Боевой 1918 год-3 (СИ) - Конюшевский Владислав Николаевич Страница 40

Буденный поморщился:

– Фу, писанина…

На что получил пояснение:

– Ты тут не фыркай, а на ус мотай. Вот будь у твоего взводного рабочий журнал, где было показано что он проводил все занятия и инструктажи. Да с росписями сержантов о прохождении. И что бы ты делал?

Семен возмутился:

– Да толку с того журнала, если люди погибли?

Я наставительно заметил:

– Толк в том, что задокументированное проведение всей необходимой учебы снимало бы большинство вопросов к комвзводу. То есть человек сделал все, что было в его силах чтобы выполнить свою задачу. Ну а если среди подчиненных нашелся кто-то особо тупорылый, то от этого никто не застрахован. Человеческий фактор еще никто не отменял.

Собеседник, несколько опешив уставился на меня:

– И что? Будь тот журнал, вышло бы что Сидоренко вообще не виноват? Но он командир! Он отвечает за своих людей!

– Почему не виноват? Виноват! Именно потому, что это его люди. Но документ бы показал, что он не только самогоном баловался, но еще и работал. То есть за то, что недоработал – понижение в должности заслужил. А вот нагайка в данном случае была бы совершенно излишней…

В общем, какое-то время мы с Михалычем спорили по поводу необходимости армейской бюрократии. А то у нас тыловики завели себе гроссбух, где ведут учет всего и вся, а вот строевики как-то вообще практически забили на документацию. Только у артиллеристов и бронеходчиков все нормально. Остальные же (невзирая на наличие писарей) просто замечательно проводят время, почти не утруждая себя мозговой деятельностью. Я с этим борюсь, но пока как-то не очень получается. С другой стороны, сильно давить тоже нельзя ведь еще буквально девять месяцев назад эти люди были просто беспредельщиками без руля и ветрил. Вот так передавишь, а у них вновь резьба соскочит. Хотя, конечно, уже вряд ли (не зря ведь я столько времени пахал) но зачем нарываться? Так что будем действовать плавно, тихо, аккуратно. В общем выполнять все те действия, которые необходимы при варке лягушки.

Тут Буденный что-то отвлекся и со смехом вспомнил как я нас всех «красной сволочью» обозвал. На что я, пожав плечами неосторожно посетовал что это слова из песни. Спутники живо заинтересовались какой именно. Ну и пришлось озвучить что, сидя в контрразведке слыхал как казаки пели:

– Над Доном угрюмым, идем эскадроном На красную сволочь нам пуля дана Не падайте духом поручик Голицын Корнет Оболенский налейте вина

На это Берг с удивлением заметил, что года полтора назад пересекался с одним поручиком Голицыным и неужели это про него песня? Но потом сам себе засомневался, так как поручика ожидал суд, потому что тот спьяну пристрелил штабс-капитана и ряд ли бы он после этого стал героем песни. Семен же просто сплюнул, посетовав что про каких-то корнетов песня есть а вот про героических чуровцев до сих пор так и нет. После чего хитро глянул на меня. Ну а я чего-то повелся и ухмыльнувшись ответил:

– Про чуровцев не знаю, а вот про тебя точно есть.

Усач удивился:

– Эт какая? Не слыхал…

Я же, подмигнув спутникам, заголосил:

– По военной дороге шел в борьбе и тревоге Боевой восемнадцатый год Были сборы недолги От Кубани и Волги Мы конец поднимали в поход

Казаки конвоя навострив уши максимально сблизились, ну а я продолжал:

– Среди зноя и пыли мы с Буденным ходили На рысях на большие дела По курганам горбатым По речным перекатам Наша громкая слава прошла

Когда вокал внезапно прекратился, ошарашенно слушающий Семен, жадно затребовал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А дальше?

