Евгений Прошкин - Палачи Страница 42

— Вы можете чем-то подтвердить свое медицинское образование?

— Я не ношу с собой диплом. Как и вы, наверное.

— А в каком вузе вы учились?

— В московском медицинском институте.

— В котором из трех?

— Во втором.

— Это тот, что имени Сеченова?

— Нет, имени Пирогова.

— А, ну да. И в каком году окончили?

— Послушайте… Посмотрите на меня, пожалуйста.

Бегающим глазкам не хотелось останавливаться. Особенно им не хотелось задерживать взгляд на лице собеседника, и Коршун хорошо понимал почему. Последнюю пару лет он и сам избегал смотреть в зеркало. Оттуда на него обычно таращилось существо, вернувшееся с того света, причем вернувшееся ненадолго.

— Вот так. А теперь скажите, чего вы хотите? Вам мало заплатили? Я могу добавить еще. Вам мало бумажек с печатью? Вот разрешение на перевод, вот письмо из Ромашкова. Они готовы принять ваших больных. Чего еще вам не хватает?

Заведующий снял очки, от чего немедленно стал похож на крота, выбравшегося из заплесневелого подземелья на яркий солнечный свет. Он задумчиво пожевал дужку и примирительно сказал:

— Вы сказали «добавить еще». О какой конкретно сумме могла бы идти речь?

Глядя на его склоненную лысинку, покрытую прической толщиной в один волос, и на пухлые пальцы, перебирающие купюры, Коршун очень жалел, что не может пристрелить этого идиота. Насколько все было бы проще и правильней. Но пока что шумиха была ему совсем не нужна.

Получив прибавку, заведующий совершенно успокоился, даже повеселел и сам вызвался довезти до ворот каталку с одним из больных. Вопрос, который он задал после того, как они выбрались за территорию больницы, был продиктован скорее любопытством, нежели заботой о своих подопечных.

— Вы собираетесь перевозить пациентов на грузовой «газели»?

— Не волнуйтесь, — сказал Коршун. — Внутри машина оборудована не хуже, чем карета «скорой помощи». Оставьте каталку здесь, дальше мы справимся сами.

— Хорошо. До свидания. И последний вопрос, если позволите.

— Ну?

— Что у вас с голосом?

— А вот это уже совсем не ваше дело.

Заметив их приближение, водитель «газели» бросил на капот газету, которую до этого читал, и распахнул задние дверцы. Он посмотрел на неподвижных пациентов, потом на грязный пол машины и не- уверенно спросил:

— Что, прям так и грузить?

— Да. Прям так и грузите, — устало ответил Коршун.

— А они не того? Я в смысле, их не растрясет по дороге?

— Вы, главное, довезите их живыми. Остальное — моя забота.

В Ромашкове заведующей была женщина. Она тоже носила очки, но ее глаза не бегали, а смотрели на собеседника спокойно, даже нагло. Коршун не в первый раз общался с заведующей и знал, что алчность в ней давно победила подозрительность. Хотя, видимо, все- таки не до конца.

— Вы приготовили все, как я просил? — уточнил он.

— Да, — ответила стерва в белом халате. — Пациенты ждут вас в телевизионной. Так мы называем комнату отдыха.

— Все шестнадцать?

— Да. Вы сказали, что вам хватит четверти часа.

— Вполне.

— И еще. Я хотела бы присутствовать на вашем занятии.

— Это исключено, — жестко сказал Коршун. — Я совершенно не готов к публичной демонстрации моей методики.

— Я умею хранить секреты. И у вас уже была возможность в этом убедиться. Мною движет простое любопытство. — Заведующая попыталась улыбнуться, но попытка вышла неубедительной. — Я просто не представляю, как может выглядеть сеанс групповой терапии у пациентов, чьи психические и физические состояния настолько варьируются.

— И тем не менее мой ответ — нет. Извините. Это не вопрос доверия. Просто я… немного суеверен.

— Но… — не спешила сдаваться она. — В любом случае прямо за дверью будут дежурить два санитара и медсестра. И если что-то пойдет не так…

— Не волнуйтесь. Теперь все пойдет так.

— Мы все равно будем следить за ходом эксперимента.

— Это ваше право.

— Это наша обязанность, — уточнила заведующая, изображая оскорбленное достоинство.

— Не будем спорить. Пусть ваши санитары помогут мне с носилками.

— Хорошо. Я распоряжусь.

