Дмитрий Старицкий - Горец. Гром победы Страница 45

Штаб охраняли в две нитки дворцовых гренадер. Но даже через внешнее оцепление императорских гвардейцев меня не пустили. Вызвали офицера.

Гвардейского лейтенанта, недовольного тем, что его выдернули на мороз, я вежливо попросил:

– Лейтенант, передайте генералу Моласу, что барон Бадонверт прибыл с воздушной разведки.

Одет я был, как из самолета вылез. Дубленая летная куртка без знаков различия и деревянная кобура на боку. На меховой шапке очки-консервы сдвинуты на лоб. Штаны ватные и бурки от рабочего комплекта бронемастера.

Тот смерил меня ленивым взглядом сверху вниз и, не представляясь, лениво процедил:

– «Гурвинек» улетел несколько часов назад и пока не возвращался. Других дирижаблей здесь не было. Так что придумайте что-нибудь правдоподобнее. Не пускать, – это он уже солдатам добавил.

Задубевший от холода на высоте, я впал в ярость.

– Слушай, ты, жертва аборта, если сию минуту не доложишь обо мне Моласу, то я тебя на ленточки порежу, не будь я Кровавый Кобчик.

Крайний солдат протянул было руку ко мне, но я в запале рванул ворот куртки, и тут все увидели Рыцарский крест на моей шее. Рука тут же убралась.

– Повторяю еще раз для особо одаренных, – повысил я голос. – Я – командир Рецкой «железной» бригады гвардии майор Кобчик, барон Бадонверт. Приказываю вам немедленно доложить обо мне второму квартирмейстеру генштаба. Бегом! – и открыл крышку кобуры.

Лейтенант попятился от меня, пытаясь что-то сказать, но ничего у него не получалось. Крыса тыловая, дула в упор, что ли, никогда не видел?

Солдаты в оцеплении все встали по стойке смирно – ну чисто рота почетного караула, и делали вид, что разборки офицеров их не касаются.

– О! Знакомый голос, – раздалось за моей спиной. – Кобчик здесь. И как всегда уже кого-то строит. Савва, ты уже не чрезвычайный комиссар, и права бессудного расстрела у тебя больше нет, насколько я помню.

Оглянулся – фельдмаршал Аршфорт собственной персоной. В парадной шинели по случаю приезда монарха, щеголяет красными отворотами. Рыцарский крест на этом фоне сияет. И не холодно же ему форсить? Небольшая свита за его спиной.

Встал по стойке смирно. Отрапортовал командующему фронтом как положено:

– Ваше превосходительство, гвардии майор Кобчик с воздушной разведки прибыл. Имею важные сведения.

Фельдмаршал оглянулся на причальную мачту и пожал плечами:

– А где дирижабль?

– Что вам всем этот дирижабль дался? – в сердцах воскликнул я. – Я на аэроплане прилетел.

– Так. Все ясно. Пошли в тепло, – потащил меня Аршфорт за плечо. – Сам пилотировал?

– Никак нет, экселенц. Там у аппарата летчик. Мичман. Ему бы чаю горячего. А лучше грога. Только водки много не давайте. Нам еще обратно лететь. И оцепление надо приставить к аппарату, а то он больно хрупкий.

И как воздух из меня спустили. Все же я сильно устал. А еще больше вымотался.

– Пошли, бадонский рыцарь, – усмехнулся фельдмаршал, – Молас квартирует в доме напротив. Я только что от него.

И он повернулся к гвардейскому лейтенанту, приказывая строгим тоном:

– Взвод поставить на часы к причальной мачте. Взять под охрану и оборону новейший секретный летательный аппарат. Термос с грогом мичману туда же.

Мичмана все же приволокли в отдел второго квартирмейстера. В тепло. Накормили, напоили и посадили около печки отогреваться. Заодно переспрашивали его о том, что им в моих данных было сомнительно. Он же также с неба вниз смотрел.

Потом прискакал Бьеркфорт, и все началось сначала.

Опять циркулями по карте, как ножками, генералы шастают, переходы высчитывают. Тяжелая эта наука – техника вождения войск. Нюансов масса. Я по российской армии помню, что максимальная скорость колонны по уставу тридцать пять километров в час. Для первой машины… А раньше еще, даже в шестидесятые годы прошлого века, она составляла всего двадцать пять километров в час. Хотя тот же основной танк с легкостью мог развивать скорость в полста километров за то же время. Про автомобили уже и не говорю. А также про то, что ездить в колонне и держать правильную дистанцию водителя надо серьезно учить. А тут все войска пока еще разноскоростные.

