Эдгар Берроуз - Джон Картер, марсианин Страница 40

Затем Тардос Морс поздоровался с каждым из зеленых джеддаков и джедов и дружески сказал каждому несколько признательных слов.

Приблизившись ко мне, он положил обе руки мне на плечи.

— Добро пожаловать, мой сын, — сказал он, — вам принадлежит по праву и без спора самая дорогая жемчужина в Гелиуме и на всем Барсуме.

После этого мы были представлены Морсу Каяку, джеду меньшего Гелиума и отцу Деи Торис. Он шел вслед за Тардосом Морсом и казался еще более взволнованным, чем его отец.

Он несколько раз пытался выразить свою благодарность, но голос отказывался ему служить и он не мог ничего произнести, а между тем, как я впоследствии узнал, он пользовался репутацией жестокого и бесстрашного бойца, выделявшегося даже среди воинственных народов Барсума. Наравне с остальными гелиумцами он обожал свою дочь и не мог без глубокого волнения думать об избегнутых ею опасностях.

XXVII. От радости к смерти

Десятый день орды тарка и его диких союзников отдыхали и пировали, а затем, нагруженные дорогими подарками и сопровождаемые десятью тысячами гелиумских воинов во главе с Морсом Каяком, двинулись в обратный путь к своим странам. Морс Каяк, джед меньшего Гелиума, с несколькими представителями высшей знати сопровождал их до самого Тарка, чтобы прочнее скрепить новые узы мира и дружбы.

Сола тоже сопровождала своего отца, Тарса Таркаса, который в присутствии всех вождей признал ее своей дочерью.

Через три недели Морс Каяк и его офицеры, а также Тарс Таркас и Сола возвратились на посланном за ними военном корабле, чтобы присутствовать при церемонии бракосочетания Деи Торис и Джона Картера.

Девять лет прослужил я в советах и бился в армии Гелиума как принц дома Тардос Морса. Народ не уставал осыпать меня почестями, и не проходило дня без нового доказательства его любви к моей принцессе, несравненной Дее Торис.

В золотом инкубаторе на крыше нашего дворца лежало белоснежное яйцо. Почти пять лет десять солдат гвардии джеддака беспрерывно дежурили возле него, и когда я бывал в городе, не было дня, чтобы мы с Деей Торис не стояли рука об руку перед нагим маленьким алтарем, мечтая о том времени, когда разобьется тонкая скорлупа.

В моей памяти жива картина последней ночи, когда мы сидели там тихо, беседуя о том странном романтическом сплетении обстоятельств, которое связало наши жизни, и таинстве, сулившем еще увеличить наше счастье и завершить наши надежды.

Вдали мы увидели ярко-белый свет приближавшегося воздушного корабля, но не придали этому особого значения такому обычному зрелищу. Молнией несся он к Гелиуму, и самая скорость его, в конце концов, показалась нам странной.

Вспыхнули сигналы, означавшие, что на борту есть депеша для джеддака, и корабль начал нетерпеливо кружить в ожидании запоздавшей патрульной машины, которая должна была конвоировать его ко дворцу. Через десять минут после его спуска я был вызван в зал совета, куда уже спускались остальные члены собрания.

По тронному залу ходил взад и вперед с озабоченным видом Тардос Морс. Когда все заняли свои места, он заговорил:

— Сегодня утром, — начал он, — некоторым правительствам Барсума стало известно, что от начальника главной атмосферной станции уже два дня не поступало донесений по беспроволочному телеграфу. На почти беспрерывные вызовы из нескольких столиц не было дано никакого ответа.

Послы других держав просили нас расследовать это дело и спешно командировать на станцию помощника начальника. Весь день тысяча крейсеров разыскивала его, лишь теперь один вернулся с его мертвым телом, найденным в подвале его дома и ужасно изуродованным неведомым убийцей.

— Мне не приходится говорить вам, какое значение имеет это для Барсума. Нужны месяцы, чтобы проникнуть через мощные стены — эта работа уже на ходу, и не приходилось бы особенно тревожиться, если бы машины насосной установки работали исправно, как это было в течение столетий. Но случилось худшее, чего мы опасались. На всем Барсуме приборы показывают быстрое понижение атмосферного давления — машина стала.

— Господа, — закончил он, — нам осталось жить не более трех дней.

На несколько минут воцарилась глубокая тишина, затем поднялся молодой воин и, подняв над головой обнаженный меч, обратился к Тардос Морсу:

— Жители Гелиума всегда показывали Барсуму, как народ красных должен жить. Теперь перед нами случай показать, как следует умирать. Вернемся к нашим обязанностям, как если бы нам предстояла тысяча плодотворных лет жизни.

