Андрей Буторин - Упавшие в Зону. В поисках выхода Страница 4

– Ученые-то здесь при чем? – возмутился Плюх. – Не сами же они проход закрыли!

– А ты почем знаешь, сами или нет? Зона-то из-за их опытов-жопытов получилась, вот и опять что-нибудь намудрили, умники! А мы от этого, когда все припасы с патронами кончатся, примемся друг дружку жрать. Да уже почти начали. Теперь артефакты никто не собирает. Нынче сталкеры охотятся на тех, кого можно схавать или харч с патронами отнять – лучше вместе с жизнью, чтобы едоков меньше в Зоне осталось.

– Да не ученые это сделали! – продолжал кипятиться разведчик. – Надо было их не трогать – тогда бы они поняли, в чем причина, нашли бы выход!..

– Или вообще небо нам на бошки уронили… Нет уж, голубок, ты умников не защищай, при чужих особенно, а то прихлопнут тебя, как муху навозную, чтоб не вонял. Все, хорош пургу гнать! Ты, я смотрю, выздоровел уже, коли так запел; так что ступай должок отрабатывать.

Плюх собрался сказать, что босиком по камням он много не натопает, но Стенька и без него это понимал, бросил пару задрызганных, драных сапог – у одного даже была подвязана веревкой наполовину оторванная подошва. Но хоть впору оказались – и то ладно.

С огромным трудом, едва не теряя сознание от боли, косморазведчик поднялся по лестнице – к счастью, состоящей всего из шести ступенек. Очутился он в довольно просторной, чистой комнате с двумя небольшими зарешеченными окнами. Стены, как и в подвале, были каменными, но более-менее обработанными. Имелась там и печь, точнее, печурка – разумеется, тоже каменная. Рядом, на полу и на полках, стояли ведра, кастрюли, прочая кухонная утварь. Еще в комнате находились стол и что-то вроде широкого топчана, а также три табуретки.

– Что смотришь? – перехватил взгляд Плюха Стенька. – Небогато?

– Да нет, нормально, – пожал плечами разведчик. – Для одного больше и не надо.

– Для одного, может, и не надо. Только я не один. У меня еще жена есть, Зинка. Ну, как жена… здесь мы с ней уже встретились, в Зоне, а загсов и церквей тут не водится, так что… – развел руками мужчина, а потом вдруг насупился. – А чего тебе моя жена, голубочек?.. Ты смотри, перышки-то быстро повыщипываю.

– Мне? – заморгал Плюх. – Ты же сам про жену начал! Мне-то она зачем? Да и откуда я мог про нее знать, если ее здесь нет!

– Ладно, это я так, чтобы свое место помнил и чего не удумал. Про перышки-то я пошутил. Какие перышки! Если вдруг что – прибью сразу. А нет сейчас Зинки, потому что пошла по селу меняться.

– Как это «меняться»? – сглотнул косморазведчик, в представлении которого нарисовалась картина: ковыляет между сельскими домиками старая, страшная, горбатая женщина и постепенно преображается; один дом прошла – спина выпрямилась, второй миновала – волосы из седых стали черными, мимо третьего прошествовала – морщины разгладились…

– А как меняются? – буркнул Стенька. – В прошлый раз твои башмаки на полмешка картохи сменяли – на мои лапы они все равно не налезли. А теперь, вот, Зинка пару картошин взяла – вдруг кто вместо них морковь или лук даст, кто-то, может, соли горсть сыпанет… Теперь все так делают. Только чтобы было, чем меняться, надо хотя бы что-то добыть. А тут пути два: или на охоте зверя подстрелить, или напасть на кого и отобрать.

Скрипнула дверь, и за порог ступила женщина. Одежда на ней была бесформенной, почти как мешок на Плюхе, только черного цвета, голова повязана черным же платком. Возраст Стенькиной жены косморазведчик даже примерно не смог определить – то ли двадцать, то ли под сорок, не разобрать из-за платка и мешковины. И только когда Зинка заговорила, стало понятно, что той едва ли больше тридцати – голос был по-девичьи звонок, хоть и звучал робко, заискивающе.

– Зачем ты его вывел? – спросила она у мужа. – Он же едва на ногах держится. На охоту, что ль, погонишь?

– А твое какое дело? – огрызнулся Стенька. – Хоть бы и на охоту! Что он, просто так нас объедать станет?

– Так он же помрет, пока до охоты дело дойдет. От этого, по-твоему, толку прибавится?

– Пожалела? – прищурился «рабовладелец». – Может, тебя вместе с ним в погреб посадить? Будете друг дружку жалеть-голубить… Ты мне смотри, Зинка, я ведь, если что…

– Знаю, Стенька, знаю – пристукнешь сразу же. Только неужто ты думаешь, что я такого, как ты, на какого-то лысого калеку променяю?

