Шестнадцать способов защиты при осаде - Том Холт Страница 41

17

Завидев, что творится внизу, Труха сбежала по лестнице, дабы поинтересоваться, что, черт возьми, происходит, – и стражники пояснили ей, что ворота отпереть велел Лисимах. Она разыскала его: представьте себе Труху, стоящую прямо перед этим берсерком и четырьмя брызжущими пеной лошадьми, вопрошающую, что он о себе думает.

– Я сожгу эти машины, – отрезал он. – Они убили Орхана. А я убью их.

Труха – славная девушка. Голова у нее работает что надо.

– Хорошо, – сказала она. – В таком случае езжай по прямой. Не сходи с колеи ни вправо, ни влево ни на фут. Я прикрою тебя так, как смогу.

Не думаю, что Лисимах раскусил ее план, но у него хватило ума поверить, что Труха знает, что делает. Он подхлестнул лошадей, и фаэтон вылетел за ворота как выпущенная из лука стрела. Тем временем Труха взлетела на стену, к заряженным и готовым к бою катапультам. Она быстро внесла некоторые коррективы в диспозицию машин, после чего отдала приказ. Сотня этих кошмарных каменных шаров покатилась от стены – но так, чтобы остался свободный проход для безумной одиночно-кавалерийской атаки. Излишне говорить, что, как только шары оказались в воздухе, вражеские воины побросали оружие и со всех ног припустили к возвышенностям. Остались лишь группы, обслуживающие семь требушетов.

Из семи машин две сломались после первых двух залпов. У одной от перегрузки сломался рычаг – в точности как предрекали наши военные теоретики. У другой на балку намоталась сеть. Остались пять, и все они работали на загляденье. Предполагаю, что работающие на требушетах бригады были слишком заняты и заметили Лисимаха только тогда, когда он к ним подкатил на такое расстояние, что было уже поздно принимать контрмеры. В спешке он забыл взять с собой оружие, но в данном случае это вряд ли имело значение – ребята, что обслуживали требушеты, похоже, были в большей степени инженерами, чем солдатами, а всем известно, что на поле брани инженер годен разве что на роль живого заслона. Двум или трем Лисимах свернул шею голыми руками как цыплятам, а остальные разбежались в панике, угодив в итоге под шквал каменных шаров. Худшая судьба, но война выглядит именно так. Избавившись от людей, Лисимах опорожнил привезенные кувшины с маслом на требушеты, убедился, что те хорошо горят, и отправился обратно в Город. Отправился пешком – у колесницы на, так сказать, финишной прямой поломалась ось, а такой человек, как Лисимах, не станет бежать: это портит имидж. Прогулочным шагом, вероятно немного рисуясь, пока смертельные шары подпрыгивали по обе стороны от него, он зашагал к Северным вратам, закинув на плечо отломанный конец рычага требушета – то была единственная вещь, годившаяся под трофей. (И этим поступком он больше помог спасению Города, чем практически любой в этой истории – но об этом я еще расскажу попозже.)

Итак, я даже не умер, а все семь вражеских требушетов оказались выведены из строя, и когда Нико с ребятами пришли оценить нанесенный ущерб – стоп, я забегаю вперед. Вернемся к моменту, когда мы с капралом прикончили выпивку и я спросил – немного боясь того, что могу услышать, – где Нико и насколько повреждена стена. Капрал Сцевола сказал мне, что Нико во время атаки находился в центре Города, на лесопилках. Конечно, где ему еще быть – я сам послал его туда с поручением, только забыл об этом начисто.

Он трудился на стене, и там я его и застал, когда нашел силы дотащиться туда. Увидев меня, Нико пришел в ужас.

– Ты почему не в постели? – спросил он.

– Даже не начинай, – оборвал его я. – Что у нас по положению?

Нико передал мне все, что вызнал у Артавасдуса, который был на стене в момент начала бомбардировки – в пяти башнях от того места, где стоял я. Как только с неба посыпались камни, он побежал вдоль зубцов, останавливаясь только тогда, когда кусок камня прострачивал дорожку в паре шагов от него. На его месте я или любой нормальный человек прыгнул бы после такого в укрытие, придерживая портки, но Артавасдус не был бы Артавасдусом, если бы не остался там – внимательно наблюдать и делать заметки. Он быстро сообразил, что враг пытается пробить брешь, чтобы проникнуть внутрь. Но камни, ударившиеся о нижнюю часть стены, просто отскочили, причинив лишь незначительный ущерб. Лишь те, что угодили выше, в парапет, оставили серьезные повреждения – ведь стена была укреплена только снизу. Таким образом, в реальных боевых условиях требушеты могли разрушить парапет и зубцы, но не могли ничего пробить. Как только Артавасдус понял это, он перестал беспокоиться. Всего с семью машинами врагу потребовалось бы очень много времени, чтобы нанести значимый урон и пробить оборону; единственной же позицией противника, где требушеты были бы в безопасности от наших катапульт, оставался этот проклятый холм. Короче говоря, если требушеты не смогут пробить стену настолько, чтобы впустить солдат, самое большее, чего они смогут добиться, – на какое-то время попортить жизнь некоторым из нас.

Такова была история Артавасдуса, пересказанная мне Нико, которому, похоже, и в голову не приходило, что есть что-то удивительное в человеке, стоящем неподвижно и прямо как сосна во время обстрела тяжелыми каменными снарядами, – при условии, что он занят полезными наблюдениями, из которых будут извлечены ценные выводы. Таковы имперцы – именно поэтому я не могу их по-настоящему ненавидеть, хотя они разоряют и насилуют землю и считают подобных мне мусором. Есть старое выражение, клич всех восстаний рабов, протестов и социальных войн: черви земли против львов. И да, робуры – хищники, полагающие своим правом калечить и убивать, и если они что-то дают взамен, то ненамеренно, как перепадает падальщикам что-то от львиной добычи. И все же, если выбор стоит между львами и волками, лисами, шакалами, – я всегда выберу львов. То, что они делают, не имеет оправдания – но у них есть стиль.

Итак, на чем мы остановились? Паника закончилась. Требушеты уничтожены, стена до сих пор стоит, я жив, Фаустин взял на себя управление Городом. Катастрофа, то есть взрывное устройство замедленного действия, готовое вот-вот разорваться. Как Бог даст, он пытался вести дела правильно. Ему хотелось увидеть на моем лице благодарное (может быть, восхищенное даже) выражение, когда я приду в себя; чтобы первое, что я услышал, – злодей, напавший на Айхму,