Михаил Михеев - Рейдер Страница 41

«Ганнимед» чуть отклонился – Виктор хотел, не сильно приближаясь к отчаянно и бестолково плюющемуся огнем американцу (даже без прицелов сдуру и попасть могут), задействовать бортовые орудия. Можно было, конечно, добить крейсер и из носовых орудий, хватило бы и одного удачного залпа, но Виктор хотел, чтобы потренировались и другие артиллеристы. Когда еще снова выпадет такая вот обстановка, приближенная к боевой?

Однако, едва крейсер окончательно утвердился в прицеле, раздался предостерегающий возглас старпома. Сорокалетний капитан-лейтенант, участвовавший не в одной стычке, обладал опытом таких боев и, пока капитан увлеченно тренировал артиллеристов, не забывал поглядывать по сторонам и оценивать обстановку. Ничего удивительного, что именно он заметил опасность и предупредил о ней своего молодого и слишком увлекающегося командира, а дальше настал уже черед Виктора принимать решение. Хотя именно решения он умел принимать мгновенно – сказывалась большая практика.

Оказалось, что второй крейсер, вместо того, чтобы воспользоваться лишними секундами, которые давал ему маневр «Ганнимеда», и попытаться разорвать дистанцию (это его все равно вряд ли спасло бы, но все же давало хоть какой то шанс или, как минимум, несклько секунд жизни) резко сбросил скорость и начал разворот. Похоже, что их командир, в отличие от большинства американцев, готов был погибнуть, но не бросить товарища. Да, редкое для американцев качество, и оно внушало уважение.

Окинув взглядом изящный остроносый силуэт, который четко совершил маневр разворота и лег на курс перехвата, Виктор скомандовал открыть заградительный огонь. Как и предполагалось, американец легко уклонился от залпов с дальней дистанции, и его маневр был вполне предсказуем – отвернуть туда, где плотность огня минимальная. А еще секунду спустя прямо перед ним взорвалась ракета с хитрой-хитрой начинкой. По сути, это был достойный наследник электронной бомбы – оружие, вызвающее нарушение, иногда фатальное, в работе любого электронного устройства. То же произошло и здесь – американский крейсер явно был защищен от такого рода ударов, но копье всегда может пробить щит, хватило бы силы удара. Здесь были задействованы мощности, которые для американского корабля были явно запредельны и в результате удар минут на пять парализовал крейсер. Пять минут – слишком большой срок в космическом бою. За это время ТАКР ловким маневром лег на параллельный с американцами курс, уравнял скорости и навел орудия в упор.

Конечно, велик был соблазн взять американца на абордаж – команды кораблей всего мира просыпались в холодном поту при одной мысле о рукопашной схватке с русскими, и, будь у Виктора опытный экипаж, он так бы и поступил, однако у него была молодежь и, даже с учетом непревзойденных русских боевых скафандров, успех схватки был весьма сомнителен. Поэтому он просто навел орудия и, как только крейсер начал подавать признаки жизни, предложил американцам сдаться. В такой ситуации воистину царское предложение. Особенно с учетом того, что второй американец или, точнее, американский недобиток, похоже, решил лечь в дрейф – его маршевые двигатели разм перестали работать, зато маневровые были переведены в режим торможения. Это было, в принципе, вполне адекватным решением, до пояса астероидов оставалось слишком малое расстояние, чтобы попытаться на неисправном крейсере его обогнуть, а лезть в него с поврежденной системой управления и искореженными радарами являлось лишь особо извращенной формой самоубийства.

«Наши бы рискнули» с непонятными для самого себя чувствами подумал Виктор и внимательно посмотрел на второй крейсер, замерший в прицеле. Американцы, видимо, хорошо понимали, что любая попытка навести на «Ганнимед» орудия будет русскими немедленно засечена и пресечена самым решительным образом. Об этом им недвусмысленно говорили орудия «Ганнимеда», наведенные на их корабль и способные одним залпом превратить его в облако высокотемпературной плазмы. Кстати, теперь было ясно, почему крейсер не пытался спастись, пока товарища расстреливают, а пошел ему на помощь – на броне, рядом с американской звездой, сиял тевтонский крест. Похоже, предки командира корабля был выходцами из Германии, в последнее время у янкесов вошло в моду гордо выставлять напоказ свою национальную принадлежность, похоже, национализм в США набирал обороты. А немец, пусть даже родившийся в Америке – это совсем не то, что потомок первых колонистов, нищих авантюристов и бандитов без каких-либо традиций чести. Немец, что там про него ни говори, это воин и действия, немыслимые для американца, для него так же естественны, как сон или завтрак. Ну обязан он так поступить, и все тут, в этом немцы всегда походили на русских, и поэтому немцы в любой войне были или верным союзником, или страшным врагом. С другой стороны, те же немцы всегда отличались рационализмом, и поэтому сейчас, когда русские держали их под прицелом, эта черта характера не допускала и мысли о бесполезном дергании. Русские, скорее всего, попытались бы что-то сделать, немец, да еще и с американским воспитанием, предпочел сохранить людей. Во всяком случае, иначе интерпритировать его радиограмму о высылке парламентера было довольно затруднительно.

