Роман Афанасьев - Охотники ночного города Страница 44

— Как раньше? — насторожился Кобылин. — Это ты рассказывал Вадиму о старых временах?

— Я, — признался Треш. — Раньше все было по-другому. Все было правильно. Все охотились в одиночку. Поступали правильно и разумно. Поддерживали равновесие. А неразумные быстро умирали.

— А теперь все неправильно? — осторожно спросил Алекс.

— Все плохо, — отозвался подземник. — Кто-то собирает охотников в стаи. Это очень плохо. Когда вы охотитесь стаей, вы теряете здравый смысл. Вы превращаетесь в зверей. Видите только войну. Стая охотников — это плохо.

— Почему? — спросил Кобылин.

— Другие… тоже собираются в стаи. Они чувствуют угрозу со стороны охотников, ставших сильными. Охотники приведут еще людей. И те, другие, тоже приведут другие стаи. Это может кончиться большой войной. Это очень плохо. Хорошо, когда каждый сам за себя — и они, и вы. Это — равновесие. Всегда есть плохие. И всегда найдется хороший.

— А как же вы? — спросил Алексей. — Вы тоже живете большой стаей.

— Наши пути далеки от вашего мира, — прямо ответил подземник. — Мы не вмешиваемся в ваши дела. Никогда не вмешивались и не будем впредь. Но однажды наши пути пересекутся. И мне будет радостно знать, что на другой стороне — ты. Что ты будешь ждать меня наверху, а не твой вожак и не твоя стая.

— Почему?

— Ты настоящий охотник. Ты умеешь понимать то, что видишь. Знаешь, когда нужно убивать, а когда нужно говорить. С тобой можно… жить рядом. Просто жить, а не выживать. Ты понимаешь, охотник?

— Да, — кивнул Кобылин. — А Вадим?

— Вадим проводник, — отозвался крыс. — Он не сможет убить, когда нужно будет убить. Он все равно попытается говорить. Охотник ты, а не он.

— Понимаю, — медленно проговорил Кобылин, — теперь понимаю, что ты имеешь в виду, Треш.

— Мы не будем помогать вам, — отозвался подземник. — И не будем помогать никому из тех, кто живет наверху. Но оборотни… Они больше не появятся в нашем подземелье. Они не смогут тут прятаться, как раньше. Ни в наших лабиринтах, ни даже в ваших. Под землей им больше нет места. Ясно?

— Да, — быстро ответил Кобылин и облизнул пересохшие губы. — Спасибо, подземник.

— Не за что, охотник, — отозвался вожак и накинул на голову капюшон плаща.

— Постой, — бросил Кобылин, когда понимание как вспышка озарила его изнутри. — Постой, Треш.

— Да?

— Ты ведь тоже охотник? Охотник подземников, так?

Подземник, что уже собирался уходить, медленно обернулся. Острая мордочка высунулась из капюшона, и тонкие усики дрогнули.

— У нас нет такого слова, — сказал Треш. — Мы не охотимся. Это не для нас.

Кобылин кивнул, понимая, что народ, сделавший основой своей жизни невмешательство в дела других народов, вряд ли породит настоящих агрессивных воинов.

— Но, — медленно сказал Треш, — у нас есть другие слова. Мы защищаем. Охраняем. Мы храним. И некоторые из нас хранят покой других.

— Так ты все-таки охотник, — улыбнулся Кобылин, — рыбак рыбака…

Треш возмущенно фыркнул и тут задрал морду к потолку. От лестницы донесся приглушенный лязг, топот и далекие голоса. Сюда спускались люди — чтобы забрать тела мертвых подростков и одного выжившего охотника.

— Мы храним наши подземелья, охотник, — быстро сказал Треш. — А не охотимся в них. Удачи, Алексей. Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, меж нами не будет вражды.

— И я надеюсь на это, — отозвался Кобылин. — Удачи тебе, Треш.

Подземник взмахнул короткой лапкой, скрытой в глубине широкого рукава, и бесшумно растворился в темноте.

— Удачи, хранитель подземелий, — прошептал вслед ему Кобылин.

Потом он поднялся на ноги и начал стаскивать куртку. Впереди была трудная работа — нужно было забрать отсюда мальчишек. Кобылин не мог позволить это сделать другим.

Просто не мог.

Часть четвертая

Другая жизнь

Чай был горячим, и Анатолий осторожно поставил чашку на красное, в белый горошек, блюдце.

— Осторожно, — медленно произнес он, передвигая чашку по клеенке кухонного стола. — Горячо.

Марина не ответила. Она сидела на стуле ровно, выпрямив спину, положив руки на стол. Между бледными кистями застыла исходящая паром чашка, но Марина не видела ее. Немигающий, отстраненный взгляд уходил в бесконечность.

Анатолий вздохнул и бросил взгляд на сына, что сидел напротив. Костя, обхватив ладошками большую синюю кружку, быстро глянул на мать, потом на отца и снова опустил глаза. Ему пора было одеваться, чтобы успеть к первому уроку, но у Анатолия не хватило решимости поторопить сына.

