Андрей Щупов - Прыжок Ящера Страница 43

Самое смешное, что охладевал я к Сильве чрезвычайно быстро, но всякий раз назад возвращал ее голос. Что-то в этом таилось стародавнее, мистическое — все равно как от пения морских Сирен. Проключалась в голове музыка, начинал звенеть знакомый тембр, и, бросая дела, я вновь торопился к ней — к первоистоку своего неразрешимого любопытства. Может, и не выдумывал ничего бродяга Гомер про остров поющих див. Как было, так и описывал.

— Ладно, — я перевел дух. — Зови своего благоверного, тихо-мирно попьем чайку, и я слиняю.

Рука вновь непроизвольным движением обвила ее стан. Не удержавшись, я погладил ее по ягодицам. Все-таки в последний раз, а последнее — всегда сладко.

Через минуту из кладовой выбрался ее супруг. Очкастый худосочный студентик. Так по крайней мере выглядел этот недотепа с добрыми близорукими глазами. И видно было, что смущен он до крайности, совершенно не знает что сказать и как себя вести.

— Поздравляю! — я первый протянул руку. — Знал бы ты, какое сокровище у меня отбил. Впрочем, знаешь, конечно.

Сильва стояла рядом, краешком языка растерянно облизывала припухшие губы. Видно, боялась оставить нас одних.

— Чай, — напомнил я ей. — Пару кружечек и хорошо бы с мятой.

Когда она двинулась в сторону кухни, поймал ее за руку и протянул перстень.

— А это мой свадебный подарок. Примешь?

Она кивнула и, забрав перстенек, вышла. Глазами я вернулся к супругу-студенту.

— Ну-с? Как звать тебя, счастливчик?

— Иван, — робко представился очкарик.

— Значит, не перевелись на Руси еще Иваны? Отрадно… — Я присел на софу. Сильва шебуршилась на кухне, гремела посудой. Опасаться было нечего, и я шепотом поинтересовался: — Какие проблемы, Ваня? Давай начистоту! Жить-то есть на что?

— Да вроде есть, — он тоже перешел на шепот. — Только со сценой у нее никак не выходит, а у нас в институте…

— Ты работаешь в институте?

— Ну да, физика твердых тел. В общем ситуация не самая лучшая.

— Понимаю. Бабок с наперсток, мэрия чихает на вас в три дырочки, ни касаций, ни дотаций.

Побагровев, Иван кивнул.

— В общем близко к тому.

— Выходит, оба на мели… А зачем в чулан полез? Испугался, что ли?

— Я нет, это Сильва велела. Она в окно выглянула и сразу поняла, что это вы.

— Значит, семейным кораблем правит дама? — я хмыкнул. — А что? На нее это похоже…

Мы помолчали. На минуту каждый задумался о своем.

— Мда… Ну, а про меня она что-нибудь рассказывала?

Иван перестал мяться по стойке смирно-полусмирно, осторожно присел рядом.

— Послушайте, что было, то было. Важно другое. Мы любим друг друга, и я попросил бы… То есть, если это возможно, я настоятельно порекомендовал бы вам не вмешиваться в нашу жизнь. Это личное, поймите!

— Понимаю! Личное — оно всегда личное!

— Да, да! Каждый человек имеет право на собственную судьбу, на свободный выбор.

— Да разве ж я спорю, Иван? Конечно, имеет! — я шутливо погрозил ему пальцем. — А ты смельчак, Ваня! Хоть и в чулан от меня спрятался.

Он побагровел.

— Я попросил бы вас… Попросил бы тебя!..

Опаньки!.. Я ухмыльнулся. Крохи достоинства у парня, судя по всему, имелись. Было очевидно, что он заводится, и я приложил палец к губам.

— Чшшш! А то рассержусь… — Я прислушался к бренчанию на кухне. — Давай-ка, Вань, пока она не видит, вот что с тобой обговорим. Знаешь, что такое чек на предъявителя?… Вот и ладушки! Я вам тут нарисую цифирку, а ты уж не поленись, сбегай потом в банк.

— Нам ничего не надо!

— Врешь, Ваня! Надо! Как всем нормальным человечкам. Кушать хлебушко, мыться шампунями, прыскать на себе дезодорантами, покупать приятные безделушки. Когда кругом сплошные заплаты, это всегда невесело. Короче, считай это приложением к перстеньку. А еще телефончик черкну заветный. На самый крайний случай. Скажешь, от Сильвы, тебя внимательно выслушают. Все, что надо, передадут мне.

— Но я не совсем понимаю…

Сунув ему в руку чек, я поднялся.

— Ты там за мной прикрой тихонечко. Не буду я пить чай, лады?

Иван, приободрившись, поплелся за мной следом.

— Ей что-нибудь передавать?

Я остановился на пороге.

