Анатолий Дроздов - Рота Его Величества Страница 4

— С днем рождения, Илья Степанович!

— Спасибо! — сказал я, трогая скулу. — Уже отметил.

— Четырех десантников уложил! — сказал майор. — Хорошо повеселился!

— Они были пьяные, — уточнил я.

— А вот мои парни еле справились! — возразил майор. — Не скромничай. — Он взял извлеченную из бумажника фотографию, изучил, затем показал мне: — Ты где?

— Крайний справа.

— Ага! — сказал майор. — Краповый берет! Суду все ясно. А вот это орден Мужества?

Я подтвердил.

— Крап твой или прибарахлился?

Я только хмыкнул. Попробовал бы кто надеть крап не по заслугам! Убить не убили бы, но здоровье подпортили б.

— Сдал испытания с первого раза? — продолжал допытываться майор.

— Вообще не сдал! В последнем бою вырубили.

Это было правдой. В финале испытаний претендентов на краповый берет ждет самое трудное: четыре рукопашных боя подряд — и каждый со свежим «краповиком». Выдержать их невероятно трудно. Потому существует негласное правило: претендента бить, но не мочить. Висюков меня мочил: он поклялся, что я не получу берет, и слово сдержал. Не любил он меня…

— Откуда крап? — все не отставал майор.

— Совет краповых беретов постановил выдать. В связи с невозможностью сдать испытания из-за полученного ранения.

— Понятно, — сказал майор и стал запихивать бумаги обратно. — Я вот дважды сдавал, и оба раза неудачно. Одного не пойму: почему такой парень, как ты, вместо того чтоб служить у нас, сидит в занюханной конторе? Много платят?

— Если бы!

— Тогда в чем вопрос? Ты же дипломированный юрист, стал бы лейтенантом! Сразу!

— Уже предлагали, — буркнул я. Майор стал меня раздражать.

— Ладно! — Он протянул бумажник. — Свободен!

Я взял и пошел к двери.

— Эй, прапорщик! — окликнул он.

Я оглянулся.

— Орден хоть не пропил?

— Нет! — ответил я. — Лежит в тумбочке.

— Ордена носить надо, а не складывать в тумбочки, — буркнул он. — Иди!

…Светка ждала меня на улице.

— Что так долго? — спросила сердито.

— Устанавливали личность, — пояснил я.

— Лучше б людей от хулиганов охраняли! — Она шагнула ближе и потрогала ссадину на моей скуле. — Больно?

— Терпимо, — сказал я.

— Далеко живешь?

— Две остановки.

— Вот и хорошо! — улыбнулась она. — А то моя общага на краю города.

Я смотрел недоуменно.

— Тебя ж лечить надо! — пояснила она и вдруг насупилась: — Или нет?

— Надо! — подтвердил я торопливо. — Очень надо!

— Идем! — Она взяла меня под руку.

Назавтра я перевез ее к себе. Мне понравилось быть пациентом, а ей — доктором. Через месяц мы отнесли заявление в загс и стали готовиться к семейной жизни. Стипендии студентки и зарплаты юриста — офисного планктона — было маловато, я стал подрабатывать вечерами. Потому не сопроводил ее к вокзалу: Светка ехала повидать отца. Поезд отходил поздно, она вышла на остановку и стала ждать автобус. Она не заметила джип, мчавшийся по встречной, она смотрела в другую сторону. У обдолбанной суки, сидевшей за рулем, отказали мозги, она крутанула руль, джип вильнул влево и влетел в остановку. Никелированным кенгурятником джип, как танк, снес ограждение и единственного человека, стоявшего на остановке. Света умерла мгновенно, она, наверное, даже испугаться не успела…

