Михаил Ахманов - Я – инопланетянин Страница 44

Да, она меня любила, но не могла превозмочь свою натуру, вырваться из западни обыденного. Ее любовь была как занавес, скрывающий другие чувства: тревогу, неуверенность и страх. Почти не различая их, я ощущал лишь некий эмоциональный фон, темную тучу, висевшую где-то на горизонте, незаметную за торжествующим блеском радуги. Казалось, что свет ее сильнее туч и не померкнет никогда.

Мы бродим у Смольного собора по берегу Невы. Излюбленное место для прогулок: недалеко от дома, от шумных улиц и проспектов, но в то же время тихое, уединенное. Май, начало белых ночей. Десять вечера, но еще светло. Нева — как серебристое зеркало с осыпавшейся амальгамой запоздавших катерков и лодок. Над рекой — облака, клочья ваты, разбросанные по небу, нежно-голубому в зените и розоватому у крыш домов на другом берегу; над ними — бледный диск полной луны.

Набережной за Смольным еще нет — ее проложат лишь через два десятилетия, спрятав под асфальтом следы моей любимой. Но я сохранил этот миг в своей бездонной памяти: ее фигурку в сиреневом платье, улыбку, скользнувшую по губам, янтарный блеск волос, стройные ноги — вот она замерла, высматривая, куда ступить, а вот повернулась ко мне и поманила пальцем… Я вижу ее так ясно, так отчетливо! Я вспоминаю ее и шепчу: «Найдем ли мы путь, живые, туда, где она сейчас? Но к нам она путь отыщет и, мертвая, встретит нас…»[49]

Тогда она промолвила:

— Я думаю о том, что ты рассказываешь мне… эти истории о Вселенной и вымышленных мирах с красивыми названиями — Уренир, Суук, Рахени… Временами мне кажется, милый, что ты и правда там побывал, плавал в океане с огромными дельфинами, жил в городе на деревьях, с Фоги, твоим родичем… Смешно!

— Не смешно. Все это правда, ласточка, кроме того, что Фоги мне не родич, а у'шанг, наследственный сосед.

Она рассмеялась.

— А я — твоя наследственная возлюбленная! В прежнем рождении я была Лакшми, супругой Вишну, а ты — его сын от какой-то наложницы, посмевший на меня взглянуть. Ну, понимаешь, не тем взглядом… таким, как смотришь сейчас… И за это тебя упрятали в бутылку и бросили в море. Но ты такой настырный! Просидел в бутылке двадцать тысяч лет, но все-таки выбрался из нее и заполучил меня!

— Похоже на истину, Олюшка. Но вместо бутылки был луч — луч из частиц, которые ты назвала бы квантами мысли или живой энергии.

— Биохимической?

— Нет. Скорее она имеет отношение к психике, чем к биохимии. Видишь ли, то, что вы считаете полями, гравитационным, электромагнитным, ядерным, на самом деле… — Я нахмурился и щелкнул пальцами, подбирая нужные слова. — На самом деле это пространственно-временной континуум широкого диапазона, причем не линейный, а как бы замкнутый сам на себя, замкнутый циклически в бесконечности и в бесконечном числе измерений. Одно из них ноосфера, другое, скажем, магнитное взаимодействие… Человеку — такому, как ты и я, — этого не понять, ведь мы не ощущаем многомерности. Однако принадлежим к ней, и наш мозг — что-то вроде генератора в пространстве ноосферы. Это не биохимия, а область чувств, инстинктов, мыслей, стихия подсознательного, и каждое живое существо там…

— …сингулярная точка? — с серьезным видом подхватила Ольга.

— Да. Это подходит. Можно сказать и так.

— И что можно делать с помощью живой энергии?

— Ну, например, перемещаться из пункта «а» в пункт «б». Мгновенно. Без поездов, самолетов и прочих железок с крыльями или колесами.

Она вздохнула, будто пробуждаясь от сна.

— Как ты об этом узнал, Данька? Вычитал в своих папирусах? В Книге Мертвых? Или в учебнике физики, написанном жрецом Аменхотепом?

Я улыбнулся, поддел ногой сучок, гниющий среди прошлогодней листвы. Шутит… Это хорошо! Раз шутит, значит, не боится.

— Нет, мои источники информации более серьезны и надежны. Представь, что я — инопланетный гость, который прилетел на вашу Землю. Вернее, переместился сюда в том самом ноосферном измерении, где нет ни расстояний, ни препятствий для полета. И вот теперь… Что ты делаешь, солнышко!

Ее пальцы забрались мне под рубашку, защекотали, погладили, ущипнули.

— Разыскиваю щупальцы. Раз ты пришелец, у тебя должны быть щупальца… щупальца, псевдоподия и во-от такая пасть! — Она показала какая. — Еще — жабры или крылья…

— Крылья на спине, моя дорогая. А это…

— Это, это! Это есть даже у пришельцев. И потом, я знаю, все они такие развратники…

Мы с хохотом повалились в траву.

