Смута. Том 2 - Ник Перумов Страница 4

– Изъявили намерение, но так и не отдали приказа, – фыркнула Ирина Ивановна.

– Отдаю! Вызывай его сюда, где он вообще шарится?!

…Глухой ночью до штаба 15-й стрелковой дивизии добрался смертельно уставший всадник, раненый, с рукой на перевязи.

– Эй, вставайте, кто ещё остался… –   пробормотала Ирина Ивановна.

– Ты о чём, товарищ начштаба? – Жадов оторвал сонную голову от подушки.

Ирина Ивановна, похоже, так и сидела у стола в штабном блиндаже.

– Книга одна. Неважно. Вставай, товарищ начдив. Сейчас узнаем, права я была или нет…

Она оказалась права.

Собрав все конные полки, Добровольческая армия форсировала Дон вдали от линии фронта, кавалерия сплошным потоком устремилась на северо-запад.

– Штаб фронта приказывает нам немедленно отходить.

– Дай сюда!

Жадов почти вырвал бумагу, отмеченную понизу кровью гонца.

– Что?.. «Согласны с вашим предложением… приказываем немедленно начать отвод дивизии на рубеж… сохраняя материальную часть и продовольственные припасы…» Какое ещё «наше предложение»?!

– Наше предложение – отвести войска в случае угрозы окружения. Я его отправила заранее. На всякий случай. Потому что знала, Миша: ты-то решишь стоять насмерть и не отступать ни на шаг.

– Ах ты ж!..

– Ну, можешь меня изругать, даже матом. – Ирина Ивановна пожала плечами. – Вот только бойцы наши едва ли захотят тут ложиться все, в безвестных степях. Командование фронта знает, что делает, и подкрепления идут. Нельзя белякам дать по частям разбить сперва нас, а потом и эти свежие дивизии.

Жадов тяжело вздохнул.

– Тогда будем отходить. Но только вот что, товарищ Шульц… ещё раз такое устрошь – сразу просись в тот же штаб фронта. Я тут командую, а не ты!

– А я тут для того, чтобы ты, дорогой начдив, не угробил бы разом всю свою дивизию! – не поддалась товарищ Шульц. – Ни военспецов у тебя, Миша, ни военного образования; сердце горячее, руки чистые, совесть больная – всё верно; только, чтобы полками командовать, ещё кое-что нужно. Почему беляки теснят нас?.. Вот то-то же. А где в частях военспецы толковые…

– Ладно! – зло прервал её Жадов. – Пошли, отдадим все приказы. Опять людям ночь не спать…

Спать и в самом деле не пришлось. Однако не только из-за отступления: добровольцы, словно что-то учуяв, принялись кидаться осветительными ракетами, вновь загремела артиллерия – верно, били по пристрелянным за день ориентирам.

– Не дадут так просто оторваться…

– Заслон надо оставить, – озабоченно сказал Яша Апфельберг, как всегда, вывернувшийся словно из ниоткуда. – Если всё обойдётся, так уйдут тихо.

– А если нет?

– А если нет, товарищ начальник штаба, то падут смертью храбрых во имя победы мировой пролетарской революции.

На пути у них появился Штокштейн, вынырнув из ближайшего блиндажа.

– Опять ты! – вырвалось у Жадова.

– Мы получили приказ отступать. Товарищ начдив, прошу поручить мне командование отрядом прикрытия. Не дадим контре сесть нам на загривок! В отряд буду брать только сознательных добровольцев.

Жадов вздохнул.

– Наконец-то. А то всё шпионы да шпионы… Благословляю, Эммануил Иоганнович. Выкликай тех, кто сам с тобой остаться захочет.

Уже под утро колонны 15-й стрелковой потянулись на север. Штокштейн оставался; с ним полсотни бойцов, большей частью из харьковских рабочих полков. Вестовых больше не появлялось, и Жадов торопил своих – пока солнце не встало, надо было попытаться уйти в отрыв от белых.