— Дурак ты, Вань, хоть и физик. Что можно таким женщинам передавать? Их захватывают и увозят с собой. Во дворцы, в замки и прочие крепкие клетушки. А я пустой ухожу, кумекаешь? Так что гляди в оба, не проворонь. И телефончик не теряй. Мало ли что в жизни бывает…

Я аккуратно прикрыл за собой дверь, прихрамывая стал спускаться по ступеням. Запоздало припомнил, что забыл в гостях трость. Но не возвращаться же за таким пустяком!

Лицо горело, в висках болезненно пульсировало. Да уж!.. Такого со мной еще не бывало! Никогда-никогдашеньки. И поди ж ты, — случилось! То есть, может, и черт с ним, но мучила какая-то мальчишеская досада. Крякай, не крякай, а у клыкастого могучего Ящера увели бабу! Из под самого носа! И кто увел-то! Кто?!

Впрочем… Окажись это какой-нибудь самодовольный торгаш с цепурой на шее, я бы скорее всего отсюда не ушел. Поговорил бы с хозяином жизни по душам, объяснил бы кто есть кто, вежливенько выпроводил вон. Но худосочный физик Ваня из нищающего НИИ — являл собой иной коленкор. Их у нас и без того били да выметали — в войны, в чистки, в революции. Числятся ныне российские вани в Красной Распухшей до непомерной толщины Книжице. А коли так, то и нечего плакаться. Было да сплыло. Забыл и простил. За одного Витька — одного Ивана. Арифметика вполне конкретная.

Все к худшему в этом худшем из миров, и эту ночь мне пришлось провести в офисе, поскольку к Елене ехать не хотелось. Я был отчего-то уверен, что, увидев ее глаза, сломаюсь и передумаю. По той же самой причине я отключил факс и все телефоны. Хотелось напиться и с автоматом двинуть в рейд по городским улицам. Все равно, как те боевички с лентами на лбу, что ринулись в столицу повоевать. Ох, как понимал я этих волков! В конец осатаневших зверюг, у которых с вертолетов постреляли все их выводки. Верно говорят, и крыса, зажатая в угол, готова метнуться к горлу. Вот они и метнулись. Меня никто никуда не зажимал, просто так уж сподобило, — родился там, где не положено, выбрался на свет Божий под красный запрещающий свет. Не я эти сроки и эту географию подгадывал, а соизволения у меня никто не спрашивал. Сунули головой в ведро с водой и приказали дышать. И задышал ведь! Как все остальные. Только никто не запретил мне при этом ненавидеть. Чиновников за продажность, нынешних нуворишей за шакальи ухватки, сионистов за сионизм, а антисемитов за антисемитизм. Всем нужны были стрелочники, а я не хотел быть, как все. Лучше уж быть белой вороной, — каким-нибудь Майком Бониславским боксером-камикадзе, челюстью прущим на кулаки. Или батькой Махно, который перевоевал со всеми без исключения режимами, справедливо почитая современников за отпетых сволочей. И с Семеном Петлюрой сабельки скрестить успел, и от дружбы с Львом Каменевым уклонился. С азартом колотил австрийцев, а после, пластаясь с Деникиным и Шкуро, посылал куда подале жаднючих комиссаров. Вороватого атамана Григорьева за еврейские погромы шлепнул без малейшего колебания, под красными знаменами штурмовал в лоб Турецкий вал, но и с большевичками немедленно рассорился, стоило тем посягнуть на святое — на самостийность с земелькой.

А что? Может, так и следовало себя вести в те годы? Чтобы не выпачкаться в сомнительных союзах? Хотя… Я в этом смысле предпочел бы, пожалуй, усатого Иосифа. Вот уж где все было предельно ясно! Человек не любил всех разом и мечтал не об отдельно взятой стране, не о материке и не о социалистической Европе, — хренушки! Этот гигант мыслил на порядок масштабнее! Куда там наполеонам и цезарям! Молчаливый усач всерьез уповал на освоение земного шарика в целом! Не больше и не меньше. И черт ведь его знает! — слопал бы всех скопом, подари ему судьба еще десяток лет жизни. Не остановили бы его ни общественное мнение, ни ядерные фугасы Трумена. Уж я-то хорошо представлял, что пережил этот драконище, узнав ранним утром о нападении на российские границы другого усатого вояки. Не страх, не панику ощутил забияка кавказец — что за ересь и блажь! — одну лишь горчайшую досаду, что опередили. Ибо нападение комкало розовую мечту, срывало все планы, означая отсрочку глобального передела. Хуже нет, чем топтаться и ждать, — в особенности ждать такого великого подарка, как возможности манипулировать не сотнями миллионов жизней, а миллиардами и миллиардами. И никуда бы не делись ни американцы, ни англичане, ни тем более — поднаторевшие в революциях французики. Тоже шагали бы бодренько в первомайских шеренгах с флажками и шариками, на разновеликих языках скандируя имя любимого вождя, неся транспоранты с его святым ликом. Заокеанское снобье по сию пору не осмыслило, какую, в сущности, жуткую амбразуру прикрыли собой русские иваны. Или не жуткую? Может, лишилась планета величайшего шанса познать нечто, чего не познает уже никогда?…