Еще воспарит. Битва за Меекхан - Роберт М. Вегнер Страница 4

Неужели он действительно ничего не имел в виду? Ни Совету, для которого я был пешкой, посланником, приманкой для молодого Императора, чтобы спровоцировать его на глупую ошибку, ни Крысам и Императору, для которых он был… только это. То же самое.

За сто тридцать восемь лет ни один кул-Маррес не опозорился подобным образом, - он провел пальцем по символу знамени, украшающего его благородный вензель, который на протяжении ста тридцати восьми лет каждый из его предков с гордостью носил в любой ситуации. Когда знамя развевалось с крыши храма Великой Матери или вывешивалось перед императорским дворцом, они стояли возле него с церемониальным мечом в руке, подпоясанные кушаком, и на протяжении нескольких поколений это был единственный момент славы для князей Восточной Сатрии. Авенер, его единственный сын, как и многие другие молодые дворяне, позволил увлечь себя волной патриотического энтузиазма, которым заразил его император, и теперь служил в армии. Как ему, родному отцу, предстать перед ним и сказать, что он опозорил имя и юный князь не только не унаследует титул Хранителя Знамени, но даже места в Совете Первых?

Как сказать ему, что они должны вернуться в Восточную Сатрию, в замок, меньший, чем их резиденция в столице, и до конца жизни ссориться с арендаторами из-за арендной платы? О,госпожа! Свадьба! Как ей сказать ему, что запланированная свадьба Авенера с дочерью графа Осе-Эмрелаха, скорее всего, просто отменяется. Граф принадлежал к новой аристократии, его семья владела титулом менее ста лет, но владела землями, расположенными на юго-востоке Империи, у Малых степей. Эти земли были в десять раз обширнее земель Субрен-кул-Марреса и, поскольку их не затронула суматоха войны, были богаты и многолюдны. По слухам, граф нажил такое состояние на контрактах по поставке говядины и шкур для армии, что, несмотря на военные налоги, лично снарядил и передал под командование Ласкольника две панцирных хоругви.

Но если раньше этот аристократический выскочка хотел выдать свою дочь замуж за потомка Дома Хранителей Знамени и будущего члена Совета Первых, то теперь он наверняка разорвет помолвку.

Субрен-кул-Маррес, сидя один в своем кабинете в доме, странно тихом и спокойном для этого времени суток, спрятал лицо в ладонях и впервые за тридцать лет заплакал. Он плакал над собственной глупостью, над собой, над сыном, над позором семьи. Он также плакал над тем, что на протяжении семи поколений, ни один князь Восточной Сатрии не покидал этот мир, не нося с гордостью титул Хранителя Знамени.

И он не мог остановиться.

* * *

На следующий день на рассвете первые отряды армии Се-Кохланда достигли города. И началась величайшая битва в новейшей истории Империи.

* * *

Мужчина обмакнул перо в чернильницу, вытер кончик от излишков и начал покрывать бумагу простыми, четкими буквами:

"Моя дочь настоятельно просила меня записать воспоминания об участии в битве за Меекхан, чтобы они не были утеряны".

Он колебался. Начало снова было неубедительным и неуклюжим, но в конце он предупредил Майву, что писательство никогда не было его сильной стороной. Кроме того, было бы неплохо, чтобы она была упомянута в самом первом предложении.

"Но как я могу рассказать о том, чего мы достигли, когда эта история уже сто раз была рассказана до меня? Об этом написано много книг, стихов и поэм. А еще меня много раз просили, требовали, умоляли и заставляли рассказать об этом, хотя я не люблю и не умею этого делать. Наконец, я перестал носить рубашки с вышитой на манжетах алой нитью НННКСС, просто чтобы люди оставили меня в покое. Я не заслужил этого вензеля, благодаря которому, в каждую годовщину битвы, в течение целых трех дней, даже генералы первыми отдают мне честь, и в любом случае, я заслужил его не больше, чем все те, кто остался там, в вишневых садах на холмах Олс-Терсы, лежа на земле, где кровь смешалась с лепестками цветов…".

Он тяжело вздохнул и снова обмакнул перо, зажав его в пальцах так сильно, что оно задрожало. Он начал торопливо писать, записывая буквы более бессвязно и сердито, чем минуту назад:

"Все, родные и друзья, просят меня записать свои воспоминания об этой битве, отдать дань памяти павшим, как будто любая дань необходима им, как будто я не знаю, что дань и слава - не более чем дым и туман, притупляющие взор живых.

Позвольте мне начать с того, что шестьдесят седьмой пехотный полк Белые выдры, отправился в битву при Меекхане в составе две тысячи четыреста шестьдесят восемь человек. Он вернулся в казармы…".

Рука мужчины дрогнула и непокорная капля черного цвета угрожающе повисла над бумагой. Он втер ее в промокательную бумагу, и быстрым, нервным движением зачеркнул последние три слова и продолжил:

"Пятьсот восемнадцать из нас вернулись в казармы, сорок три из них позже расстались с жизнью в результате ранений, полученных в бою. И все это произошло потому, что в первый же день Йавенир нанес по валам Крегана такой мощный удар, что конница Наездников Бури захватила курган, с которого сигнальные флаги передавали приказы всей армии, защищавшей Саверадскую долину, и…".

Он замер и одно мгновение напряженно боролся с желанием скомкать лист бумаги и бросить его в угол, где уже лежало несколько других. Опять ошибся! Опять ошибся! Он хотел описать те два дня и две ночи так, как он их запомнил: с болью, кровью, страхом и отчаянием, но также с гордостью, гневом и той чертовщиной, которая заставила Самгериса-олс-Терса, командира Шестьдесят седьмого, впервые произнести слова, ставшие боевым кличем полка, его солдаты тогда смеялись как сумасшедшие, хотя смеяться было не над чем. А потом они сражались всю ночь, чтобы утром можно было пройти по холму, не ступив на голую землю.

Так много тел кочевников лежало там.

Это было до того, как Цветок расцвел на Кремневой Короне. Прежде, чем Великое Знамя развевалось над полем битвы, и сорок тысяч всадников совершили величайшую и самую бешеную кавалерийскую атаку в истории Меекхана.

Он положил ручку на подставку и медленно положил руки по обе стороны страницы. «Начни с самого начала, дедушка, - однажды посоветовала ему младшая внучка. -Я всегда так делаю».

«Вот чернильница, вытри