— Все будет хорошо, — сказал он, разглядывая свою кружку с остывшим чаем. — Сегодня обычный день.

— Ты опоздаешь на работу, — сказал Костя. — Нужно идти.

Анатолий взглянул на массивные часы, украшавшие запястье, и медленно поднялся из-за стола. Чай, к которому он так и не прикоснулся, остался в кружке. Рядом, на блюдце, осталось печенье, что уже начало подсыхать.

— Помоги мне, — попросил Анатолий сына, и тот послушно встал из-за стола.

Он взял Марину за левый локоть, Анатолий за правый. Вместе они дружно потянули вверх, и женщина медленно поднялась, не отводя взгляда от стены.

— Вот так, — ласково произнес Анатолий. — Не будем спешить.

Вместе они смогли вывести Марину из кухни и отвести в спальню, к ее кровати. Анатолий привычным жестом отослал сына и сам уложил жену на холодные мятые простыни. Она так и не посмотрела на мужа, и тот поводил ладонью над ее лицом. Длинные черные ресницы, что уже начали выцветать, даже не дрогнули. Тяжело вздохнув, Анатолий поднял широкий ремень и начал пристегивать неподвижную жену к кровати. Он уже закрепил два ремня на груди и на ногах, когда она пошевелилась.

— Марина? — прошептал Анатолий. — Солнышко…

Ее глаза медленно повернулись, увидели склонившегося над ней мужа, и ресницы дрогнули. Марина захрипела, ее лицо побледнело еще больше, заострилось, и тонкая белая рука вскинулась, пытаясь схватить длинными пальцами плечо мужа.

Анатолий схватил ее за запястье и быстро, но очень аккуратно прижал к постели. Прихватил запястье ремнем и защелкнул прочный замок. Со второй рукой, что норовила вцепиться ему в лицо, пришлось повозиться дольше, но вскоре и она была накрепко прижата к постели. Марина тихо всхлипнула и откинулась на подушку. Ее лицо стало серым — под цвет давно не стиранной наволочки.

Приложив пальцы к ее холодной щеке, Анатолий наклонился прямо к уху жены, зарылся носом в холодные волосы и тихо прошептал:

— Все будет хорошо.

Потом, почувствовав чье-то присутствие в комнате, резко обернулся. В дверях стоял Костя. Он успел продеть руку только в один рукав зеленого пуховика, и теперь тот болтался у мальчика на плече.

— Сегодня не вышло, — мягко сказал Анатолий, пытаясь сосредоточиться. — Одевайся, пожалуйста.

Костя медленно развернулся и ушел в коридор. Анатолий взглянул на жену, что снова затихла, и спрятал лицо в ладонях. Он отчаянно хотел заплакать, но глаза оставались сухими. Пересилив себя, Анатолий медленно поднялся на ноги, бросил последний взгляд на Марину, пристегнутую к железной кровати тугими ремнями и, не дождавшись ответного взгляда, отвернулся и вышел из комнаты.

Встав перед большим зеркалом в коридоре, Анатолий осмотрел себя. Черный костюм, белая рубашка, черный галстук. Часы. Топорщится карман — там телефон. Нужно переложить.

Анатолий растянул уголки рта, репетируя улыбку. Кажется, все хорошо. Но — не идеально. Вытянув руку, он взял с зеркального столика пудреницу, открыл ее и очень осторожно промокнул губкой скулы и кончик носа. Кожа стала смуглой, приобрела более живой оттенок. Анатолий вернул пудреницу на место, взял со столика флакон с одеколоном и осторожно прыснул пару раз на воротник пиджака, стараясь не попасть на шею. Вот теперь — все в порядке.

— Папа, пойдем, — позвал Костя, что уже оделся и стоял у двери.

Анатолий подхватил большой кейс из темно-коричневой кожи и открыл дверь.

Они спустились по лестнице вместе, медленно и молча, стараясь держаться вровень. На улице, у подъезда, рядом с урной, на которой красовалась снежная шапка, Анатолий остановился. Сын привычно замер рядом.

— Веди себя хорошо, — сказал отец, чуть наклонившись к Костику. — Учись общаться с другими детьми. Это важно.

— Я стараюсь, папа, — отозвался Костя.

— Помни, что я говорил об оценках, — тихо произнес Анатолий.

В глазах сына он увидел проблеск испуга и чуть не вскрикнул от радости. Он ценил эти моменты проявления чувств, так ждал их, что сейчас с трудом подавил желание схватить сына за руку и крепко сжать.

— Все хорошо, — быстро ответил Костя. — У меня хорошие оценки.

Анатолий с восторгом заметил, что фраза прозвучала так же, как раньше. Быть может, для сына еще не все потеряно, и у него есть шанс. Он, Анатолий, тому пример. Глядя на Марину, он боялся, что сын пойдет по стопам матери, но сейчас, в этот крохотный миг счастья, Анатолий сам верил в то, что собирался произнести.