Михаил Савеличев - Красный космос Страница 4

В «Луноходе» никто не пожелал остаться. Все облачились в пустолазные костюмы, помогли друг другу застегнуть пуговицы, замки, а напоследок пройтись сварочной иглой по швам. Нахлобучили цилиндрические колпаки с антеннами на голове, в просторечии именуемые «шамовками» из-за похожести ажурных конструкций на знаменитую радиотрансляционную башню в Москве. Компрессоры всосали последние толики воздуха, и Петр Степанович толкнул кремальеру выходного люка. Четверо исследователей вышли на открытую поверхность Луны.

Больше всего то, что там лежало, походило на бублик, у которого отхватили небольшой кусок, оставив на концах разрыва несимметричные наросты. Один из наростов напоминал киль ракеты, а другой оканчивался короткой дугой со сложной системой выпуклостей. По поверхности корабля шли наплывы глазури – на первый взгляд хаотичные, но глаз ухватывал в них некую регулярность. Противоположная разрыву часть бублика имела округлое вздутие, чем-то смахивающее на диск настройки педального вычислителя. Там же странные округлые формы слегка выпрямлялись, и можно предположить, что именно на нем и должен был стоять корабль, превратившись из загогулины то ли в огромную улитку, то ли в мифического змея, изогнувшего тело так, чтобы вцепиться в собственный хвост. Все в корабле казалось чужим, несуразным, несоразмерным.

Только вблизи можно было понять, насколько же он древний. Его обшивку почти сплошь изрешетили метеориты, что беспрепятственно бомбардировали поверхность Луны. Там же, где она сохранилась, можно было понять, что некогда броня корабля была зеркальной, с проступающими узорами, такими, какие проявляются на настоящих дамасских клинках.

Расим нашел отверстие побольше, заглянул внутрь, освещая налобным фонарем мглу корабля, но разглядел лишь плотное переплетение разнокалиберных нитей, паутиной преграждавшую путь.

– Хорошо бы туда забраться, – выразил общую мысль Коля. – Как вы считаете, Георгий Николаевич?

– Отставить самодеятельность, пионеры, – сказал Багряк. – На данном этапе – исключительно внешний осмотр. И то – очень и очень осторожно, чтобы ни одна частичка не упала с этой древности.

– Сфотографировать все надо, – веско сказал Петр Степанович. – Отснять со всех сторон. На всякий случай.

– На какой еще случай? – вскинулся Коля. – Тысячу лет этот корабль здесь лежал, так неужели и еще несколько дней не потерпит? – За всей этой тирадой крылось Колино нежелание возвращаться на «Луноход» за герметичной фотокамерой и сумкой с пластинками, которые он и должен был захватить сразу, но, честно говоря, забыл от восторга находки.

– Давай-давай, пионер, – сказал Георгий Николаевич. – Топай за фотокамерой.

– Пионеры юные, головы чугунные, – продекламировал Расим.

– Ему не тысячу лет, – определил Петр Степанович. – А по меньшей мере тысячу раз по тысяче. Ты посмотри, от обшивки одни лохмотья. На него дышать страшно, того гляди в прах рассыплется. А ты говоришь – потерпит, потерпит.

– Есть отправиться за фотокамерой, – тяжело вздохнул Коля. – Как всегда – на самом интересном месте.

Ему хотелось рвать волосы на голове из-за собственной забывчивости. И вот теперь приходится терять драгоценные минуты на то, чтобы вернуться на «Луноход», откопать из кучи оборудования неуклюжую коробку, которая норовит всеми углами зацепиться за все выступы, да еще пластинки к нему – хорошие, «орвовские», с немецкой тщательностью запакованные так, что предстоит над ними попрыгать, прежде чем удастся зарядить в «лейку».

Люк оказался заперт. Коля подергал за ручку, но он не поддавался.

– Что за шуточки? – пробормотал он.

Коля похлопал себя по несуществующим карманам. Придется возвращаться, брать ключ у Георгия Николаевича, попав под дождь насмешек Расима, будто тот сам никогда не оказывался в подобном дурацком положении. Коля ударил кулаком по люку и почувствовал знакомую вибрацию – внутри сработала кремальера.

Люк открывался.

Коля попятился, лихорадочно соображая. Экипаж «Лунохода» – четыре человека. Он, собственной персоной, Расим, Петр Степанович и Георгий Николаевич. И трое из них сейчас находились около найденного инопланетного корабля. Кто же внутри?! Да еще в безвоздушном пространстве, поскольку «Луноход» они перед выходом разгерметизировали.

