько раз меня погружали в сон, мама говорила, что так лучше восстановится мое тело. Я не чувствовала физической боли, хотя большая часть тела была сожжена, только невыносимый огонь внутри, пожирающий меня, раз за разом прогрызающий в сердце дыру. Мне кажется моя душа и сердце сгорели в тот день, и теперь моя жизнь тлела, как угли в потухшем костре.

Я осталась в одиночестве, где не было ничего кроме пустоты. Я хотела, чтобы они перепутали дозировки, и я заснула навсегда. В звенящей тишине я слышала лишь свое неровное дыхание и стук сердца похожего на трепыхание крыльев умирающей бабочки, пригвожденной к куску картона.

В тот день, когда мне разрешили вернуться домой было душно. Липкая жара лизала кожу оставляя на ней капли пота. Наверное, наступило лето. Госпиталь занимал целый ярус в нижнем уровне третьего округа, но даже отсюда открывался вид на громадные здания сплошь из стекла и металла, которые торчали вверх, словно сверкающие спицы. Между ними бежали серебристые ленты автострад и синие сияющие нити Тринити-ривер и Рио Анджелес, которые почти пересекались в центре, образовывая две дуги похожие на крылья ангела.

Мне было страшно зайти в свою комнату, где каждая вещь напоминала о нем. Макет нашей курсовой, пожелтевшая открытка в рамке и фотографии тусклыми голограммами дробили светлые стены на отсеки. На белоснежном кресле желтели пятна от любимого апельсинового джема Кейла. Не было сил даже дышать и каждый стук сердца болью отдавался в висках. Сейчас я не могла представить, как мне жить дальше.

Кажется прошла неделя, может быть больше. Время перестало для меня существовать, а может я перестала существовать для времени. Постоянно заходила мама, задавая одни и те же раздражающие вопросы о моем самочувствии. Это походило на постоянное жужжание, словно вокруг летал рой назойливых мух, но она выглядела так встревоженно, что каждый раз когда я хотела прогнать ее, внутри все сжималось, как если бы я наелась червяков.

Маленькое бледное личико мамы, когда-то принадлежало полной жизненной энергии женщине с копной светлых волнистых волос и глазами такими синими, что они отливали лиловым. Теперь, она была похожа на одну из неудачных восковых фигур с свалявшимися не опрятными волосами и вечно красными глазами. Конечно она плакала. Плакала когда я сутками спала, когда не выходила из комнаты, когда она слышала мои всхлипы и когда я отказывалась от еды.

Мой желудок не желал принимать пищу, изредка мне удавалось проглотить хоть небольшой кусочек. Вся еда на вкус напоминала резину, в лучшем случае остывший кисель. Время остановилось и лишь день сменяющий ночь говорил о том, что где-то там, жизнь продолжается. Только не для него, а для меня?

Наверное уже прошло много времени, тело полностью восстановилось, но я так и не смогла заставить себя выйти из комнаты. В ней было темно как в подземелье потому, что большие окна были затемнены почти полностью, пропуская лишь немного естественного света.

В один из таких дней я проснулась и нехотя открыла глаза. И я снова одна в комнате со своими страхами. Один на один со своей болью. Моя спутница – пустота. На кровати, рядом со мной, стоял поднос с чашкой кофе и красным конвертом. На нем была дата – шестнадцатое августа. Значит прошло уже пять месяцев, так больно, как будто это было вчера. На конверте светлела печать Приствонского университета. Я ущипнула себя за руку, только бы не разреветься.

Я еще долго сидела с конвертом в руках и не решалась его открыть. Мы с Кейлом очень этого хотели. Мы подали заявки в Пристронский университет, рисуя себе прекрасное будущее. У обоих были высокие шансы попасть туда. Разница между нами была в том, что стоило это очень дорого и мои родители могли оплатить, а его нет. Из-за этого он и решился участвовать в гонках, ему нужны были эти деньги.

Мои дрожащие руки вскрыли конверт, внутри было поздравление с началом нового учебного года. Из груди вырвался стон. Теперь, когда не было Кейла, мне было тяжело даже держать письмо в руках – тонкий, почти прозрачный лист стал неподъемным.

Не все решения даются легко. Кейл хотел, что бы я пошла учиться. Я сидела и тупо таращилась на конверт. В нем загадка и ответ, на главный вопрос, как жить дальше и жить ли вообще. Кейл бы очень мной гордился. Я должна была сделать это ради него, ради нашей любви.

Все эти месяцы я ни разу не посмотрела на себя в зеркало. С трудом сев на кровати я уронила голову вниз и зажмурилась. Комната завертелась перед глазами, все поплыло сначала влево, потом вправо. Несколько глубоких вдохов и несколько минут. Наконец я с трудом поднялась и стараясь не упасть побрела в ванную.

Первый взгляд в зеркало поверг меня в шок. На меня смотрело изможденное лицо, темно-фиолетовые круги под глазами выглядели, словно черные тени, чертившие на исхудавшем лице борозды. Незнакомка смотрела на меня из-под полуопущенных ресниц, глазами цвета серых грозовых туч.

Когда-то длинные светлые волосы свалялись и местами обгорели и теперь выглядели, как рвотная масса. Не раздумывая дважды я достала ножницы и поднесла их к голове. Клоки, один за одним, запутанными клубками бесшумно падали на пол. Мне стало немного легче, как будто я отрезала часть воспоминаний. Жаль, что не могла избавиться от них совсем.

Я сняла одежду и внимательно оглядела свое тело. Медики смогли восстановить кожу, на нем не было ни одного шрама. В некоторых местах кожа была чуть розовее обычного, только и всего. Фигура приобрела острые черты, угловатые коленки, впалый живот, костлявые плечи и маленькая голова на худой длинной шее. Я умерла, для того чтобы родиться заново – сильнее.

Шагнув в круглую кабину душевой, больше похожей на прозрачную капсулу, я нажала кнопку. Теплые струйки воды оросили меня: стекая вниз, убегая в никуда. Я бы так хотела смыть всю боль, что застряла внутри меня. Схватив мягкое полотенце, я вышла в комнату, чувствую себя капельку лучше. Услышав мою команду Нара убрала тонировку со стекол и в комнате вмиг стало светло. Я подошла к окну. Свет солнца, лился из огромных, во всю стену, окон, отражаясь бликами на гладком, как зеркало полу. Идеально прозрачные, тонкие стекла создавали иллюзию, будто нет совсем никакой преграды.

Далеко внизу, между главными воротами и жилыми небоскребами, виднелась площадь третьего округа с лужайками и клумбами, и узорами из цветов и кустарников. От площади к зданиям тянулись линии сверкающих мостиков из стекла стали. Люди казались с такой высоты крошечными точками. Иногда, когда небо было совсем чистым, а такое случалось редко, с севера, где вид не закрывали горы, виднелась земля. Сегодня все заволокло сизым туманом.

Задумчиво оглянув комнату, я поднялась и пошла к выходу.

Белоснежные двери мигнули голубым и бесшумно опустились вниз. Теперь я отчетливо слышала голоса, доносившиеся из столовой. Дома все так же, гостиная – самая большая комната в доме имела такие же окна, как и в моей комнате, только с видом на юг. Здесь стояли два полукруглых дивана и посередине кофейный стол с орхидеями. Они благоухали словно настоящие, в прочем, они и были настоящими, только никогда не вяли и цвели круглый год. У самого окна вверх шла спиральная лестница из прозрачного стекла на тонких словно паутина нитях.