Долгое время всё оставалось более-менее тихо, а потом вдруг резко полыхнула частая артиллерийская пальба.

Ирина Ивановна перекрестилась.

– Идём на прорыв. – Две Мишени поднял бинокль, оглядывая побитые пушечной пальбой позиции красных. – Нельзя больше ждать.

Кубанские добровольцы вчера не смогли здесь продвинуться, да, похоже, не слишком-то и пытались, несмотря на прямой приказ начальника армейского корпуса. Отряд александровцев подоспел только к утру, последний резерв добровольцев на этом участке, – всё остальное оказалось втянуто в бой, и без особого успеха.

– Что, прямо в лоб? – удивился Фёдор Солонов.

Когда Две Мишени оставался наедине с ним и Петей Ниткиным, многие формальности отбрасывались.

Аристов поморщился.

– Кубанцы уже ходили. Не дошли.

– А мы?

– А мы в обход. Что-то у красных на позициях тихо совсем.

Фёдор кивнул. «Тихо совсем» означало, что нет «передвижения личного состава», «в том числе неорганизованного». Добровольцы умели часами замирать в окопе или у амбразуры, не бродили в полный рост, не смолили цигарки и так далее. Красных же отучить от этого не удавалось даже шрапнелью.

– Кубанцы их отвлекут, а мы во-он той балочкой. Посмотрим, насколько бдительно у красных боевое охранение…

…Шли всё тем же верным составом. Сам Две Мишени, Фёдор, Севка Воротников (куда ж без него) – в головах, остальные александровцы чуть поодаль.

Здесь, в глубокой ложбине, снег ещё и не думал таять, хотя под его слоем уже весело булькал беззаботный ручей.

Как ни странно, охранения в балке не оказалось вовсе. Александровцы без помех выбрались к траншеям красных – и там их встретила, как говорится, звенящая пустота.

Первого красноармейца Федя Солонов заметил, когда они прошли, наверное, саженей полста по траншеям. Позиции противником оставлены, это уже становилось ясно; а охранение, как оказалось, совершенно не представляло себе свои обязанности.

…Красного бойца Фёдор поразил снайперским выстрелом и постарался как можно скорее забыть о ещё одной оборвавшейся жизни. Александровцы атаковали как умели – мелкими группами, прикрывая друг друга, не жалея ни патронов, ни гранат.

Красных оказалось совсем мало, отстреливались они ожесточённо, но александровцы даже не пытались атаковать «в полный рост» и «не кланяясь пулям». Парами и тройками быстро охватывали сопротивлявшихся, ползком подбирались к мёртвым зонам у амбразур и бойниц, не жалея, забрасывали внутрь взрывчатку, самодельные заряды с короткими запальными шнурами. Пулемёты красных замолкали один за другим, но никто из противников даже не пытался сдаться, отстреливаясь с редкостным ожесточением.

Они сбились в кучу, засев в нескольких хуторских постройках, что по самому центру позиции. Тонкая цепь александровцев охватила их со всех сторон, и Две Мишени уже совсем было собрался предложить красным сдаться, как все уцелевшие защитники позиции разом кинулись наружу: прыгали из окон, выскакивали из дверей, иные даже с крыш. Их «ура!» сотрясло воздух – родное, русское «ура», – и даже у Фёдора Солонова рука дрогнула, он промахнулся; несколько очередей скосили полдюжины атакующих, ещё двоих застрелил из «маузера» Две Мишени, но остальные всё-таки достигли редкой цепи бывших кадет, бросили себя на их выстрелы в упор, наставив штыки и забыв даже думать о собственных жизнях.

Фёдор стрелял как заведённый. Выстрел – бросок в сторону – прицел – выстрел – ещё бросок. Он не видел, как Две Мишени в упор разрядил «маузер», схватился за шашку, отбил штыковой выпад, крутнулся, рубанул сам;