Игорь Гринчевский - Американец. Путь на Север Страница 41

– А что? Аристократы в четырнадцать лет своих оболтусов в Пажеский корпус отдают. А мы чем хуже? Ничем, верно, Эсфирька? – с улыбкой потребовал Рабинович подтверждения от кошки. – Мы своих тоже учиться посылаем! Учиться и работать. Чтобы не упустил дело из рук, когда время придет.

«Ха, не упустил! – язвительно оборвал сам себя Рабинович. – Так это Всевышнего благодарить надо, что осталось, что перенимать!»

Уловив его недовольство, Эсфирь приоткрыла оба глаза, потом успокаивающе «поворожила», поочередно выпуская и втягивая когти на передних лапах, широко зевнула и снова задремала.

– Да, Эсфирька, права ты! – вслух, хоть и негромко, согласился с ней старый ростовщик. – Не стоит нервничать. Но ведь это именно из-за них! Партнер нашелся, тоже мне! Любовь у него, видите ли! Все бросил, на всех плевать, из-за бабы совсем ума лишился! А теперь еще и «встречайте, плывем». Тьфу!

Но как бы ни шумел Рабинович вслух, про себя он признавал, что неожиданная любовь и дикое упрямство партнера, как ни странно, спасли его, Рабиновича, от неприятностей. Нет, начиналось все хорошо. Придуманная им схема позволила пристроить совершенно туфтовые[52] векселя по приличной цене. На первой операции он заработал около шестидесяти тысяч рублей. И оказал услугу господам из «Общества содействия прогрессу и гуманности»[53]. А таким людям услуги лучше оказывать, чем отказываться от них.

Нет, в массе своей общество было сборищем мечтателей-идеалистов. Читали Жюля Верна и Герберта Уэллса, ездили на Всемирные выставки, переписывались с учеными. Но это, так сказать, «часть, ответственная за прогресс».

Впрочем, и те, кто «отвечал за гуманность», в большинстве своем были им сродни. Люди, пользующиеся уважением и в Одессе, и во всей Новороссии. А некоторых наиболее видных членов Общества знавали и в Санкт-Петербурге.

Эти, как правило, страдали об угнетении «наших православных братьев» Османской империей и по мере сил содействовали тем в освободительной борьбе. На Балканах, в Армении, в Греции, на Крите…

Как правило, содействие это ограничивалось лекциями, телеграммами и статьями в газетах. Регулярно проводились и сборы пожертвований, но как-то вяло, будто бы сборы эти были не самой важной частью денежных источников для деятельности Общества.

А вот дальше уже начиналось то, о чем в Обществе знали далеко не все. Пожертвования как-то быстро и легко превращались в поставки оружия и волонтеров. И вот тем, кто занимался этой частью деятельности Общества, покровительствовали, пусть и негласно, господа из правящей верхушки Российской империи.

Так что та операция оказалась для Полтора жида удачей. К сожалению, единственной. Откуда-то появился этот бешеный Суворов-паша и разнес Сотню по камешкам. Вместе с Карабарсом, выступившим авалистом по той операции с векселями. И через некоторое время работорговцы, выкупившие векселя, начали высказывать неудовольствие. Мало того что операции прекратились, так и авалист умер. Кто теперь с нищих критских рыбаков деньги выколачивать станет, они, что ли? Там ведь векселей почти на сорок тысяч лир получалось, сумма немалая!

Поначалу Рабинович успокаивал их недовольство, намекая, что «за долю малую» припряжет к этому Яна Гольдберга, своего критского партнера. Но Ян, вот ведь досада, из дела вышел, все продал и под Новый год свалил со своей невестой в Штаты.

Разбирательство с недовольными работорговцами грозило перейти в острую стадию, когда главным аргументом сторон являются пушки, но тут и вправду заговорили пушки. В январе в Ханье шли настоящие бои, и Рабинович сумел уговорить этих бешеных турок подождать немного, ссылаясь на форс-мажор. Мол, пока на Крит все ехать отказываются, подождем немного, ситуация поутихнет, и вот тогда-а-а…

Под этим соусом Полтора жида удалось протянуть пару месяцев, но он не раз буквально кожей ощущал, что все висит на волоске. А что делать – не знал. Даже Эсфирь не оказывала на него обычного успокаивающего действия.

А в марте все неожиданно решилось само собой. Суворов-паша показал, что бешенством характера не уступал турецким работорговцам. Сведения, правда, были туманны. По некоторым рассказам, он не просто в одиночку перебил работорговцев и десятка три их людей, но и немецкий патруль, прибежавший на звуки перестрелки, тоже не пожалел. Впрочем, эта часть информации как раз подтверждалась. Немцы объявили награду за «Виктора Суворова, так же известного как Суворов-паша, руководителя группы критских бандитов» живого или мертвого. И сумму назначили приличную, пять тысяч марок. Ну да неудивительно. Этот Суворов только немцев перебил больше двух десятков. И немецкого майора к ним прибавил. Правда, потом и сам пропал. Впрочем, оно и к лучшему. А то еще, не дай бог, свою нелюбовь к тем, кто рабами торгует, на него, на Полтора жида, перенес бы.

В общем, хотя все и устроилось, но Полтора жида затаил на Гольдберга обиду. И тут нате вам, «встречайте Ян и Сара Гольдберг!»

Кошка, поняв, что подремать спокойно ей так и не дадут, соскочила с его колен на пол, выгнула спину дугой, а потом укоризненно посмотрела в глаза. Мол, ты-то ладно, нервничаешь, а я за что страдаю?

– Не сердись, Эсфирь! – улыбнулся Перес. – Тебя я больше не побеспокою. Давай-ка лучше ты у нас рыбки отведаешь, а?

И кошка благосклонно согласилась, что да, рыбка – это куда лучше.

Одесса, 1 (13) мая 1897 года, четверг

Чета Гольдберг объявилась часа за три до начала семейного обеда. Вещей у них с собой было на диво мало – умеренно набитый кожаный саквояж[54] пронзительно апельсинового оттенка у Яна и небольшой чемоданчик у Сары. Между тем они не производили впечатления внезапно обедневшей семьи, способной пересечь Атлантику со столь малым багажом. Напротив, одежда их была в большинстве своем новой и добротной, на Сарочке было недешевое колье, явно под нее купленное. Да и сама молодая жена явно лучилась довольством. Небольшой животик, соответствующий примерно третьему месяцу беременности, говорил о том, что у молодой четы все в порядке и на личном фронте.

– И где ж вы вещи-то потеряли? – добродушно поинтересовался Рабинович.

– Следом везут, – равнодушно бросил Ян. – Целая телега набралась, едет медленно. Мы подумали и решили не ждать, оставили телегу под присмотром пары родственников Сарочки, а сами вперед поехали, спешили тебя, партнер, поздравить…