Александр Купавых - Месть за отчуждение Страница 4

Прошёл ещё день, а может и несколько. Часов нет. Творится тут сущий бред. Доставляют раненных военных. С ушибами, переломами…Похоже, активность и опасность «дыр» в разных местах разная. Что это были именно «дыры», я заключил из услышанного мною разговора. Во время доставки раненных, местный начальник, всеми уважаемый волевой предводитель, имя которого я не запомнил, говорил с покалеченным командиром. Начальник, упрекая и доказывая, махал руками, а командир, ругаясь и рыча, предлагал тому самому отправиться выполнять приказ. Из разговора я понял, что отряд ходил на север, но приказ не выполнил, из-за потери боеспособности бойцов, попавших, по- моему мнению, в «дыры». Захлёбываясь бранью, командир с переломанной ногой, рассказывал, как он полз назад в грязи, таща за собой искалеченного бойца и отбиваясь в придачу, от проявивших невиданную активность диких собак. Дослушав доводы командира, начальник, перейдя на его «язык», вновь начал упрекать его, напомнив, что не дотянули они всего 300 метров, а «там» уж оборудование есть и медикаменты. Начал объяснять, что им просто необходимо было дойти и разобраться с неким генератором, если на вертолёте долететь нельзя, ведь, как он выразился, терпим поражение по всем фронтам. Командир огрызнулся и стал кричать: «эти ваши 300 метров все были к чертям забиты собаками! Вам троих мало! Мало, да!». Начальник, ничего не сказав, ушёл.

Рассказал о «дырах» моим знакомым докторам. Они сказали, что тоже видели что-то, но что не разобрались. Пётр Степанович, соглашаясь со мной, сказал, что здесь лучше помалкивать, «эти бешенные» долго думать не будут, да и лучше мне оставить «чиркать в тетради», а то он говорит, видел, что там у меня, и за такое расстреляют. Я с ним согласен, но делать-то нечего».

Последняя исписанная страница дневника выпала на пол. Сталкер сидел на закрытом сундуке, в спину светило летнее солнце. Оно уже стало медленно клониться за горизонт, чтобы уступить законное время ночи. Облака на севере стали сгущаться, затемняя собой край горизонта, но не переставая двигаться, потакая ветру. Одиночка поднял страницу и положил её на дневник. Эта страница была потрёпана больше остальных и сильно испачкана грязью. Но это не помешала сталкеру различить в её верхнем левом углу дату второй чернобыльской катастрофы, а позже и текст, следующий за ней:

«Чёртов сегодня денёк. Меня и четырёх докторов привели в одну комнату, приказали ждать здесь. Проходит здесь что-то вроде мобилизации. Все посланы на какой-то «ключевой объект». Похоже, мы и ещё двое охранников реактора остались в близлежащем районе.

Что там могло случиться? Не узнаем мы этого точно. Скучно. Ждём ответов. Ну, хоть у Пётра Степановича часы есть. Кушаем, разговариваем, обсуждаем ситуацию.

Чертовщина какая-то! Слышны удары, тряска. Бред…Может, война началась? А ударив по саркофагу, хотят остановить нашу оборону…

…Голова раскалывается. Без сознания я был часов шесть, судя по часам. Головой ударился об стену, как взрыв произошёл. Похоже, опять в реакторе рвануло, взрыв был дьявольский. У меня до сих пор грохот в ушах. Доктора мои тоже в чувства возвратились. Пётр Степанович пытался связаться по рации, не помогло. Говорит, нужно разведать, что тут к чему. Я был против. Один из докторов, Владислав Яковлевич, представился как физик-ядерщик, говорит, что не стоит излишне беспокоиться и паниковать. На разведку сходить нужно, дозиметры у них есть и костюмы. Если фон опасный - сразу вернуться. Да и всем ходить не обязательно, лучше человека два - три. Пётр Степанович с ним согласился, а мне ради моего же блага посоветовал остаться. Я сказал, что мне не страшно, просто не хочу, чтобы люди рисковали. Владислав Яковлевич сказал, что во мне не сомневается, просто они профессионалы и это их стихия. В разведку они решили отправиться вчетвером, а меня попросили следить за переговорами по радио и попытаться словить нужную частоту.

Мне оставили рацию, и я буду в курсе, как проходит операция. В рации послышался голос Владислава Яковлевича:

- Фон допустимый, продвигаемся. Сейчас по лестнице, Пётр Степанович?

- Да.

Стали слышны шаги по лестнице. Стрекотание счетчика участилось.

- Фон возрастает!

- Да. Смотри, там же есть ход к разрушенному реактору, а вон и охранники лежат. Нужно проверить, может, живы ещё.

- Всё равно им конец. После такого не выживают, но для совести надо. Идём!

Слышны шаги, группа подходила к охранникам. Фон поднялся ещё.

- Нет, мертвы.

- Чёрт, это же реактор! Да в нем почти ни черта нету! Не уж то, всё вверх улетело! Пожар почти прекратился, можно попытаться пробраться под саркофаг, чтобы оценить масштабы катастрофы изнутри.

