Игорь Гринчевский - Американец. Путь на Север Страница 43

Полтора жида одобрительно усмехнулся, но ничего не ответил, знаком предложив партнеру продолжить.

– И еще, что тебе интереснее, часть расчетов будет векселями. Среди ваших дворянчиков немало таких, что заканчивают проматывать состояние предков. Вот таким я и стану продавать машины за векселя. А требовать с них деньги мы будем уже вместе. Так, партнер?

– Верно, партнер! – ответил Полтора жида, явственно выделив голосом второе слово. Выпил второй шкалик[57] водки, догнав тем самым Гольдберга, и продолжил:

– Вместе стребуем. И, я думаю, мы не только это сможем делать вместе. Я тебя с нужными людьми сведу. «Общество содействия прогрессу и гуманности» называется. Есть там нужные люди, они твой прогресс оценят. И продвигать станут. Так что ты правильно сделал, что ко мне обратился. А во-вторых… Ты вот говоришь, кусочек завода прикупить хочешь. Верно?

Ян только махнул подбородком, мол, зачем спрашивать об очевидном.

– Верно. А того ты, партнер, не учел, что в Российской империи, чтобы иудей дело купил, ему разрешение от трех министерств получить нужно[58].

Гольдберг судорожно дернул кадыком и беззвучно прошептал какое-то ругательство.

– Но я тебе и в этом помогу, Ян! – торжествующе осклабился Рабинович. – Есть у меня одна ниточка наверх. К личным друзьям самого императора. Вернее, двух императоров – и нынешнего, и прошлого.

Поняв, что сумел убедить Рабиновича, Ян разлил остатки водки из графинчика и предложил тост:

– Ну, за успех нашего нового дела, партнер!

– За успех!

Одесса, 4 (16) мая 1897 года, воскресенье, утро

– Юрий Анатольевич, к вам Ольга Алексеевна с визитом! И с ней молодой человек! Ожидают в каминном зале! – чинно доложила мне фрау Марта. Все же, что ни говори, а порода есть порода! Вот сколько уж поколений живут в Люстдорфе немцы-колонисты? А все равно привычку к порядку и чистоте из них не выколотишь. И самоуважение. Ведь вроде бы социальные роли ясны: я – из господ, она – прислуга, а вот, поди ж ты, так и хочется каждый раз метнуться исполнять то, что она говорит. Впрочем, мы тоже не лыком шиты! Кое-чему и я выучился!

– Спасибо, фрау Марта! Подайте гостям чаю, пожалуйста, и скажите, что я выйду минут через десять-пятнадцать, как только приведу себя в порядок.

Да, именно так. В этом времени, как мне успели объяснить, во всех приличных домах Российской империи было немыслимо выйти к гостям небритым. Да и одежду тоже стоило подобрать поприличнее. Зато заставить их ждать, хоть четверть часа, а хоть бы и час, вполне соответствовало нормам. Только лишь выстави питье и закуски в соответствии с полом ожидающего, его возрастом, рангом и временем ожидания.

Я, впрочем, был уже и выбрит, и одет. Но хотелось подвести итоги расчетам, которые я проводил. Увы, итоги печальные. Та самая «презентационная» технология аспирина окончательно накрывалась медным тазом. Производительность уж больно низкая выходила. Да и на окупаемость она выходила при ценах на электричество не выше трех копеек за киловатт. А такую цену можно было получить только от собственной мини-ГЭС, сидя где-нибудь в карельской тайге. Ну и кому, спрашивается, мне там презентации делать? Медведям да белкам?

А в городах крупных, где и обитала моя «целевая аудитория», электричество стоило много дороже. В Одессе, к примеру. Нынче его продавали по двадцать семь копеек.

Поначалу я сильно удивлялся тому, что Николай Иванович начал водить ко мне множество гостей. Не так я представлял себе подготовку агента к освободительной борьбе, совершенно не так. А тут на тебе – кого ко мне только не водили! Инженеры, газетчики, литераторы, университетские профессора, театральные режиссеры и певцы, инженеры и заводчики. Впрочем, через некоторое время я осознал и причину. Свою деятельность Николай Иванович и его начальство легализовали через «Общество содействия прогрессу и гуманности», созданное в Новороссии еще во времена правления моего знаменитого однофамильца.

Собственно, именно щедрости одного из попечителей этого Общества я был обязан роскошным условиям, в которых оправлялся от ран. Сам господин профессор как раз отбыл в Европу на годичную заграничную стажировку[59], но не отказал в любезности предоставить свою квартиру для обихаживания раненого героя. Да какую квартиру. Десять комнат, водяное отопление, горячая и холодная вода. Канализация! Даже электричество было! И место козырное – на углу Дерибасовской и Преображенской, доходный дом генеральши Синицыной! Кто такая эта генеральша Синицына, я понятия не имел, но помнил, что Дерибасовская – это самый центр Одессы. Да и Преображенская вроде тоже…[60]

Мало этого, он был столь любезен, что взял на себя оплату услуг врача и на все время, необходимое для моего выздоровления, не только продолжал платить жалованье экономке, фрау Марте, но и велел кормить-поить из оставленных им средств, ни в чем не отказывая.

Как безо всякого смущения рассказал мне Николай Иванович, иного способа обеспечить мне столь же роскошные условия для выздоровления не существовало. Бюджет его конторы как максимум обеспечил бы мне койку в военном госпитале, в палатах для нижних чинов.

Естественно, господин профессор оказался не в силах молчать о своем альтруизме. Нет, не то чтобы он разболтал всей Одессе, упаси Господь! Так, поделился с тремя-четырьмя приятелями по Обществу, замаскировав свое невинное, в общем-то, хвастовство под трогательную заботу о здоровье раненого героя. Но, разумеется, его просьбу «иногда заходить, и узнать, не нуждается ли этот скромный молодой человек» (то есть я) в чем-нибудь еще, они выполнили с избытком. Людей всегда тянет узнать, «как оно там, воюется» от непосредственных очевидцев. По себе помню, как завороженно я слушал рассказы Лехи-десантника про Афган[61]. А уж если они ощущают себя сопричастными к этой борьбе, то желание становится нестерпимым. Однако трепать языком я не привык, да и не хотелось мне, чтобы по миру разлетелась весть, что Суворов-паша выжил и обитает нынче в Одессе. Поэтому рассказывал я достаточно общо, напирая в основном на героизм греков. И старался как можно быстрее перевести речь на прогресс, электричество и на мой опыт работы в Америке.