Больше всего Коле хотелось убежать. Тысячи мыслей вихрем проносились в голове, пока он стоял и смотрел, как люк медленно распахивается, из темноты кессонной камеры вылезает нечто огромное, неуклюжее, все в перетяжках, словно гусеница, с крошечной почерневшей головой, тянет к Коле руки и разевает почернелую пасть. И когда он наконец-то пересиливает охватившую его немощь, поворачивается и пытается прыгнуть прочь, огромный камень разбивает стеклянный колпак пустолазного костюма.

– Ну, где он там застрял? – нетерпеливо спросил Расим. – Может, сбегать, подсобить?

– Справится, – возразил Петр Степанович. – Давай-ка мы с тобой до дюз прогуляемся. Посмотрим, так сказать, дареному кораблю в дюзы. Ты как, Жора?

– Не возражаю. Я до другого конца прогуляюсь. Там и встретимся.

Петр Степанович и Расим запрыгали направо, а Георгий Николаевич – налево. До связи с «Циолковским» оставалось двенадцать минут, и он представлял, какой фурор произведет его сообщение. Вся база тут же изъявит желание набиться в оставшиеся «Луноходы», оседлать «роверы», нацепить заплечные реактивные рюкзаки, а тем, кому средств передвижения не достанется, то и просто пешком запрыгать в сторону Эльбы.

Георгий Николаевич посматривал на указатель наручного магнитопеленгатора. Когда он обогнул то, что походило на киль ракеты, стрелка, до того уверенно указующая на инопланетный корабль, дернулась и отклонилась. Багряк осторожно постучал по стеклу, но стрелка на место вернуться отказалось. Выходило так, что ЛМА и находка слегка не совпадали в пространстве.

«А что, если источник мощного магнитного поля вовсе не корабль? – мелькнуло у Георгия Николаевича. – И что, если он упал здесь потому, что тоже хотел обследовать ЛМА?»

Багряк внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывала стрелка, и ему показалось, что он что-то там видит. Он решил пока ничего не говорить Петру Степановичу и Расиму и легко запрыгал прочь от корабля, словно огромный, нелепый кенгуру – фирменная манера передвижения космистов-старожилов в мире пониженной гравитации.

Там оказался раскоп. Когда-то отсюда извлекли чертову уйму лунного грунта, чтобы добраться до чего-то, походившего на гладкую черную плиту. Ошибки теперь не было. Стрелка магнитопеленгатора указывала именно туда – в раскоп, на плиту.

И вдруг Георгий Николаевич почувствовал, что в окружающем пространстве нечто изменилось. Он осмотрелся. Вроде бы все как и было. Мертвый лунный пейзаж. Резкие тени. Серые скалы. Поднял голову и ничего не увидел. То есть вообще ничего. Звезды исчезли, их закрыла чернота. Затем чернота взорвалась брызгами, вскрылась изнутри множеством шевелящихся отростков, которые обрушились на поверхность и лежащий корабль, сметая, разрушая, корежа.

Один из отростков упал прямо перед Георгием Николаевичем, и он с ужасом разглядел подрагивающую синеватую кожу, изрытую жадно шевелящимися присосками. Щупальце медленно извивалось, ворочалось среди обломков обшивки инопланетного корабля.

– Нет, – прошептал Георгий Николаевич и сделал шаг назад, – нет, нет…

Но дыра в некропространство продолжала расширяться, словно огромный зев, желающий поглотить удивительную находку, а вместе с ней и находящихся рядом советских космистов.

Глава 3

Человек эпохи Возрождения

Академика Ефрема Ивановича Антипина называли «Человек эпохи Возрождения». Называли многочисленные ученики, соратники и недруги. И даже Председатель Совета министров СССР как-то обмолвился по поводу академика: «Ну что вы хотите? Это же человек эпохи Возрождения!»

Огромный, красивый, дьявольски обаятельный, с раскатистым басом и ревербирующей «р», он не шел, а шествовал по коридорам многочисленных институтов, лабораторий, издательств, музеев, словно комета в окружении многочисленной свиты, состоящей из учеников, горящими глазами взирающих на учителя.

Ефрем Иванович начинал утренний обход с Института палеонтологии, затем перемещался в Институт геологии, а оттуда, ловко достав белый халат из пухлого портфеля, нести который почтил бы за честь любой из учеников, но который академик никому не доверял, устремлялся в гулкие коридоры Института перспективной медицины, вслед за которым нырял за глухие двери Лаборатории биологических проблем, оставив снаружи переминающихся с ноги на ногу учеников, которым, ввиду септичности, не дозволялось входить внутрь, где Антипина уже ждали прорезиненный халат, маска, стерилизаторы, наборы инструментов, и он, кивнув коллегам и ассистентам, немедленно включался в сложнейшую операцию по спасению чьей-то жизни.