Виновную искать не пришлось — она отключилась прямо в машине. В ходе разбирательства выяснилось: дочь местного олигарха. Дело с ходу попытались замять, но не вышло. Кто-то (тогда я не знал, кто) вывесил историю на популярном форуме — с подробностями и фото. Поднялся шум, подключилась пресса — суд состоялся. Только то, что не смогли связи, сделали деньги и ушлый адвокат. Меня не признали участником процесса, как я ни умолял. Мы ведь не успели со Светой расписаться. Потерпевшим определили отца Светки, а с ним адвокат поговорил… Убедить алкоголика нетрудно — это вопрос денег, причем не слишком больших. Я умолял Светкиного отца, но на суде он заявил, что претензий не имеет. Прокурор тут же попросил для виновной два года колонии, судья с ним согласился, добавив к сроку «условно». Ликующая родня увела осужденную, я вышел на улицу и закурил. С третьей попытки — руки дрожали. В этот момент меня тронули за плечо. Это был знакомый майор.

— Теперь ты понимаешь, почему я не с вами? — спросил я.

— Знал бы ты, чего стоил этот суд! — вздохнул он. — Дело дважды закрывали. Если б не Интернет…

— Ваша работа?

Он кивнул.

— Если б за рулем был мужик… — начал я.

— Он не дожил бы до суда! Знаю! — сказал он. — И очень рад, что оказалась баба. Мотать срок из-за всякой падали? Этой суке недолго осталось — сидит на игле. Пытались лечить — бесполезно. Тюрьма могла ее спасти — там нет наркоты. Они перехитрили сами себя. Суд не наказал — бог накажет. Сдохнет, причем скоро! Если тебя это утешит…

— Не утешит, — сказал я.

Я не врал: меня не утешил бы даже расстрел. Вернуть Свету он не мог. Мы с ней как-то мгновенно срослись. Она любила меня поддразнивать, называла офисным планктоном, я делал вид, что сержусь, хотя на самом деле просто млел. Нас ждало простое, непритязательное счастье: работа, много работы, ипотека, дети, строгая экономия, но это мало значило по сравнению с тем, что мы были вместе. Смерть оторвала ее от меня — с мясом. Я не мог работать в полную силу — и меня уволили. Платить за квартиру стало не по карману, и я перебрался в угол для гастарбайтеров. Я помогал им на стройке — бесплатно не кормили. Деньги таяли, я стал продавать вещи. Мне нужно было дождаться суда. Сначала я продал машину. Много за нее не дали — слишком старая. Пришлось продать и ноутбук. Получив письмо нотариуса, я продал сотовый — последнюю ценную вещь, что у меня оставалась. Вырученных денег хватило на билет, госпошлину и немудреную еду. Глафира зря считала меня богатым. У меня был только этот дом, который следовало немедленно сбыть с рук. Я понимал, что дом в райцентре не стоит дорого, тем более такой, но что-то он все же стоил. На билет в один конец — куда-нибудь подальше, должно хватить.

Я встал, вышел во двор и, вдыхая запах вянущей травы, отжался сто раз. Затем умылся и доел остатки вчерашнего ужина. Разжился тряпками и стал наводить в доме предпродажную подготовку. Помыв окна, я протер мебель и только после заметил в углу икону. Не Николая Чудотворца или Богородицы — привычные домашние образа, а Спаса Нерукотворного. Я не религиозный человек, но Бога следует уважать. В горах мы часто его вспоминали…

Я притащил стул, встал на него и стал протирать образ. Нижним концом он опирался на гвоздь, от неловкого движения икона соскочила и повисла на веревочке. Что-то выскользнуло из-под нее и шмякнулось на пол. Я спрыгнул со стула и поднял. Это был сверток цилиндрической формы, запакованный в бумагу с красной полосой. Обертку вдобавок заклеили. Я надорвал бумагу — в ладонь скользнули желтые монеты. Я поднес одну к глазам. В центре желтого кружка красовался двуглавый орел, но не современный российский, а царский. Ниже шла надпись: «10 рублей 2000 г.». Я перевернул монету. Уже знакомый мне одутловатый профиль немолодого человека красовался в центре, по кругу шла надпись старинным витиеватым шрифтом: «Алексей II император и самодержец Новой России». Я ссыпал монеты в карман и разгладил сорванную обертку. Тем же витиеватым шрифтом на ней было напечатано: «Государственный банк Новой России».