Александр Щёголев - Зона Посещения. Избиение младенцев Страница 42

Туристка, подумал я. Студень тебе в…

– А, ты про хабар. Все из-за ротационного цикла, – терпеливо объяснил Эйнштейн. – Так-то всякая мелочь постоянно возобновляется, все эти «черные брызги», «этаки», «пустышки» – как грибы после дождя вырастают. Но только не во времена больших перемен, коим, увы, мы очевидцы. Кстати, насчет грибов. Есть вполне серьезная гипотеза, подкрепленная наблюдениями, что Зона – огромная грибница, как и остальные Зоны. Если это так, когда-нибудь здесь все рванет…

Мы уже покинули пределы квартала и топали по тому, что было полвека назад дорогой, когда Эйнштейн внезапно встал, напряженно глядя вбок.

– Ветер на нас, – пробормотал он с тревогой.

– Ветерок – ништяк, – откликнулась Горгона.

– Да, но не когда он гонит облако… Питер, надевай капюшон! Перчатки не забудь и забрало опусти!

Сам он выхватил откуда-то из разгрузки тугой комок из толстых нитей. Живо раскрутил – оказалось, сеть. И пояснил во избежание новых вопросов:

– «Жгучий пух». Убежать не успеваем.

Нечастое явление, чтобы «жгучий пух» шел облаком, вихрился, играл на ветру. Несло его на нас со стороны леса.

– Чихнули на одуванчик, – сказал Лопата с отвращением.

– Все под сеть! – скомандовал Эйнштейн.

Все не помещались, ну никак, сколько ни уплотняй друг друга. А облако – вот оно уже, в секундах свободного хода.

– Вылези и подожди меня снаружи, – сказала Горгона одному из двух оставшихся активистов. Второму. Зиг Хайля оставила. Мы с Эйнштейном переглянулись, но никто не возразил.

Парень послушно вылез, он, ясное дело, ничего не понимал. И хорошо, что был он на сей раз в штанах, это хоть как-то сглаживало паскудную ситуацию. Неприлично помирать без штанов.

Теперь поместились – все четверо, – натянули сетку до земли и прочно держали ее. Эйнштейн, испытующе взглянув на Горгону, снял шлем. Она в ответ посмотрела на него… И вроде обошлось. Ну не полная же она дура, правда? Он мгновенно накинул капюшон и включил надув, превративший мягкий наголовник в подобие шлема космонавта. Упала прозрачная шторка, закрывшая ему лицо.

– Попробуем прикрыть, – крикнул мне босс, имея в виду активиста.

Повалил вялое тело на потрескавшийся асфальт, лег сбоку, обнял его и показал мне: делай то же самое с другой стороны. Я сделал.

– Не забудь, у тебя прореха от белки.

Я вернул болтающийся лоскут на место, придерживая его перчаткой.

Тут облако нас и накрыло.

Сеть, под которой жались наши компаньоны, была похожа на ту, что закрывала «игровую площадку», – из ионизированного пластика, отталкивающего «жгучий пух». И спецкостюмы наши держали удар, солидно так держали! (Возможно, «пух» был единственной неприятностью в Зоне, от чего эти комбезы гарантированно предохраняли.) Короче, все мы были защищены более-менее надежно в отличие от хрена, которого Эйнштейн пытался спасти.

Спасешь тут, как же.

Парень орал так, что уши закладывало, и рвался, рвался бежать. О том, что за боль он испытывал, не хочу и думать. Потом застыл на мгновение, чтоб произнести:

– Мама…

По-моему, в этот миг он что-то понял, вышел из тотального безволия. Хорошо, что лежал он ко мне затылком, и я не видел его лица. Его пустых глаз, которые на секунду-другую наполнились смыслом и ужасом… Как с этим воспоминанием будет справляться Эйнштейн – дело не мое.

Когда облако укатилось дальше, парень был еще жив и умер некоторое время спустя. Как сказал бы медик, от боли, несовместимой с жизнью. Ну и еще от яда, конечно, принятого в чудовищном количестве. Язвы и раны, которыми было покрыто тело (одежда под действием кислот расползлась), даже не считаем…

И вот мы шагаем дальше, лишившись одного поросенка, точно как в детской считалке. Кто из поросят следующий?

Говорят, беда не приходит в одиночку. Огромное жалящее облако еще катилось к Старому городу, когда на горизонте появилась черная точка, перемещавшаяся стремительными росчерками. Точка эта легко ушла от облака, постояла как бы в задумчивости и двинулась в нашу сторону – молниеносными зигзагами, быстро увеличиваясь в размерах. Вдруг снова встала, постояла – и дальше. Снова встала…

Эйнштейн зашустрил, будто вместо шоколадки сожрал амфетаминчик: выдернул из мешка со взрывчаткой пять брикетов, вставил в один детонатор, отмотал шнур, посмотрел вдаль и выдал:

– Непруха.