Зал огласился рукоплесканиями, и так как не оставалось ничего лучшего, как попытаться собственным примером успокоить тревогу населения, мы разошлись с улыбкой на губах и гложущей тоской в груди. Когда я вернулся в свой дворец, слух успел уже достигнуть ушей Деи Торис, и мне пришлось сообщить ей все, что я узнал.

— Мы были очень счастливы, Джон Картер, — сказала она, — и я надеюсь, какая бы судьба не постигла нас, она позволит нам умереть вместе.

Ближайшие два дня не несли в воздушное снабжение заметной перемены, но на утро третьего дня на крышах высоких зданий стало трудно дышать. Население высыпало на улицы и площади Гелиума. Остановились все дела. Но большинство народа храбро смотрело в лицо неизбежной судьбе. Тут и там, однако, мужчины и женщины предавались тихому горю.

К середине дня многие начали сдавать, и в течение часа народ Барсума начал тысячами впадать в бессознательное состояние, предшествующее смерти от удушья.

Дея Торис и я вместе с другими членами королевской семьи собрались в низко расположенном саду во внутреннем дворе дворца. Мы почти не говорили и только следили, как величественная тень смерти приближается к нам. Даже Вула как бы предчувствовал приближение беды и, жалобно визжа, прижимался к Дее Торис и ко мне.

По просьбе Деи Торис маленький инкубатор был принесен с крыши дворца, и она сидела, с мучительной тоской глядя на неведомую зарождающуюся жизнь, которой ей не суждено увидеть.

Когда стало заметно труднее дышать, Тардос Морс поднялся и сказал:

— Простимся друг с другом. Дни величия Барсума миновали. Завтрашнее солнце осветит мертвый мир, обреченный вечно блуждать по небесам, не населенный даже воспоминаниями. Это конец.

Он нагнулся, поцеловал женщин и положил свою сильную руку поочередно на плечи мужчин.

Когда я со скорбью отвернулся, мой взгляд упал на Дею Торис. Ее голова упала на грудь. Она уже не казалась живой. С криком подскочил я к ней и поднял ее на руки.

Она открыла глаза и заглянула в мои.

— Поцелуй меня, Джон Картер! — прошептала она. — Я очень, очень люблю тебя! Как жестоко расставаться, когда жизнь только начала приносить нам любовь и счастье. Когда я прижал ее нежные губы к своим, старое чувство с неудержимой силой овладело мной. Воинственная кровь Виргинии проснулась в моих жилах.

— Этого не должно быть, моя принцесса, — воскликнул я. — Существует, должен же существовать какой-нибудь исход, и Джон Картер из любви к тебе проложивший себе путь из иного мира, найдет его!

И с этими словами на пороге моего сознания возникли один за другим девять забытых звуков. Как луч молнии во мраке сверкнуло передо мной их полное значение. Это был ключ к трем могучим дверям атмосферной станции!

Быстро повернувшись к Тардосу Морсу и прижимая к груди мою умирающую возлюбленную, я закричал:

— Дайте мне летательную машину, джеддак! Скорее! Прикажите подать самую быструю машину на крышу дворца! Я еще смогу спасти Барсум!

Он не стал терять времени на расспросы, и вмиг посланный помчался к ближайшему ангару, хотя воздух был редок и почти исчез на уровне крыш, все-таки удалось снарядить самую быстроходную машину, какую когда-либо производило искусство Барсума. Расцеловав Дею Торис, и приказав Вуле, желавшему сопровождать меня, остаться и охранять ее, я со всей прежней ловкостью поднял в воздух машину и со всей скоростью помчался к цели надежд всего Барсума.

Мне пришлось лететь низко, чтобы иметь возможность дышать, но я избрал прямой путь поперек старого морского дна, и мог держаться всего лишь в нескольких футах над почвой.

Я летел с безумной быстротой, так как мой полет являлся гонкой со смертью. Передо мной все время витал образ Деи Торис. Когда, покидая дворцовый сад, я в последний раз оглянулся, я видел, как она пошатнулась и упала рядом с маленьким инкубатором. Я хорошо знал, что ей грозит скорая смерть, если в ближайшее время не усилится приток свежего воздуха, и отбросил всякую осторожность. Я побросал за борт все, что можно было, вплоть до моих украшений, и лежа ничком на палубе, с одной рукой на рулевом колесе и другой на рычаге скорости, который я поставил на последнюю зарубку, со скоростью метеора рассекал редкую атмосферу умиравшего Марса.