Алексей Колентьев - Паутина вероятности Страница 44

«Командир» развернулся и пошёл в северо-западное строение. Не знаю, что там планировали строить, но по виду было нечто вроде насосной станции. Два строения, соединённые «г»-образным коридором, во втором зале которого был вход в подвал и сервисные тоннели. Говорят, что с год назад там был вход в секретную военную лабораторию, но после какого-то неясного по своей природе несчастного случая, вояки этот вход взорвали, а тоннель, ведущий в него, залили бетоном, ну а Борова и его команду, само собой, шуганули. Однако они быстро вернулись обратно, обосновавшись даже лучше чем до инцидента с лабораторией. Подождав, пока «командир» отойдёт метров на десять, а оба часовых развернутся по своим секторам, я в полуприсяде, держась стен, двинулся следом за ним. Попутно я задействовал ПДА в режиме сканера радиочастот, дабы уточнить обстановку в периметре. Бандиты, даже тренированные и натасканные таким спецом, как Салим, вряд ли будут соблюдать маршруты и график патрулирования зон ответственности неукоснительно. Как я уже и говорил раньше, каждый в такой банде имеет свою червоточину, а гибель единственного человека, с мнением которого они так или иначе считались, могла только подтолкнуть к небрежности: когда вожак погибает, начинается грызня. Дисциплины в такой ситуации добиваться бесполезно.

Лом, кличку или фамилию которого озвучил часовой, свернул в полуоткрытые створки ворот в северо-западной части здания. Там он с кем-то перебросился парой слов по рации и скрылся из вида. Едва слышно мурлыкнул сигнал окончания процедуры сканирования. Я забрался в тёмный угол, меж двумя поддонами кирпича и открыл панель ПДА. Бандитов на территории было пятеро, тут Лом не соврал. Двое торчали справа от входа, метрах в десяти от ворот, один перемещался на уровне трёх метров над уровнем пола (скорее всего, там была какая-то надстройка), ещё один замер на месте, видимо стоял или сидел. Последний, видимо сам Лом, прошёл в юго-восточную часть комплекса и сигнал его прервался: очевидно, он спустился в экранированное помещение. Так… Значит, Борова надо будет добывать оттуда. Отметив точку где пропал сигнал Лома, я спрятал коммуникатор, вынул пистолет и, приведя в негодность трофейное оружие здоровяка Шули, двинулся к воротам, совершенно не таясь, чуть вихляющей походкой. Расчёт был на внезапность, поскольку положить двоих хорошо защищённых бойцов с автоматическим оружием, да ещё когда ни один из них не спит и не пьян — довольно непростая задача. Освещение в комнате или скорее машинном зале, было тусклым и шло от трёх лампочек в центре и по углам. Сквозняк, продувающий зал из конца в конец, раскачивал светильники, что тоже давало мне некоторую фору по времени, само собой не слишком большую. «Гвардейцы», как я понял, в прошлом люди служивые, могли действовать согласно закреплённым рефлексам: сразу бить на поражение. Но тут срабатывал психологический момент: первый пост охраны у ворот исправно болтал с ними по короткой связи, признаков нарушения режима нет. Я шёл, стараясь держаться в тени восточной стены, но в то же время не крался, двигался вполне уверенно. Чаще всего, в такие моменты диверсанта подводит звук, с которым он подходит к часовому. Подсознание даёт часовому знать, что окружающая обстановка изменилась, он стряхивает усталость и настораживается. Пока же всё было в норме. Обоих «гвардейцев» я увидел ещё от входа: один, присев на корточки у костра, разведённого прямо на бетонном полу, что-то в нём ворошил; второй, задрав голову вверх, перебранивался со стоящим на железной ажурной галерее, проходящей вдоль всей восточной стены. Оба меня пока не замечали, а вот третьего я не видел сам, поэтому валить следовало сначала его, а потом разбираться с остальными двумя. Дойдя до середины зала и замерев там, дождался пока перебранка между часовыми стихнет и тот что стоял внизу повернётся к приятелю шурующему у костра. Я выступил влево и в сторону, таким образом, чтобы верхний часовой оказался у меня справа, а оба нижних «гвардейца» оказались прямо по фронту. Часовой на верху ещё не повернулся в мою сторону, расстояние до него было метров десять, до его коллег — около двадцати. Время замерло, секунды потекли невыразимо медленно…

