Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина Страница 41

– Да пошел ты, – ругнулся Таманский в лицо бронзовому гранду. – Я что, мессия?

И он сердито пошел прочь.

Вечерело, и Таманский, почувствовав голод, направился в свой отель. Где действительно неплохо кормили.

Однако у дверей его остановил портье. С удивлением посмотрев на лысую голову Таманского, он попросил подойти к стойке, где «мистера Тамански» кто-то ждет.

Несколько удивленный, Костя подошел к ресепшен, где еще один юноша показал ему на большие, глубокие кресла около входа.

Когда Таманский обернулся, она уже вставала…

В полутемном холле ее фигура выглядела гипнотической. Она притягивала взгляд, ее хотелось рассматривать, подойти ближе. Костя сделал несколько шагов. Мариза кинулась ему на шею, повисла, обнимая. Сердце испуганно билось, Таманский чувствовал его через тонкую ткань платья. Она часто дышала, как пойманная птица. И Костя вдруг понял, что Мариза плачет.

– Ты что?! – Он попытался отстранить ее от себя, чтобы заглянуть в лицо. – Ты что?!

Она отчаянно сопротивлялась, пряча лицо на его груди.

Таманский обнял ее и повел назад, к креслам.

– Тебя кто-то обидел?

Мариза покачала головой.

– Присядь. Что случилось?

Она вцепилась в его руку крепко-крепко и только тогда села, поднимая заплаканные глаза.

– Прости… – прошептала Мариза.

– За что?

– Ты ушел. Тебе было плохо? Я что-то сделала не так? Ты… Я тебя обидела?

Таманский открыл было рот, но потом вдруг понял, что ему нечего ответить. Объяснять, что он женат, что это был порыв… Что… Вся эта пошлость неожиданно растворилась, исчезла. Костя так и не смог ничего ответить плачущей женщине, кроме лжи:

– Нет… У меня были дела… И я… ушел.

Она вздрагивала и сжимала его руку все крепче и крепче.

– Все хорошо, не волнуйся.

Наконец Мариза вытерла глаза и прошептала:

– Извини. Я дура. Мужчины не любят, когда женщины плачут.

– У тебя это получается очень симпатично, – ответил Таманский, чувствуя дураком себя. Но она улыбнулась, быстро открыла микроскопическую сумочку, посмотрелась в зеркальце, махнула платочком, и – миг – слез как не бывало, только глаза блестят. Хороша, свежа, воздушна…

– А ты смешной… – Она провела по его голове ладонью. Таманский обратил внимание, какая она сухая и теплая. – А как же рана?

– Там… – Он покрутил в воздухе пальцами, стараясь подобрать слова. – Все сделали правильно.

– Я пришла… Пригласить тебя к нам. – Мариза легко улыбнулась.

– К нам?..

– В кабаре. Это почти мой второй дом. Я люблю танцевать… Только я не участвую в программе. Из-за синяков. От взрыва…

– Я понимаю.

– Ты пойдешь?

У Таманского были несколько другие планы на вечер. Проблема, которой нагрузил его предприимчивый американец, не давала ему покоя. И идти развлекаться?..

Мариза видела его колебания и пустила в ход последнее женское оружие.

Она улыбнулась.

– Ну, что ж, кабаре так кабаре…

52

– Со мной, – кивнула Мариза охраннику. Тот, здоровый толстый латиноамериканец, лениво посторонился. Таманский отметил, что в охрану почему-то берут именно таких, здоровенных, толстых, неповоротливых. Зачем? – Он бывший боксер, – словно прочитав его мысли, сказала Мариза. – Ударом ломает стол. Вон там, смотри…

Она показала тонким пальчиком в угол.

Около стены, ярко освещенный небольшим прожектором, стоял разломленный пополам стол. Толстое дерево. В середине вмятина…

– Это для особенно бойких посетителей…

– Ничего себе, – пробормотал Костя.

Здоровяк в дверях смотрел лениво и мирно, как корова на лугу. Казалось, ничто не может вывести его из себя.

В кабаре было многолюдно. Столики, снующие официантки в откровенных нарядах, мужчины, дымящие сигарами, женщины, ярко одетые. Музыка, дым, отголоски разговоров.

Таманский почувствовал себя не слишком уютно.

Люди приходили сюда… показать себя. А он вообще-то приехал в эту страну работать и откровенно выбивался из общей массы.

– Все это посетители, ничего интересного, – прошептала Мариза ему на ухо. – Пойдем со мной. Я покажу, где я работаю.

Она потянула его между столиков, перемигиваясь с официантками, с кем-то мимолетно здороваясь, к какой-то неприметной дверке в стене. Щелчок замка. Р-раз!

И вот уже шумный зал позади. Коридор, под ногами толстый ковер, а в воздухе разливается тонкий удивительный аромат.