-Что оценить? Взрыв был адский! Умрёшь ты просто от лучевой болезни! Масштабы, я тебе и так скажу, грандиозные!

- Это мой долг перед моей родиной.

- Да плевать твоей родине на тебя! Да и вообще что ты сделаешь, унесёшь свой секрет в могилу?

- Делайте что хотите, а я проникну и оценю разрушение. Если саркофаг разрушен, то ядерное топливо снова отправилось в атмосферу. Знаешь, как здорово будет спутнику и вертолётом определять сквозь урановое облако степень разрушения саркофага? Дайте мне рацию, я сообщу то, что увижу, нашему оставшемуся специалисту. Он найдёт передатчик и сообщит всё властям, и они смогут провести подготовленную операцию! А если и суждено мне там подохнуть, то я, по крайней мере, максимально защищён!

- Да, Владислав Яковлевич прав. Хоть это и безумие, но я тоже пойду с ним. Михаил Степанович, вам с Иваном Петровичем можно не идти, даже лучше будет, если вы не пойдёте с нами.

- Нет, Пётр Степанович, мы с вами уже сработались, я вас одних бросить не могу. А если уж и суждено погибнуть, то всем вместе. Нечего потом всю жизнь о друзьях жалеть, да себя укорять.

- А вы и не укоряйте, просто не жертвуйте собой. Ваше геройство тут ни при чём. Хоть вы, Иван Петрович, умоляю вас, останьтесь. Не нужны нам лишние жертвы. Да и вы, напомню вам, Иван Петрович, и не с Украины вовсе. Так что вам лучше сберечь вашу жизнь и отдать её, в крайнем случае, за своё отечество!

- Нет, Пётр Степанович, не брошу я вас. Не было никогда у меня таких друзей, как вы. А что родина, так она у всех одна - Земля. Идём же и послужим ей в трудный час!

- Ладно, идём. Только по урану ходить не стоит. Вон металлические листы лежат, их постелем. Так думаю, получится добраться.

Пётр Степанович по рации сообщил мне, что из реактора видна крыша саркофага. Разрушения частичные. Собираются подняться и осмотреть всё тщательней. Пока поднимались, стал слышен нарастающий гул. Счётчик Гейгера стал безудержно стрекотать. Поднялись. Гул и шипение наполнили динамик рации. Перестало быть слышно что-либо. Последние доносящиеся из рации слова были едва различимы. Это были слова «Что это?», «Крыши не видно…», «…Зря…», «…Вихрь!». Больше ничего. После минуты молчания я различил слово «…Зря…». Через минуту опять. С ними что-то случилось. Я не могу всё так оставить. Там, под саркофагом остались мои друзья. Я разберусь. Что со мной будет всё равно. Будет глупо умереть также, как и они. Мне всё равно. Вот так же…».

Солнце уже скрывалось за горизонтом, окрашивая, как и в дневнике, тучи в алый цвет. Последний цветной участок неба, окрашиваемый солнцем, скоро сдаст свои позиции и бесконечный серый грозовой фронт, надвигающийся с севера, накроет это место неспокойной ночью. Прошло уже не меньше часа, а Осечка, всё сидел на старом сундуке, не замечая начавшейся грозы и крупных холодных капель дождя, льющихся ему на спину сквозь маленькое разбитое окошко, затянутое паутиной. Он, так же как и в первый раз перечитывал последнюю страницу, подсвечивая её фонариком, размышляя, чем же может быть «ключевой объект», если это не ЧАЭС, из-за чего же произошла катастрофа, можно ли было её предотвратить ещё тогда, способен ли был на это владелец дневника, зачем он и ещё четыре доктора полезли под саркофаг, жертвуя собой. Абсолютно ясно то, что Министерство Обороны Украины и объединение военных учёных в этом всём было серьёзно замешено. Или кто другой, представившийся этими организациями.

Сталкер решил переночевать в башенке, потому что она была самым безопасным местом в доме. Здесь не было опасности столкнуться с запрыгнувшим в окно снорком, зато была опасность удара молнии. Сталкер забрался по лестнице, ведущей в башенку, и пролез сквозь небольшое квадратное окошко люка. Сама башенка оказалось не такой уж и маленькой: прямоугольное помещение где-то три на два метра, с потолком в два метра, обшитое с трёх стен вагонкой, а с одной - фанерой. Были два окошка: одно смотрело на деревянный дом и улочку, которую проходил одиночка пару часов назад, второе на деревню. С той стороны, где текла река, и там, где было взгорье, откуда вечером напали кабаны, были глухие стены. На деревянном полу стояла уцелевшая застеленная кровать и перевёрнутая на бок тумбочка, в углу лежали несколько недлинных досок. Сталкер положил их на пол, перекрыв люк на чердак, и надвинул на них кровать - теперь, пока он будет спать, никто не сможет забраться сюда незамеченным. Одиночка подошел к окошку, завешенному тонкой прозрачной шторой, которое смотрело на деревню.