Тахорг был уже близко. Что бы босс ни задумал – не успевал. Тахорг! Долбить тебя в ухо… Что ж мне так на них везет?

– Наконец-то, – с величайшим, буквально со сладострастным удовлетворением изрек Крюк, срывая со спины огнемет. – Вот и встретились.

Понятно, что тварь убила его мать. Эта или другая, психу без разницы. Но мы-то нормальные, нам бы пожить еще.

– Пэн, дай контейнер с запахом, – протянул руку Эйнштейн.

Он говорил про трофей, который я забрал возле «игровой площадки». Я вытащил цилиндрик, похожий на зажигалку и закрытый колпачком.

– Посмотри, как это работает.

На самом деле босс сказал: посмотри. Имел в виду именно то самое, обращался ко мне, как к сыну сталкера. Ну что ж…

– Приемник дает сигнал на реле, а та освобождает пружину. Колпачок слетает, порция субстрата выстреливает в воздух. Передатчика у нас с вами нет, остается активировать вручную.

– Сможешь на расстоянии?

– Что вы задумали?

– Приманить и взорвать. Оттянуть шнур на полсотни шагов и залечь. Потом надо открыть контейнер. А когда он прискачет на запах… – Эйнштейн опять посмотрел вдаль.

Нет, уже не вдаль. Монстр сидел ярдах в шестидесяти и с любопытством рассматривал чудных зверушек. Четыре прыжка, и нас нет.

– Полсотни шагов? – спросил я с тоской. – Босс, я, конечно, могу попробовать, но…

– Эта штука его подманивает? – деловито осведомился Крюк, указывая на «зажигалку». – Быстро показывай, как тут и что!

Я показал, пока не понимая, зачем ему.

– Отходите! – махнул Крюк рукой. – Я все сделаю!

И тогда я понял.

– Вацлав, не надо, остынь.

– У меня с ними свои счеты, – просто сказал он.

– Медленно отходим, – громким шепотом распорядился Эйнштейн, показывая направление. – Без резких движений. Еле-еле, черепахой. И молчим… Вацлав, присоединишь это к шнуру, когда тахорг будет рядом.

Он отдал Крюку «этаку» для детонатора.

– Пэн, твой друг имеет право на выбор, – сказал мне Эйнштейн. – Твой друг – свободный человек…

Я позволил себя увести. Наверное, был сильно испуган, с трудом сознавал происходящее…

Тьфу! Вполне я сознавал происходящее, но какая теперь разница. Если кто-то должен умереть, то лучше это будет кто-то один, чем все. Мы отступали, пятясь задом, а тварь милостиво давала нам такую возможность. Крюк дождался, пока мы отойдем подальше, пока заляжем на обочине, и только тогда открыл контейнер.

Тахорг заволновался, поднял зад и прыгнул. Еще прыгнул, потом пошел, опираясь на передние лапы-руки и зачарованно ловя ноздрями воздух.

Крюк, радостно скалясь, взвел огнемет. Все-таки хотел он именно сжечь тварюгу, что за пунктик такой? Подпустил на расстояние, когда промахнуться совершенно невозможно, и выстрелил – практически в упор. Ярда три или меньше. Тахорг не среагировал, запах вышиб из его куцых мозгов все рефлексы, так что ракета попала в цель…

И – ничего. Инерционный взрыватель не успел встать на боевой взвод, слишком малое расстояние пролетел снаряд. Огневой состав не воспламенился. Все было зря.

Тахоргу, конечно, сладко не показалось, но и впилившаяся в него болванка не могла нанести ему серьезный ущерб. Даже не отбросила толком, а так, разозлила. Он напружинил задние лапы, готовясь к прыжку…

– Открыть рот, закрыть уши!!! – синхронно гаркнули Эйнштейн с Лопатой.

Прыгнул.

Крюк подсоединил «этаку» к контактам детонатора. Упс, как говорят нынешние дебилы.

Десять фунтов СИ-4…

– Нет! – бился я головой о землю, не слыша своего голоса, вообще ничего не слыша, а Натали с изумлением смотрела на меня.

Глава 10

Что-то заставило меня оглянуться.

Я остановился. Скарабей, шедший за мной, тоже остановился. За ним почему-то никого не было. Горгона, застыв в напряженной позе, вглядывалась в установленный на постаменте бюст, и Лопата пристроился рядом, такой же неподвижный и напряженный, только поза его была несколько нелепа: из-за высокого роста, чтобы осмотреть монумент, ему пришлось согнуться в полупоклоне. Руку свою Лопата положил Горгоне на плечо. Так они и стояли.

Скульптура изображала последнюю владелицу завода леди Аделию, дальнего потомка сэра Томаса Кенсингтона, законодателя, масона и основателя Хармонта, и была поставлена сразу перед заводской проходной, чтобы каждый входящий видел воочию, кому он по жизни обязан.