Женщина попыталась обнять мужа, но тот грубо ее отпихнул и кивнул Плюху:

– Идем, голубь, крылышки тебе разомнем.

Оказавшись на улице, разведчик окинул взглядом селение. Все дома в нем были слеплены из камней – какие поаккуратнее, какие тяп-ляп, – так что вывод напрашивался однозначный: нормального леса поблизости не было, а деревья с багровыми щупальцами, видать, для постройки не годились, а может, добывать их было слишком опасно, или брезговали мужики такой «древесиной». Насчитал же Плюх порядка пяти десятков строений, а это значило, что Стенька немного приврал насчет двухсот жителей, разве что каждый дом был полон ребятни, в чем косморазведчик сильно сомневался. Но какая разница: двести «рабовладельцев» тут обитает или сто (а если хотя бы половина неженатые, то и всего семьдесят плюс-минус пятерка) – сбежать они ему не дадут. Да и как, ёхи-блохи, он такой побежит – поползет разве. Недалеко, правда, до первой же аномалии или ночного хищника вроде той медверыси. Но удирать все равно надо. Только сначала следует хотя бы немного оклематься, окрепнуть и придумать хоть какой-нибудь план. Или попробовать еще разок по-хорошему?

– Слушай, Стенька, – сказал разведчик, – отпусти меня, а я тебе добром отплачу.

– Это каким же добром? – скривил губы мужчина. – Добрым словом, что ли?

– И словом тоже. Но я тебе и еды добуду, и патронов принесу – не обещаю, что завтра, но через неделю-другую…

– Послушай, голубь мой лысый, – став предельно серьезным, перебил его Стенька. – Тебе, видать, «выжималка» и мозги хорошо выкрутила. Ты сам-то подумай, что говоришь? Что ты мне принесешь через неделю-другую? Костей своих горстку?.. Вот смотри. Ну, допустим, отпустил я тебя. И куда ты сунешься? У тебя дом есть? Если твоим домом корабль летучий был, так он тю-тю, сам же ты его и грохнул. И что теперь? Куда пойдешь-то?

Плюх отчего-то твердо знал: говорить про Илону и Блямса «рабовладельцу» нельзя, равно как и спрашивать, где находится Новоромановск. Он доверял своей интуиции, которая на вступительных испытаниях в Академию была оценена в восемь баллов из десяти возможных, а она буквально вопила ему: «Даже не вздумай!» Ученые теперь тоже отпадали – где их искать? Да если бы и удалось, ничем бы они ему помочь не смогли. Их стоит обязательно найти, но потом, после выполнения главной задачи. Правда, осталась их лаборатория… И разведчик ляпнул:

– Пойду в лабораторию ученых, буду жить там.

– О! – сделал удивленный вид Стенька. – Как ты и докумекал-то до такого? Я бы не смог… – Но тут же тон «рабовладельца» сменился, став грубым и жестким. – Ты что, и впрямь считаешь, что один такой умный? В лабе теперь живут «Контактеры» и хрен кого подпускают ближе, чем на расстояние выстрела. Так что если я тебя отпущу, то ты, особенно такой, как сейчас, да еще и безоружный, протянешь самое большее до ночи. Я бы даже поспорил с тобой, только вот, опять, резону мне никакого. Поэтому выбрось из своей перекрученной лысой башки все мысли о свободе – она для тебя то же, что и смерть. И скажи спасибо мне, что приютил тебя. А теперь все, хватит лясы точить – вон, люди уже подтягиваются.

Глава 3

«Рабовладельцев» собралось на охоту не так уж и много – человек двадцать. У остальных, возможно, еще была еда, или же они предпочли другую «охоту» – на двуногую добычу. Собственно, Плюху было все равно – он уже не просто едва держался на ногах от боли, но находился в некоем полубреду: то видел людей и окружающую местность отчетливо, то словно сквозь мутную завесь, а порой в мозгу возникали картинки и вовсе не имеющие к действительности никакого отношения. Так в одном из семи рабов, взятых «рабовладельцами» на охоту, он вдруг узнал Илону и бросился к ней с воплем отчаянья. Но повернувшийся на крик человек оказался вовсе не Илоной, а… Шершнем.

– Тебя же убили!.. – пробормотал косморазведчик.

– Ну так что? – ответил сталкер. – Думал, теперь и должок отдавать не нужно, так-на? Пока мне спирт не вернешь, я с тебя не слезу.

Шершень и правда вскочил вдруг на плечи разведчика и запел, постукивая каблуками сапог по бокам Плюха:

– Эх, тачанка-ростовчанка, наша гордость и краса!.. Потом Шершень неожиданно исчез, но сапоги продолжали стучать по ребрам:

– Эй, ты! Хорош придуриваться!

– Я не при… – начал разведчик и провалился во тьму.

Первым, что услышал Плюх, выходя из очередного забытья, был женский голос:

– Говорила же тебе, рано его еще трогать!