Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю Страница 40

– Мне прежде казалось, что краткость жизни – это не то, чего следует бояться. Жизнь не заканчивается до тех пор, пока каждый ее носитель отказывается поддаться отчаянию. Но что, если каждая отдельная жизнь – это не часть Жизни, а всего лишь тень Смерти? Все вокруг говорят и думают об убийстве, ну буквально каждый человек. Вы с Таквалом требуете жертв, Китос твердит о мудрости безумия. Льуку стремятся убивать и порабощать другие народы, тогда как вы, в свою очередь, хотите истребить всех льуку до единого. Как может восторжествовать Жизнь, если всем заправляет Смерть?

– Смерть – вовсе не то, к чему мы стремимся, – возразила ей Тэра. – Защитить себя и своих близких, поддержать…

– Мне известно про необходимость выжить, – перебила Торьо. – Но ведь и льуку могут сказать в свое оправдание, что вынуждены убивать, иначе их уничтожат те, кого они покорили. Чем тогда вы с Таквалом отличаетесь от Кудьу, если тоже ведете войну и убиваете во имя необходимости, под знаменем выживания?

– Ты задаешь вопрос, ответить на который сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – промолвила Тэра. – Никто не играет роль негодяя в своей собственной истории, и убийства всегда можно оправдать как необходимость поддержания жизни. Подобно богиням Кане и Рапе, жизнь и смерть – суть два проявления одного Потока. Мне понятно твое смятение, Торьо. Льуку загнали агонов на окраины Гондэ и вторглись в Дара под лозунгом свободы, а мы, сражаясь с ними и в Дара, и здесь, тоже делаем это во имя свободы. Кудьу говорит о лучшей доле для льуку под сенью его империи; Таквал стремится сделать счастливыми всех, кроме льуку, когда империя рухнет. Я могу описать тебе принцип уменьшения страданий, озвучить цитаты из мудрецов ано и божественных учений обеих стран. Я могу привести сотню доводов, почему наши побуждения различны, но острый ум найдет также сотню причин счесть мои объяснения ошибочными. Добро не всегда совершается посредством добрых дел, равно как и зло иной раз питается благими намерениями.

– Но как же тогда узнать, что есть правильно? – спросила Торьо. Она перестала плакать, и слезы уже заледенели у нее на лице. – Взывать к родству крови? Но я не дара и не агонянка: ни по рождению, ни по браку. Просить наставления у богов? Но я не боюсь богов и не верю в них.

– У меня нет ответа, – покачала головой Тэра. – Потому как совесть – это единственные весы, способные отделить правду от лжи, золото от пыли. Но совесть принадлежит лишь тебе или мне, ее нельзя проверить ни философией, ни религией, только опытом.

Буря стихла на миг, и поверхность моря словно бы застыла под ледяным покровом, чтобы затем расколоться на миллион кусков со следующей нахлынувшей волной.

– Я не знаю, как быть, – вздохнула Торьо. – Я люблю тебя, люблю Таквала и людей, которые приняли к себе безродную девчонку и стали моим племенем. Но при этом я твердо знаю, что никогда не смогу убивать.

– Ну и не убивай, – сказала Тэра. – Ты имеешь полное право отказаться от участия в битве. Обещаю: я никогда не попрошу тебя делать то, что противно твоей совести.

Все это время она продолжала обнимать молодую женщину. Постепенно Торьо успокоилась. Они стояли вдвоем на берегу и смотрели на море, на распускающиеся и разбивающиеся цветы из ледяной пены.

– Они воистину прекрасны, – промолвила Торьо.

– «Воочию видим мы ветер, обретающий форму во льду»! – Тэра процитировала Накипо, поэтессу из Аму.

Осколки льда стукались друг о друга, производя звук, похожий на звон ударяющихся о доспехи мечей.

Мысли принцессы уже обратились к неотложным нуждам их крепости, что виднелась в отдалении. Стены ее были такими низкими, что едва ли могли сдержать наступление орды льуку, не говоря уже о том, чтобы остановить преследователей.

Решительное выражение появилось в глазах Тэры.

– Давай вернемся назад и согреемся.

Заботливо обнимая спутницу, она повела Торьо в долгий путь назад.

Через каждые несколько миль очередная упряжка ездовых собак валилась от изнеможения, чтобы никогда уже не подняться снова. Тово отмахивался от просьб подневольных погонщиков хоть немного сбавить темп и безжалостно хлестал их кнутом, чтобы они выжимали из уцелевших животных все, что только можно. Ничего сейчас не имело для него значения, кроме поимки пэкьу агонов и принцессы из Дара. Уж на этот-то раз они не должны ускользнуть. Каждый, кто посмел выставить пэкьу Кудьу и тана Тово Тасарику на смех, должен расплатиться за это сполна.

К мысу льуку вышли холодным непогожим утром. Увидев, что бунтовщики прячутся за наспех возведенными стенами из торфа и снега, Тово едва не рассмеялся. На миг ему стало жаль, что при нем нет гаринафинов. Славно было бы поглядеть, как эти запертые в своем убежище рабы будут метаться и верещать, словно лунношкурые крысы, поджариваясь заживо.

Ну да ладно. Так или иначе, он приведет своих воинов к победе. Пожалуй, даже лучше, когда видишь отчаяние в глазах врага, понимающего неотвратимость разгрома.

Тово отдал приказ начать атаку. Не имело смысла готовиться к наступлению по всем правилам, разворачиваться в боевой строй – нет нужды в тактике, когда противник возлагает надежды на столь хлипкие укрепления.

Сотни наро и кулеков грозной тучей двинулись по тундре на стоящий на берегу форт. Мятежники выглядывали из-за его стен, словно суслики. Тово казалось, что даже с такого расстояния он читает в их глазах ужас. Еще бы: ведь позади плескалось безжалостное море, а спереди на них надвигался смертоносный прилив из боевых палиц и топоров. Этим жалким рабам, агонам и дара, некуда бежать от праведной ярости их неустрашимых господ льуку.

Однако по мере приближения орды к крепости Тово осознал, что стены ее вовсе не такие низкие, как казалось сначала. Они существенно отличались от обычных временных укреплений, возводимых ледяными блохами и редко имевших высоту больше человеческого роста: чтобы забраться на стену этого форта, требовалось поставить нескольких воинов одного на другого. Тан не мог понять, как мятежникам удалось построить такое сооружение, – сам он прежде не видел ничего подобного.

Тем не менее Тово и мысли не допускал, что уплотненный снег способен остановить его воинов.

– Пошевеливайтесь! Живей, живей! – поторапливал он. – Тот, кто захватит варварскую принцессу, будет немедленно произведен в наро-вотаны!

В воздухе засвистели камни из пращей обороняющихся, несколько воинов-льуку в первых шеренгах вскрикнули и сбились с шага. Один упал с проломленным черепом.

Однако Тово и бровью не повел. Даже если вдруг все защитники крепости окажутся меткими стрелками, льуку все равно приближаются