Виктор парламентера принять согласился, но предупредил, что если американцы попытаются выслать драккар, то он его тут же расстреляет. На той стороне отнеслись к этому заявлению с пониманием и вскоре из шлюза вылез человек в скафандре и, ловко маневрируя на собственных двигателях, двинулся в сторону «Ганнимеда».

Секунду подумав, Виктор скомандовал сидящему в соседнем кресле особисту:

– Ну ка, просвети его – не хотелось бы, чтобы к нам на борт отправили бомбу в скафандре.

Особист, хмурый немолодой старлей, отреагировал так, будто ждал этого приказа. А может, и действительно ждал – Виктор не стал допытываться. Значительно важнее было то, что парламентер был вполне живым и сюрпризов с собой не тащил. Так что приняли его со всем возможным почетом, как пока что не пленного, а вполне даже равного.

На переговоры прибыл сам капитан американского крейсера – командор Гейнц Роммель, да-да, прямой потомок того самого Роммеля, Лиса Пустыни, великого тактика и никудышного стратега, который в те, ставшие уже полулегендарными времена, когда на Земле бушевали Мировые войны, в хвост и в гриву гонял англичан по всей Сахаре. Ну, надо сказать, потомок оказался достоин предка – может, не в таланте, но в смелости уж точно. Сам Виктор, будем перед собой честны, послал бы на переговоры кого попроще. Однако эмоции эмоциями, а дело – делом, поэтому, после обмена приветствиями и взаимном представлении (Роммелю, похоже, выдержка малость изменила, во всяком случае, его брови поползли вверх, когда он увидел, насколько молод его визави) Виктор поинтересовался, что Роммель может ему предложить, причем предложить быстро – времени у Виктора было не то чтобы много.

Предложить американский капитан мог немногое. Ничего не мог, в принципе, потому что сейчас у него ничего и не было. Корабль его был в нынешней ситуации не более чем мишенью, он это прекрасно понимал, сведений, интересующих Виктора, у него не было. Спастись, даже в спасательных капсулах, если Виктор захочет ему воспрепятствовать шансов тоже не наблюдалось. То, что в дальних рейдах пленных брать не особенно стремятся, он тоже знал, но все же просил принять капитуляцию. Унижение, конечно, но хоть какой то шанс, и для команды, и для самого капитана. Хотя, что интересно, за себя он не просил.

Виктор задумчиво потеребил серьгу с крупным сапфиром в мочке левого уха. Когда-то такое украшение носили моряки, побывавшие в кругосветке, теперь – разведчики, побывавшие хотя бы в одной экспедиции за пределы исследованых пространств. Похвастаться такой безделушкой могли немногие – во всей эскадре такие были, например, только у Виктора и самого Кошкина, ну да тот, разведчик опытный, мог себе штук пять таких воткнуть и был бы в своем праве. Виктору серьга была, в общем то, безразлично. Когда он был еще стажером такое украшение казалось ему пределом мечтаний, однако он слишком дорого заплатил за нее, чтобы теперь гордиться. Но что поделаешь, традиция есть традиция, поэтому серьгу Виктор носил, ловил не только восхищенные взгляды молодняка, но и оценивающие от офицеров постарше, и приобрел вредную привычку теребить ее в раздражении или когда просто задумывался. Пожалуй, единственным отличием серьги Виктора от большинства других был маленький череп на манер пиратского флага с единственной костью под ним – для понимающего человека ясно, что экспедиция погибла и выжил единственный человек, хозяин серьги. Было бы две или три кости – значит, выжили двое или трое, но это уже детали. Тоже традиция, мрачная, но в чем-то необходимая. Традицией был и камень – цвет его говорил о том, по какой оси пространств уходила экспедиция. Больше всего, естественно, было серег с сапфирами и рубинами, в разы меньше с изумрудами и топазами и уж совсем по пальцам можно было пересчитать с алмазами и жемчугом. Вот такая понятная только посвященным арифметика.