Пожав плечами, ответил:

– Дальше не помню…

Ну правильно, там ведь в тексте и про польских панов, и про псов-атаманов. Да еще и про наркома. Так что сейчас я очень вовремя остановился. Но Буденный на мои слова не очень-то повелся. Наоборот – торжествующе захохотав, он подытожил:

– Как же – «не помню»! Так и скажи, что еще не придумал! Или ты считаешь, что хучь кто ни будь сомневается, что все те песни твои? – и видя, что я не реагирую добавил – Вот одно не пойму Чур и чего ты такой стеснительный? Другой бы об том на каждом углу кричал, а ты словно барышня-смолянка мнёшься да морщишься. Характериком тебя зазвать – злишься. Стихотворцем – кривишься. Что тебе не так?

Пришлось возразить:

– Я не стеснительный. Я – деликатный. Славы не ищу…

На что в ответ снова получил смех:

– Ой вы гляньте на него! И словечко-то какое придумал! Деликатный… Особливо, когда мы на кулачках в Севастополе соленых гоняли, твоя деликатность так и перла! Или, когда на немецкую лаву с одним пистолетиком впереди всех попер уж так деликатничал, так деликатничал…

В общем, Буденный обсасывал мало применяемое в нашей среде слово, почти до самого лагеря. А я не мешал. Радуется человек и пусть радуется. Тем более дело мы большое провернули. Еще не до конца, но я что-то уже не сомневаюсь в успехе.

Глава 9

НачАрт Холмогоров, своей колченогой суетой сильно напоминал того гнома, который женился на великанше и теперь бегал по ее телесам, крича в перевозбуждении – «И это все мое!». Причем, в основном он крутился вокруг трех грузовиков с орудийными платформами и встроенными снарядными ящиками. Остальные, к слову сказать от него не очень-то отставали. Там блин всем хватило. Даже Самурскому, нашему Айболиту, достался специально предназначенный для раненых санитарный автомобиль. Про тыловиков, просто истекающих слюной и брызгающих кипяточком при виде гор снаряжения с амуницией, я вообще молчу. Правда всех своих сразу предупредил – нам отходит законная десятина. Не более того. А остальное придется отдать на нужды Крымского фронта. Правда и этой десятины было выше крыши. Хотя некоторым все мало… Я вон уже наблюдал, как Михайловский лично, воровато оглядываясь (вот те и дворянин чуть ли не со времен Рюрика!) ныкает в свои броневики патронные ящики и какие-то пулеметные ЗиПы. И главное, это помимо всего того, что ему уже было выделено.

А бедный Мага вообще впал в ступор. Немцы ведь злато-серебра не оставили. Исключительно – строго утилитарные вещи. Поэтому несчастный «чех» не знал за что хвататься при определении своего бакшиша и «командырской долы». Потом вроде успокоился, выбрав почти новенький «Руссо-Балт», доставшийся в свое время фрицам в виде трофея. Но когда я сказал, что машину передадим в распоряжение комфронта, горец снова озадачился до невозможности и печально вздыхая, принялся освобождать нутро машины от уже натащенных туда ништяков.

При этом, в начале у меня мелькнула мысль подарить авто Сталину. Ведь с ним надо дальше сближаться? Надо. Раз уж решили оставить в живых. Вот и будет шикарный презент. Но при более зрелом размышлении я отказался от этой мысли. Ведь насколько успел узнать Виссарионыча – чутье у него реально волчье. Моментом заподозрит в каких-нибудь тайных намерениях. Да и вообще – подобный подарок сильно смахивает на подхалимаж. Так что – на фиг! Мы сейчас с ним на равных и нельзя давать ни малейшего повода себя хоть как-то принизить. Вот, по-моему, Жилин, как-то не так себя изначально повел (видно от послезнания уважение к «вождю» сказалось) и теперь укорот на «дядю Джо» найти не может. А у нас пока твердый паритет в спорах. Правда один раз чуть не подрались, но «чуть» не считается. Он тогда стакан вместе с подстаканником смял (руку при этом порезав) а я без всякого членовредительства ударом отломил уголок стола. В общем оба показали горячность натуры и непримиримость позиций. Ну а потом как-то нормально пошло. Так что никаких подарков усатому не будет и «Руссо-Балт» уйдет в штаб фронта.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})