«Женские духи! – понял Костя. – Этот коридор впитал в себя сотни запахов и приобрел свой собственный…»

Коридор заканчивался еще одной дверью, Мариза толкнула ее ножкой, и они оказались там, где кабаре только начинается.

Таманского окатило волной запахов. Духи, пот, пудра. Вокруг туда-сюда носились полуобнаженные девушки, какая-то толстуха громко и надсадно ругалась, потрясая в воздухе черной сеточкой колготок. К Маризе тут же направился вертлявый, худой, весь в пудре и морщинах мужичок.

– Маризочка, милая! Ну, как же так можно? Как же так можно? Я слышал, эти взрывы… – Он схватился за голову.

– Это Мигель, – пояснила девушка. – Он ведет шоу.

Мигель прошелся по Таманскому длинным взглядом, с ног до головы, и протянул руку, как обычно подают ее дамы, для поцелуя.

Костя кашлянул, пробормотал что-то типа: «Здрасте…» – и крепко сжал напудренную сухую ладонь.

Мигель вытаращил глаза и округлил губы буквой «О».

– Сильный мужчина! Как приятно… – Таманский увидел, как Мариза наступает ему на ногу, – …приятно, что наша Мариза с вами познакомилась! Ей как никогда нужен серьезный человек! Все эти танцы, маскарады до добра не доведут. Вот видите…

Мариза аккуратно пнула его под коленку.

– Ой-ой! Молчу, молчу… – Напудренный Мигель ускакал в сторону.

– Пойдем, – прошептала девушка. – Я покажу тебе мой столик.

Они снова пошли по узким проходам между столами. Между вешалками с какими-то перьями, блестящими платьями. Мариза здоровалась с кем-то, обнималась. От смеси табачного дыма, духов и пудры у Таманского закружилась голова. Лица, лица… Улыбающиеся, негодующие, равнодушные, белые, разукрашенные, разные, разные, разные… Все это смешалось, перепуталось.

Мариза показывала свой столик, точно такой же, как и остальные. Заставленный баночками, тюбиками, кисточками и еще шут знает чем, важным для женщины и только ей одной понятным. Она показала ему свои наряды, бесконечно длинные боа, полупрозрачные юбки, что-то блестящее и невыразимо воздушное. Мариза прижимала эти вещи к лицу, вдыхала их запах, все тот же дурманящий аромат кабаре.

– Тебе нравится? Нравится? – спрашивала она.

И Таманский послушно кивал, все глубже и глубже погружаясь в этот мир, где все было понарошку и вместе с тем так реально, что можно было дотронуться рукой. Женщины улыбались ему, подмигивали и радостно смеялись, раскрывая накрашенные алые рты, когда Мариза грозила им кулачком. Таманский чувствовал, что в этом напудренном мире можно очень легко потеряться. И вечно бродить между вешалок, столов, ламп… Жить здесь. Под защитой бордовой портьеры, отделяющей мир настоящий от… от другого. Не иллюзорного, нет. Просто другого.

Реальность, погруженная в перья и вуаль, казалось незыблемой, она была и будет. Всегда.

Таманский начал понимать, почему Мариза, вместо того чтобы спокойно лежать в кровати у себя дома, потащила его сюда. Девочка, рано повзрослевшая, рано познавшая цену жизни, нашла тут свой настоящий дом. Семью. Взбалмошную, безалаберную, но вместе с тем настоящую.

Мариза потащила Костю на сцену, он рассматривал зал через маленькую дырочку в кулисе.

– Вот там, вот там, – шептала Мариза. – Видишь, толстяк…

– Да…

– У него пятеро детей. Он сюда приходит исключительно ради Изабеллы.

– Кого?

– Ну, Изабелла, она ругалась, что у нее колготы порваны!

Таманский припомнил гигантоподобную толстуху.

– Однако…

– Ему нравится, как она трясет бюстом. Он всегда вскакивает и аплодирует. А вот тот, видишь, худой с бородкой?

– Справа?

– Да. Это знаешь кто? Это мэр города!

– Ого… А не бывает у вас…

Но Мариза уже тянула его куда-то дальше. Через сцену, мимо скучающих пожарных, мимо канатов, лебедок. Дальше, дальше…

Они вбежали в большую комнату с зеркалами.

– Смотри! – Мариза выбежала на середину, легкая, воздушная. – Смотри! Как меня много!

Таманский отошел к стене, рассматривая девушку в бесконечности зеркал.

– Ты красивая…

– Я красивая! – Мариза закружилась по комнате. Еще круг, еще. Она танцевала сама с собой, увлеченная, раскрасневшаяся. – Я красивая!

В сторону полетела юбка, рубашка… И вот она уже обнаженная танцует, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Тоненькая, женственная…

Она подлетела к Таманскому, схватила за руки, потянула его на себя.