Два дюжих молодца в белых халатах молча подхватили носилки с молодым армянином и скрылись в здании. Коршун подождал, пока они вернутся за Ильей Сысоевичем Рудным, и пошел следом за ними. На пороге телевизионной комнаты санитары рухнули замертво. Молоденькая медсестра, дежурившая за столиком в коридоре, склонила голову и как будто задремала. Коршун кое-как в одиночку переволок носилки через порог, хотя большой необходимости в этом не было. Теперь он знал, какие ощущения испытывает человек, минуту назад завершивший труд своей жизни. Никакой радости или облегчения. Только ноющая пустота в том месте, где долгое время обреталась цель.

Коршун обвел взглядом пациентов, присутствовавших в большой квадратной комнате. Их было восемнадцать. Шестнадцать мужчин, слабо похожих на живых людей, и пара женщин, неотличимых от мужчин. И только Коршун знал, чего ему стоило собрать эту компанию в одном месте.

Минуту назад больные, не считая прибывших сегодня, разговаривали, передвигались по комнате, шаркали тапочками и шмыгали носами. Но как только носилки с последним из них показались в дверном проеме, все звуки стихли, и все движения прекратились. Бывшие сотрудники Лаборатории Автономных Систем замерли в тех позах, в которых были, словно дети, играющие в «Море волнуется раз». Глаза у большинства были закрыты. Остальные смотрели в одну точку. Так продолжалось еще несколько минут. Потом мужчина средних лет, застывший на краешке стула, медленно повернул голову и сказал:

— Ну, здравствуй, Коршун. Как же приятно снова почувствовать себя… даже не живым — целым! Какой сегодня год? Не отвечай, я уже выяснил. Почему ты морщишься?

— Извините. Я очень рад вас слышать. Но вы не могли бы выбрать другого носителя? Этот, по-моему, недавно наложил в штаны.

— А ты эстет, Коршун, — усмехнулась полная пожилая женщина, остриженная под ежик. — Предпочитаешь общаться с дамой?

Коршун обернулся к ней и не сумел скрыть гримасу отвращения. Из приоткрытого рта «дамы» на воротник синей пижамы тонкой струйкой стекала слюна.

— Если можно… — начал он.

— Ну ладно, ладно, — сказал другой мужчина, сидящий на полу в обнимку с большим резиновым мячом. — Хватит привередничать. Ты тоже, между прочим, не лицо с открытки! Сейчас все в порядке?

— Да. Спасибо большое, — поблагодарил Коршун. — Сейчас все очень хорошо.

— Я тоже не в восторге от того, что мне приходится существовать в коллективном сознании этого отребья, — заявил мужчина. — Но другого материала не оказалось под рукой. Мне срочно нужна была резервная копия. Это было временное решение и в той ситуации, пожалуй, единственно верное. Как бы то ни было, оно помогло мне перенестись в будущее на два года. Сохраниться, как маринованному помидору в банке. Кстати, почему ты так долго ждал?

— Были трудности. Я работал, собирал информацию.

— Так на этом свете появился человек, которого любит Олег Гарин? Я имею в виду, помимо самого Олега Гарина?

— Да, это Марина Гарина. Они поженились прошлой весной. Вот ее фотография. — Коршун сунул руку за отворот пиджака.

— Не трудись. Я тысячи раз читал чужие паспортные данные на потеху публики. Причем паспорта были закрыты и лежали в карманах у зрителей. Я вообще разговариваю с тобой только потому, что очень давно ни с кем не разговаривал. А сейчас нам нужно немного квалифицированной помощи. Будь добр, растолкай медсестру. Пусть вколет старику на носилках что-нибудь тонизирующее. Иначе он может подвести нас в самый неподходящий момент.

Коршун вышел в коридор и коснулся плеча спящей медсестры. Этого оказалось достаточно. Ни слова не говоря, она сходила в соседний кабинет и вернулась с заряженным инъектором. Сделав укол, медсестра осталась сидеть на полу рядом с носилками, уставившись на собственные ногти равнодушным взглядом.

— Симпатичная, — сказал мужчина с мячом. — Наверняка дурочка. Это я о фотографии. Только в такую и мог влюбиться этот щенок. Так ты говоришь, она сестра наемника по кличке Пельмень?

— Я только собирался это сказать, — промямлил Коршун.

— Это одно и то же. Что ж, возможно, этот факт тоже удастся как-то использовать. Пельмень же, если я не ошибаюсь, не в ладах с законом? Это очень хорошо. У меня уже появилась пара идей. А где сейчас живут молодые? Вижу, вижу, не отвечай. И сколько же отсюда до Москвы?

— Семьсот с чем-то километров, — неуверенно ответил Коршун.

— Ты требуешь от меня чуда!

— Что вы имеете…

— Не мешай!

Лицо мужчины осунулось и превратилось в застывшую маску, как будто он, минуя вегетативную стадию, погрузился в кому. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем взгляд мужчины снова стал осмысленным.