– Сто километров у меня ни люди, ни техника не выдержат, – заявил я, бросая на карту карандаш. – Боюсь даже подсчитать, сколько будет небоевых потерь из-за поломок. Посадить же на коробочку больше десяти человек у меня не получится. Да и десяток-то – уже тонна лишнего веса. А если пешком гнать, то пять-шесть километров в час максимально, это уже шестнадцать часов марша, ваши превосходительства. А после в бой сразу гнать бойца?.. Много он нам навоюет? Голая техника может днем идти со скоростью первой машины максимально двадцать пять километров в час. Ночью такой темп водители не выдержат. Да еще в колонне. Берите десять кэмэ в час как реальную скорость. А то и меньше. Все же дорога лесная, а не по степи.

– А на рутьеры пехоту посадить, – предложил Молас.

– И остаться перед боем без горючего и запасного боекомплекта? У меня в каждой коробочке всего по сорок снарядов, – возразил я.

– Снаряды мы тебе дадим, – сказал Аршфорт. – Три дюйма ни разу не дефицит. Высадишь пехоту и сразу на погрузку встанешь. Вот здесь есть фронтовой артсклад, – ткнул он циркулем в карту. – Практически рядом. Полевые кухни и продукты подготовим.

Ага… брось обоз… жену отдай дяде, а сам поди к мляди… Умные они все тут в больших штабах, когда все под боком. Знаем уже, как гладко бывает на бумаге…

Но хочешь не хочешь, а компромисс искать надо. Иначе по старому плану нарвемся на такую артиллерийскую засаду противника, что лучше было и не начинать.

Хорошо республиканцы воюют, научились за столько лет. Маневр резервами – основа «окопного тупика». Рокадных дорог приличных понастроили. Однако… они научились воевать в траншеях против голой пехоты. А это значит…

– Уговорили… Вот здесь, – показал я на карте. – В пятидесяти километрах от места расположения бригады у врага стык двух дивизий. Причем дивизии эти из разных корпусов. Похуже, конечно, предложенной вами эта позиция, но годная. Тем более что с одной дивизии всю артиллерию вывезли уже на место запланированного нами ранее прорыва.

– У тебя, Савва, сейчас пушечных стволов больше, чем в двух пехотных дивизиях, – ухмыльнулся Бьеркфорт.

– Но мне придется разделить бригаду, дабы показать, что наступление мы готовим именно там, где строим мосты. Так что мой понтонный парк надо оттягивать назад. Срочно, – закончил я выкладывать свои соображения.

– Как будешь делить? – спросил фельдмаршал.

– Оставлю на месте все гаубицы – девять штук, они не такие ходкие, как остальные машины. И один неполный батальон огемских саперов-штурмовиков. Его подопрем пехотным полком, что в лесочке квартирует рядом. Еще там мои снайперы остаются. И… нужна бомбардировка вражеских позиций с воздуха, чтобы они окончательно поверили. Плюс артиллерия дивизии, что в окопах. Устроим демонстрацию. С артподготовкой. А на новом месте в атаку пойдем за огневым валом. Сразу. Тогда вылетать надо мне прямо сейчас.

– А кто огневой вал обеспечит? – спросил Бьеркфорт. – Я таких умельцев мало знаю. И все они на востоке.

– Мои «коломбины», – ответил я. – У них дальность выстрела десять километров. И далее они огнем поддержат «артштурмы» в атаке со второй линии.

– Ну, летите, – подытожил совещание фельдмаршал. – Вроде все оговорили. Пехотной дивизией из резерва тебя подопрем в атаке, она и фланги загнет, если прорвешься. А в прорыв запустим ударный корпус Бьеркфорта. Пусть резвится по тылам. Он это любит.

– Люблю, – не стал отпираться старый кавалерист, приглаживая усы. – Тем более что у меня сейчас пулеметные тачанки нормальные, не то что прошлой зимой. И снега пока не навалило. Самое время устроить врагу веселье.

В организационно-штатной структуре своего ударного корпуса Бьеркфорт устроил нововведение. В каждый кавалерийский полк добавился пятый эскадрон – пулеметный. Со станковыми пулеметами «Гочкиз» на тачанках. Бьеркфорт до них практически додумался сам еще во время своего «ледяного рейда» по царским тылам прошлой зимой. Мне оставалось только чуть-чуть подсказать, как правильнее, согласно земному опыту, и помочь с большим заказом у рецких каретников. А ручные пулеметы кирасиры «неистового кентавра» возили в седле.

– Черт-те что, все планы побоку… – выругался фельдмаршал и сломал в пальцах карандаш.

– Ни один план еще не выдержал соприкосновения с жизнью, экселенц, – утешил его я.

– Это точно, – поддакнул мне Молас и перевел беседу в практическое русло: – Когда вылетаешь?

– Сразу, как только я получу на руки от вас письменный приказ, – ответил я. – Только поспешите, а то стемнеет, и мы не найдем, куда сесть в темноте. Гробанемся тогда об землю. Аэроплан не дирижабль, сам по себе не летает.