Роман Злотников - Мятеж на окраине Галактики Страница 43

7

Олег насухо выжал тряпку и, взяв ее за уголки, легонько встряхнул, стараясь, чтобы мелкие брызги не попали на лицо, а затем отошел в дальний конец коридора, разложил тряпку на полу, аккуратно расправил, и, взявшись за два ближних угла, потащил на себя, стягивая разлитую воду. Несмотря на кажущуюся легкость, это вовсе не было простым занятием. Пол длинного коридора был выщербленным, и тряпка все время цеплялась за неровности. А если щербина была слишком глубокой, приходилось останавливаться и собирать воду тряпкой, свернутой в жгут.

Этот сквозной коридор в пятом дополнительном уровне был самым длинным во всем капонире и носил название «адова полоса». Но это название он заслужил не столько из-за своей длины, сколько из-за того, что располагался на самом нижнем уровне. Где и дышать-то было не очень просто. А ближайший кран и канализационный слив располагались на два уровня выше. И для того чтобы наполнить ведро чистой водой или вылить грязную, требовалось проявить чудеса эквилибристики и суметь забраться и спуститься по веревочной лестнице с полным ведром. Поэтому на уборку «адовой полосы» всегда ставили самых опытных Дневальных, либо сильно провинившихся Рядовых.

Олег еще раз прополоскал и отжал тряпку, но не стал ее расправлять, а отложил в сторону. Он поднял ведро и двинулся к лифтовой шахте. Из-за недостатка кислорода факелы горели только через каждые двадцать шагов, и это вкупе с выщербленным полом превращало путь до лифтовой шахты в серьезное испытание зрения и чувства равновесия. Но Олег за три с половиной месяца, что провел в капонире «Заячий бугор», мыл «адову полосу» практически еженедельно. И успел выучить каждую выбоинку.

Эти три с половиной месяца дались ему нелегко. Жизнь в капонире слишком уж отличалась от той, к которой он привык. Вся жизнь капонира подчинялась коротким, мелодичным звукам, извлекаемым из блестящего металлического музыкального инструмента. Утром, заслышав тонкий, звенящий звук, доносящийся на нижние уровни по специальным вентиляционным шахтам, в которых для усиления звука были устроены резонаторные камеры, сотни людей вскакивали с узких металлических коек, натягивали одинаковые форменные брюки и грубые высокие ботинки из толстой лосиной кожи и как сумасшедшие неслись наружу. Там люди строились в длинные шеренги и принимались приседать, подпрыгивать и размахивать руками. Это странное действо называлось утренняя зарядка. По сигналу этого странного музыкального инструмента, который, как выяснил Олег, носил название «труба», люди ели, приступали к работе и заканчивали ее, ложились спать и выполняли еще множество странных ритуалов, носящих не менее странные названия: «развод», «вечерняя прогулка» или «вечерняя поверка». Но ко всему можно привыкнуть, если не относиться к этому слишком уж серьезно. И в этом была основная заковыка. Ко всему, что с ним происходило, Олег привык относиться со всей серьезностью. Уж как-то так складывалась жизнь. И потому на него частенько обрушивалась очередная непонятность этой жизни, называемая «наряд вне очереди». Хотя сейчас уже можно было сказать, что эта непонятность за прошедшее время успела превратиться в полную понятность…

Когда он добрался до лифтовой шахты и, поудобней перехватив ведро с грязной водой, уцепился за нижнюю ступеньку лестницы, сверху высунулась чья-то голова.

Затем послышался злорадный голос:

— Эй, ты, щенок, всю воду собрал?

Олег стиснул зубы. Обладателя этого голоса он знал очень хорошо. Чего уж там, именно из-за него он столь часто отправлялся мыть «адову полосу». Впрочем, у Потомственного рядового Тамарова для глубокой нелюбви были не менее веские причины.

— Ну, так вот тебе еще водичка.

После этих слов сверху обрушился целый водопад, сопровождаемый громким, визгливым хохотом, в котором можно было различить как минимум три голоса. Олег еле успел скользнуть назад и отскочить за угол дверного проема, каким-то чудом увернувшись от потока и не замарав форму. Но вот от запаха было не увернуться. Похоже, Тамаров со товарищи уперли из столовой сорокалитровый бак с пищевыми отходами и пару дней выдерживали его где-нибудь на солнышке, дожидаясь, пока все это как следует завоняет.

— Это тебе, щенок, чтоб служба медом не казалась. Работай! — И голоса, возбужденно переговариваясь, удалились.

Олег тяжело вздохнул и ухватился за скользкие от обрушившегося зловонного водопада ступени веревочной лестницы. Что ж, ему придется сделать на пять-шесть ходок с ведром больше, чем он планировал. Это, конечно, если Тамаров не собирался устроить ему еще какой-нибудь пакости. Неприятно, но не смертельно.

Он едва успел собрать последнее, пятое, ведро, как веревочная лестница заколыхалась и перед его задранным вверх носом предстали обтянутые грубой форменной тканью крепкие ягодицы Потомственного старшины Пянко.

— Ну и запашок у тебя, парень, — первым делом констатировал Старшина, спрыгнув с лестницы, — как это ты только устроил?

Олег угрюмо промолчал. Пянко окинул его внимательным взглядом, хмыкнул, потом заглянул в ведро, в котором плавали ошметки полусгнивших овощей и поблескивающие от слизи обломки костей, понимающе кивнул и молча вышел из лифтовой шахты, жестом показав Олегу, что он может продолжать. Тот проводил Старшину взглядом, так и не поняв, для чего Старшина спустился на этот уровень — проверить, как он справляется, или по каким-то своим делам. Какие тут могут быть дела? Каптерок на пятом уровне отродясь не бывало, а сегодня тут, кроме Олега, вообще ни души. Выходной. Но размышлять над этим было некогда. Судя по коликам в пустом животе, уже наступало время обеда, а ему еще предстояло домыть половину «адовой полосы»…

Вечером Олег засел в классе и, раскрыв перед собой переплетенный в оленью кожу том одной из Священных Книг капонира, с тиснеными золотом на коже обложки буквами заголовка «Инструкция по эксплуатации дизель-генератора СДГУ-46-230-МПТ», принялся водить пальцем по желтым, хрупким от времени страницам. Он, конечно, умел читать и считать — в любом поселении дети должны были освоить подобную науку, — но столь толстые книги он видел только в Святом месте, где обычно собирались Главы родов, да еще в доме Старосты. Да и написана эта книга была столь странным языком, что понять в ней что-либо было чрезвычайно сложно. Ну как, скажите на милость, можно понять подобную фразу: «…Следующей причиной падения компрессии в цилиндрах может являться износ поршневых колец». Он абсолютно не представлял себе, кто такая эта «компрессия»? И зачем «поршни» носят такие непрочные кольца? А объяснить ему, что это означает, было некому. Благодаря Тамарову рядом с Олегом не оказалось не то что новых друзей, но даже более-менее близких знакомых. Поэтому оставалось только выучить все наизусть и ждать, когда наконец появится возможность во всем этом разобраться.