Ментакль - Юрий Мори Страница 4

  Стас открыл глаза. Они были налиты кровью, словно парень перекупался, а теперь вот выбрался на берег и пытается сообразить: где он, кто, почему так холодно.

  Бычьи глаза, бешеные.

  Упёрся мутным взглядом в Валенка, с трудом поднял руку, растопырив пальцы, снова уронил её на землю. Странно, но головная боль у приятеля от этого отступила, прекратилась почти мгновенно. Станислав с трудом разжал запёкшиеся губы, шумно сглотнул:

  - Самогон...

  - Чего, выпить хочешь? Вот эт-та номер... Лежи, лежи, я сейчас посмотрю!

  Валенок вскочил на ноги, метнулся к сумке. Нет уж, спиртного этим вечером не видать: всё содержимое сплавилось в один комок, из которого торчали странно округлые края стекла, куски почерневшей фольги и острый срез жести от консервной банки. Воняло рыбой и протухшими яйцами.

   - Слышь, чего: нечего нам пить! Расплавилось всё на хрен.

  - Жалко. Печёт всё внутри, в груди, в голове... Надо залить. Надо.

  Стас захрипел, но не потерял сознание, как боялся его приятель, а вовсе наоборот - рывком сел, помогая себе непослушными руками.

  - Я видел её, Валенок.

  - Да кого? - расстроенно бросив сумку, буркнул тот.

  - Наверное, это ангел. Весь белый, с головы до ног, лицо белое, руки, плащ. Аж светится. И в руке меч, не брешут в церкви, как есть меч.

  - А почему "она", если ангел? Они ж мужики.

  - Сам ты мужик... Она это была. Вся в белом, светится, а глаза - чёрные. И тут я понял, Валенок, я вообще всё понял. Жизнь - собрание ненужной дряни в месте, которого мы не знаем.

  "Скорая", вызванная от обходчика, приехала только утром.

  Пациент был жив, умеренно здоров - Валенок даже хотел, чтобы одноклассник был компактнее, очень уж тяжело тащить такую тушу на дачу почти волоком, - но совершенно свихнулся. Он то узнавал приятеля, то называл его сержантом Мирзоевым, то вдруг вытягивался на топчане, куда сгрузил его уставший Валенок в струнку, пытался поднести руку к голове, сложив пальцы лодочкой и хрипло орал: "Так точно, товарищ капитан! Рядовой Анциферов по вашему приказанию прибыл, разрешите выполнять?".

  Похмельный фельдшер, пожилой уже, небритый и равнодушный, осмотрел Стаса. Пощупал пульс, померял давление, с некоторым даже интересом изучил след от ожога молнии.

  - Психическое это что-то, - сказал он Валенку. - Не наш профиль, но до больницы довезём. Родственники есть?

  - У меня? - растерялся тот.

  - Тоже дурак, что ли? Всех тут молнией шибануло? У него, - он махнул рукой в сторону Станислава, который на прибытие медицинской помощи так и не отреагировал, разговаривая с многочисленными, но, увы, невидимыми собеседниками.

  - Ну он это... У бабки живёт, в городе. Я адрес знаю!

  - Вот в психушке и назовёшь, собирайся уже, поедешь с нами.

  Так и осталась крыша сарая в этот раз непочиненной. Фельдшер сходил к машине за раскладными носилками, втроём с водителем они перетащили на них дюжего Стаса и отнесли в "скорую". Валенок ехать не особо хотел, но и бросать так пострадавшего было западло.

  Не по-пацански.

  Из психиатрического отделения Станислава выпустили через год, как раз во время путча.

  Пока на экране мямлили говорящие головы комитета-по-спасению-неведомо-от-чего, а по Москве хозяйски перемещались танки Таманской дивизии, к Валенку домой явился похудевший, больше похожий на наряженное в длинную холщовую робу пугало, приятель. Был он почему-то босиком, без вещей, с одним только тощим мешком на лямках, висящим на плече.

  Уколол взглядом протянутую руку, но жать не стал.

  Отстранил с порога и сразу пошёл к матери Валенка, закрыв за собой дверь. Тот так и остался в прихожей, недоумённо протирая очки. О чём был разговор - да и разговор ли? - Валенок так и не узнал. Мать и жутко изменившийся за этот год Стас вышли из комнаты, причём мама почти плакала, совала пачку денег, все их накопления, в руку гостя.

  - Со мной поедешь, - сказал тот однокласснику. - Собирайся.

  - В смысле?.. - начал было тот, но наткнулся на бешеный взгляд и замолчал.

  Глаза Стаса теперь не были красными, налитыми кровью, пугающими. Обычные человеческие глаза, карие, с еле заметными жёлтыми искрами, они просто давили, топили собеседника на месте. Ни спорить, ни что-то обсуждать желания не было.

  - Стас... - всё-таки прошептал Валенок.

  - Велением Господа нашего и присных Его принял я имя Добросил, им и называй меня впредь. Твоё поименование тоже близко, ибо собираю я учеников и соратников. Так будет.

  Валенок вскинул голову, но не произнёс ни слова. Просто посмотрел в глаза приятеля... а, да какого, к бесам, приятеля - Учителя! - и пошёл к себе в комнату за вещами.

  Сюда он больше не вернётся, это было понятно сразу.

  Добросил тем временем взял деньги у матери Валенка, небрежно, словно старую газету, скомкал, сунул их в заплечный мешок. Прошёлся по квартире, иногда останавливаясь то у книжных полок, то перед картинкой на стене, изображающей заснеженную деревню, то у окна, внимательно глядя вниз. На детской площадке играли в песочнице малыши, рядом на скамейке бабки возбуждённо квохтали, обсуждая что-то. Не иначе, последние события в столице: "Лебединое озеро" всё-таки гениальное музыкальное произведение.

  Шедевр мастера. Та-та-тата, тарам-пам-пам.

  - Мир слаб, мир неустойчив и холоден, - внезапно сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Спастись и победить может только братство, союз связанных между собой душ. Братством силы нарекаю его я, и сегодня первый апостол последует за мной во имя спасения.

  Он обернулся к Валенку, стоящему уже за его спиной в готовности, с рюкзаком, набитым вещами.

  - Волею ночного ангела и адского огня, брат мой, нарекаю тебя... В голову ничего и не приходит. Ну пусть, Силохват Первозванный. Да. Коряво, конечно, извини. У меня с фантазией туговато сегодня.

  И приятель, и его мать слушали Стаса с совершенно пустыми глазами, словно куклы. Можно матом