Однако не все беседы кончались на мажорный лад. Был случай — ночью, в январе, — когда я проснулся от ментального толчка и, еще не раскрывая глаз, почувствовал: ей плохо. Горько, неуютно, страшно…

Ольга сидела в кровати, обхватив руками коленки и сжавшись в комочек; я видел ее лицо, белеющее в темноте, пряди волос на плечах, блестящие глаза. Кажется, она плакала.

— Что с тобой, малыш?

Я обнял ее, коснулся висков, передавая энергетический импульс. Ольга вздрогнула, пробормотала:

— Что это? Что ты сделал?

— Помог. Чуть-чуть.

Щеки ее были влажными. Плакала, не иначе. Старалась потише, чтобы меня не разбудить…

— Олюшка?

— Даня… Я вдруг представила, что будет с нами после смерти… с нами или с нашими душами… Я исчезну, а ты… ты в самом деле превратишься в луч и улетишь? И мы никогда не встретимся? Там, где обещают?

Она глядела на меня так, словно я должен был исполнить это обещание и сотворить реальность из мифа, которым утешаются мои земные соплеменники. Я бы сделал, если бы смог… Клянусь Вселенским Духом и всеми предками— Старейшими!

— Так мы не встретимся?

— Нет, родная. Но это ничего не значит, ровным счетом ничего. Ты навсегда останешься со мной. Здесь, — я прикоснулся ко лбу, — в моей памяти. Разве я могу тебя забыть? Даже превратившись в луч или в облако… в то существо, что странствует среди звезд и слушает, как бьется пульс Вселенной. Она отстранилась.

— Зачем ты мне это рассказал? Все? Зачем, Данька? Я… я не знаю, верить или нет… Думаю, что ты меня дурачишь или пугаешь, потом прошу прощения в мыслях… прошу, ведь ты совсем не жестокий, ты добрый, самый лучший… Но что-то есть в тебе особенное, необычное… Может быть, ты экстрасенс? Воспринимаешь излучения из космоса и вычитал в них свои теории? О ноосфере, наших душах и этих существах, которые приобщились к вечности?

Ольга смеялась и плакала, но я понимал, что она цепляется за последнюю надежду. Может быть, я экстрасенс… Может быть, жрец какой-то странной религии, космической церкви, или поклонник мадам Блаватской… Может быть, состою в масонской ложе… Она бы все перетерпела и со всем смирилась, кроме правды. Уж очень эта правда была необычной. Странной. Пугающей…

— Данечка, милый, я боюсь…

— Меня? — Ледяной холод под сердцем, холодные мурашки ползут по спине…

— Тебя? Нет, милый, нет. Боюсь другого, боюсь, что один из нас сходит с ума. Тронулся, понимаешь?

Потом она уснула, а я сидел, смотрел на нее и думал. Сказанное ею не было новостью — случается, что наших близких охватывает страх. Похоже, будто спускаешься по лестнице в подвал: первые ступени — шутка, средние — игра, вначале безобидная, затем немного жутковатая, но оттого еще более интересная. Однако нижние ступеньки тонут в темноте, да и подвал темен и мрачен… Какие ужасы таятся там? Какие чудища?..

Нет никаких чудовищ, есть только правда. Будь смелым и прими ее. Или хотя бы поверь…

Возможно, у Ольги хватило бы веры. Хватило бы? Нет?

Об этом я не узнаю никогда. Все кончилось — через неделю после той январской ночи.

Явился талг. Не собственной персоной, разумеется, — то была голопроекция, и время связи они выбирают разумно, по утрам. Когда я дома, а Ольге положено быть на работе. Их общество похоже на земное в том, что талги понимают дисциплину, но в самом жестком варианте: каждый из них — рабочая единица, приписанная к определенному месту в общепланетной иерархии и выполняющая свое дело по часам. Вернее, по минутам и секундам. Словом, с дисциплиной у них порядок, но кое-чего они не понимают — например, того, что дифрактометр может сломаться, а единица, состоящая при нем, уйти. Куда? Домой, разумеется. Домой, к любимому супругу.

Пререкаясь с талгом, я не заметил, как Ольга возникла за моей спиной. Явилась тихо, словно мышка, — наверное, хотела подкрасться ко мне, закрыть глаза ладошками и прошептать в самое ухо: догадайся, кто? Я даже не разглядел ее лица, только услышал вздох или стон и шорох шагов за дверью. Она убегала, ошеломленная правдой; игры и шутки кончились, а страхи вдруг овеществились в жутком огромном лице, выступавшем из стены между сервантом и диваном. После, задней мыслью, я догадался о причине ее ужаса: боялась, что я обернусь и вместо Дани она увидит такого же безносого урода с горящими глазами и клювообразной пастью. Думала, видно, что я решил потолковать с одним из соплеменников…