Андрей Стерхов - Последний рубеж Страница 4

Во исполнение приказа – слушаюсь, сэр! – Влад запустил давным-давно выработавший ресурс, но вполне еще борзый дизель, перешел на ручной режим, проверил параметры сцепки и, убедившись, что телеметрия в порядке, подал головной вездеход вперед. Машина прочихалась, вздрогнула и пошла. Ровно и мощно. Колея вновь стала плавно уходить под траки гусениц, а картинка, выведенная на экран с допотопной (да к тому же изрядно запылившейся) камеры заднего вида, хотя и нечетко, но показала, что тягач послушно потянулся следом. Влад поманеврировал: взял мягко влево, потом – круто вправо. Тягач аккуратно повторил движения. Хорошо шел. Плотно. На строго заданной дистанции. Шел, будто слоненок за слонихой.

К слову сказать, Влад тогда на самом деле ярко представил себе это зрелище: бредет по саванне такая вальяжная слониха, а за ней трусит, ухватившись хоботом за мамашин хвост, слоненок.

Напоминало.

Правда, их «слоненок» размерами своими превосходил «слониху», пожалуй, раза в три. И еще к тому же контейнер на себе тянул. Хотя груза в контейнере нынче было с гулькин нос, но и без груза – махина махиной.

Через полтора километра ровного хода Влад проверил на подвернувшемся холме, насколько плавно состав набирает скорость в гору, потом опробовал резкое торможение при спуске. Никаких замечаний не возникло. Все было пучком. И даже лучше. Сам собой напрашивался перевод системы управления движением на автоматический режим. Но вот тут-то как раз Влад и решил, что после случившейся бодяги, пожалуй, не стоит этого делать. Не то чтобы сильно переживал за адекватность взломанного аппарата, но предпочел не рисковать. Перестраховался.

Воленхейм не стал возражать, только сам управлять составом в ручном режиме отказался. Наотрез. Перевел тумблер отношения к службе в положение «САМОСВАЛ» и заявил беспардонно, что он – пас, что не царское это дело и что вообще – раз служивый взялся аппарат курочить, ему и карты в руки. Потом скинул копыта с пульта и демонстративно перебрался в спальный отсек.

Ничего Влад ему на это не предъявил, только молча сотворил «торжественный подъем среднего пальца перед парадным строем» да крепче прихватил рукоять манипулятора. И после этого четыре смены подряд – «людскую», «собаку» и еще две «людских» – в одиночку рулил. Без минуты сна и отдыха. Чисто на характере. Ну и немного, конечно, на стимуляторах. Не без того. Но больше все же на характере. Даже режим навигационной коррекции в урочный час самостоятельно провел – не стал будить рыжего поганца. Из принципа. Тот, правда, сам выбирался пару раз пожрать и отлить, но потом вновь заваливался.

Влад особо на него не злился. Было б на кого. И не ныл. Потому что знал о себе главное. И знал твердо. Знал, что куда бы ни занесло, каким бы статусом ни наделила судьба, что бы ни случилось, он – солдат.

Прежде всего.

Он десять лет тянул лямку в действующей армии, и чем бы теперь ни оказались заняты руки, они всегда будут помнить тяжесть винтовки с заводским номером НЛГ 3952371134. Говорят, настоящий солдат не бывает бывшим. Верно говорят. Так и есть. Влад перестал быть бойцом Дивизии, но по-прежнему чувствовал себя солдатом. Звание «солдат» – это теперь для него не позиция в формуляре Департамента учета трудовой деятельности, а крест на всю оставшуюся жизнь.

Правда, он теперь такой солдат, который сам выбирает, кого защищать, но по сути – все то же.

Ну а коль это в жилу, то не пристало на пустом месте заводиться. И скулить негоже. Солдат, когда ему тяжко, должен сжать зубы и переть танком. А если повезет, то в танке. В прорыв и без обоза.

Да, в прорыв и…

На «полетном» хронометре высветилось двадцать восемь сорок четыре местного, когда Влад почувствовал что-то неладное. Именно так: сначала почувствовал и только потом засек. В глубине обзорного экрана. Краем глаза. Какое-то неясное движение.

Накинув мощности центральному прожектору, он увеличил масштаб панорамной картинки, добавил контрастности и обнаружил дикую вещь: впереди на Колее, прямо по курсу, выдержанному на этом участке строго на запад, расположились всадники.

Машинально отсек время запуском секундомера, отсканировал расстояние – сто пятьдесят шесть метров – и только потом ахнул:

– Не может быть!

Какие могут быть, к черту, на удаленной от поселений Колее всадники? Неоткуда им взяться в Зоне Отчуждения.

Не-от-ку-да!

Если только, конечно, это не всадники апокалипсиса.