Вот парочка у костра вертит головами, один снял шлем, чтобы ожесточённо почесать коротко стриженую голову и положил его рядом слева от себя. Его приятель всё также сосредоточенно ворошил угли… Нет: он пёк картошку в золе. По себе знаю, процесс этот занимательный и крайне медитативный, значит пока парень мне не опасен. Время медленно отсчитывает мгновения, каждая минута становится как вечность долгой и тяжёлой как мешок с цементом. Вот верхний «гвардеец» наконец, дошагал до конца площадки и медленно стал разворачиваться ко мне лицом. Стрелять по шлему было рискованно: бронебойный патрон «грача» может его и не взять, и тогда меня ожидает провал, впятером урки меня точно задавят, выход только один — бить в более уязвимое забрало. Армопластик, из которого его изготавливают, без проблем удержит обычную девятимиллиметровую пулю или мелкий осколок гранаты вроде «лимонки» или РГН. Но против усиленного б/п. моего нового пистолета ему не удержаться. Это я выяснил на полигоне у Тары, когда пристреливал свой новый пистоль.

Вот часовой, на галерее, развернулся ко мне в фас, за стеклом шлема стали видны его прищуренные в попытке что-то рассмотреть глаза, я дважды выстрелил и тут же перенёс огонь на парочку у костра. Парню без шлема пуля попала точно в темя: он как раз наклонился, чтобы взять свой «горшок» с пола. Третий успел поднять взгляд в направлении, откуда пришла смерть. Ему тоже досталась «двойка» в лицо — одна пуля вошла точно в левый глаз, вторая попала в переносицу. В обоих случаях, что с верхним, что с нижним часовым, бронебойная «девятка» прошла сквозь аромопластик как сквозь лист папиросной бумаги. Всё действие заняло тринадцать секунд реального времени. Ни один из «гвардейцев не успел произнести ни звука и даже вскрикнуть: выстрел в голову очень труден в исполнении, но если всё получается штатно, мишень никогда не успевает подать голос. Сменив магазин и оглядевшись, я не медля, всё той же уверенной походкой двинулся дальше, где был ещё один часовой и сам Лом, который до сих пор находился где-то под землёй. Связь у него должна быть только проводная: на первом посту у ворот, я заметил характерной формы кабель полевого телефона, идущий в бытовку справа от ворот. Пост там я специально обошёл, так что пока он под землёй, полной картины обстановки на охраняемой территории у него нет…

— Эй, чушкан, ты чё тут потерял?!

Как говориться: последний труп — он вредный самый. На меня из-за угла неожиданно вывернул ещё один часовой, сократив дистанцию до трёх метров. Видимо он всё же что-то заподозрил и толи от скуки, толи по причине личной добросовестности, решил поинтересоваться происходящим в соседнем зале. Времени на раздумья не осталось, поэтому я резко припал на колено и выпустил урке в лицо серию из пяти выстрелов и, уже вставая с пола, когда бандит уже оседал, выбил готовый залиться тявкающей очередью «калаш». Такое часто случается: срабатывает запоздалый импульс, который умерший мозг жертвы всё ещё посылает телу — автомат вполне мог выпалить. Этот бдительный «гвардеец» умер тоже быстро, но успев сделать попытку выполнить то, ради чего тут был поставлен. Снова реакция не подвела, однако чужие штаны от резких движений порвались на заднице с сырым, противным треском, который казалось, был слышен на всю округу. Само собой постыдного звука никто не услышал: часовой, бывший последним из тех, кто бдел в здании, осел на бетонный пол с характерным еле слышным бульканьем, видимо одна из пуль пробила ему глотку, войдя под подбородком.

«Треники» порвались как нельзя кстати: теперь маскарад мог только помешать. Зайдя за сплетение труб слева от входа во второй зал, я срезал вонючие шмотки покойного Шули, и снова почти слился с бурым сумраком, который характерен для подобного рода заброшенных строений. Часто приходится слышать длиннющие монологи про тоскливое настроение, которое навивают брошенные дома. Наверное, так говорят люди, никогда не жившие в деревне. Вот уж где действительно ощущаешь запустение и прямо-таки человеческую тоску по покинувшим жильё хозяевам. Городские же коробки мертвы, всегда были и на века останутся мёртвым камнем, да не камнем даже, а чем-то неспособным заменить живой, природный материал в принципе. Сколько раз я не бывал в Могильнике уже тут в Зоне и не единожды в других, приблизительно похожих местах, ничего подобного, даже отдалённо сравнимого с тоской бревенчатых изб по ушедшим хозяевам, в брошенных деревнях. А город… Даже поражённый чумной заразой всяческих проявлений нездешней природы, это всего лишь мёртвые коробки из поддельного камня, стекла и железа. Только подступающая вплотную, пусть даже извращённая, вывернутая наизнанку прихотью Создателя, природа придаёт руинам чуть более живой, кажется только обретающий свою собственную душу вид.