Подумал встревоженно: «Может, от переутомления того самого… с крыши спрыгнул?»

Легко допускал такую штуку.

Но через секунду сенсоры проснулись, и система наблюдения запоздало подтвердила наличие неизвестной групповой цели, пошла выдавать параметры и автоматически врубила ревун тревоги.

Ничего спросонья не понимающий Воленхейм ворвался в рубку и, плюхнувшись в кресло, затравленно спросил:

– Что за хрень?

Влад отключил сирену, запустил режим плавного торможения и доложил:

– Люди на Колее, сэр. Похоже, туземцы.

– Туземцы?! – не поверил Воленхейм и поглядел на Влада ошалелыми глазами. – Как это они сквозь Сетку прорвались? Там же, мать их, семь тысяч вольт!

– Не могу знать, сэр, – честно ответил Влад.

И они вместе уставились на обзорный экран.

Ветер гнал с потухающего запада невообразимых размеров тучу. Она – волнуясь, клубясь, раздуваясь во все пределы, словно переспевшее тесто, – наплывала на долину, сгущая и без того суровые краски позднего вечера. Сумерки гасли на глазах, но идущая им на смену грязно-бордовая темень, как это ни странно, делала фигуры загадочных всадников все более явственными и преувеличенно реальными.

Влад насчитал одиннадцать верховых. Одиннадцать суровых бородачей в черных широкополых шляпах.

В позах всадников, которые отворачивали бронзовые лица от блуждающих лучей ксеноновых прожекторов, не читалось никакого напряжения. Приструнивая с угрюмой солидностью разгоряченных долгой скачкой лошадей, они терпеливо поджидали состав. И было очевидно (во всяком случае, для искушенного в боевых разборках Влада), что появились они здесь не случайно, что они здесь по делу, что дело это для них судьбоносно и что всякому, кто попытается помешать им это дело исполнить, несдобровать.

– И что дальше? – раздраженно и вместе с тем растерянно спросил Воленхейм.

– Не могу знать, сэр, – вновь вынужденно ответил Влад и с ходу предложил: – Разрешите отработать тему?

– Валяй, служивый.

– Слушаюсь, сэр!

Когда вездеход окончательно встал и освещение мигнуло, обозначив переход питания с подкузовного генератора на батареи, Влад полез через шлюзовой отсек к верхнему люку. Откинул накидные болты, до упора утопил расколотую кнопку и, дождавшись, когда гидравлика с протяжным стоном сдвинет ржавую, сто лет не крашеную крышку, выбрался наружу.

Тотчас обдало жаром.

После двух суток комфортной жизни в кислой атмосфере кондиционера здешний воздух показался раскаленным. И это несмотря на сильный ветер. От него, от бестолкового ветра, только-то и пользы было, что подхватил и потянул за собой поднятое составом густое облако пыли. Туда потянул – на черный восток. Пронося мимо крепкий запах лошадиного пота, нервный звериный храп и возмущенное ржание.

Лошади действительно активно выражали недовольство, не нравилось им близкое присутствие стальных громадин. А вот всадники выжидательно молчали и между собой не переговаривались. Во всяком случае, слышно этого не было.

Влад встал в полный рост и помахал руками. Показал, что готов переговорить. И заодно – что безоружен.

Они будто ждали этого приглашающего жеста. От группы тут же отделился один верховой. Саданув каблуками в упитанные бока своего каурого, направил его ближе к вездеходу и встал в той зоне, где было светло, словно днем.

Оказался он не молодым, этот скуластый мужик в потертых кожаных штанах и светлой, расшитой замысловатым орнаментом рубахе. Но и стариком не был. Даже по здешним меркам. Влад, приглядевшись, посчитал его ровесником. Где-то тридцать три на вид, ну, быть может, тридцать пять – не больше.

Парламентер сдернул с левой руки перчатку и, не поднимая головы, коснулся края шляпы. То ли придержал ее, чтобы не сорвало порывом ветра, то ли отсалютовал. Влад на всякий случай решил ответить стандартным воинским приветствием: большим пальцем правой руки коснулся с отмашкой груди в области сердца. Дескать, вот где, почтенный тиберриец, у меня, землянина, сердце. Там же, где и у тебя. Если вздумаешь наповал, засаживай сюда.

Чем засаживать у аборигена, кстати, имелось. Влад наметанным взглядом сразу заприметил и солидный арбалет на две стрелы, и что из-за правого плеча у мужика торчит пук болтов с жестким оперением из ярко-красного пластика – тоже заметил. Еще насчитал два ножа. Один – огромный тесак – покоился в ножнах, висящих на широком поясе. Выгнутая рукоять второго, не такого мощного, но и не перочинного, выглядывала из голенища сапога.